Председатель (сборник)

— А как же вы все?..

— Да мы уже нарубались! — нарочито грубовато говорит Дуся. — Такой обед закатили, слышь, как пахнет.

...Ночь. Пассажиры спят. Старик, намотав на руку веревку, лежит. Он не спит. Бледные глаза его перебегают с одного спящего лица на другое и задерживаются на полном, с чуть приоткрытым ртом, румяном от печурки лице тети Паши. Старик кончает жевать, на четвереньках подползает к тете Паше и трясет ее за плечо.

Испуганно охнув, тетя Паша приподнимается. Зажав ей рот рукой, старик шепчет на ухо. Тетя Паша вырвалась, с возмущением глядит на него.

— Сдурел, что ли?

— Делом тебе говорю, — натужно шепчет старик.

— Постыдился бы, старый человек! Люди услышат.

— Не бойся, не такой уж старый. А люди спят.

— Эк тебя повело с сала-то!

— Слышь, иди ко мне. Все дам: и сальца, и колбаски. Я по-хорошему. Иди, сладкая!

— Знаешь, отцепись! — вдруг громко, с презрением, которое сильнее ненависти, сказала женщина. — Не то хвачу между ушей, — и она с силой отпихивает старика

— Т-с, ты, бешеная! — хрипит он и ползет на свое место...

...Утро. Идет поезд. Хотя почти все пассажиры дачного вагончика уже проснулись, здесь царит необычайная тишина. Люди утомлены многодневным путешествием, ослаблены голодом, а кроме того, в их чистую, дружескую среду проникло инородное тело. Атмосфера словно заражена тлетворным дыханием старого мешочника.

Старик меж тем не стесняется. Он предается чревоугодию: что-то жарит, что-то варит, не переставая при этом жевать сало, которое ловко отрезает от шматка большим острым ножом с фиксатором.

Особенно тяжело это действует на артистку. Она то закидывает голову, то отворачивается к окну, чтобы не слышать манящих запахов, то мечет на старика возмущенные взгляды, то вздыхает.

Понурилась и тетя Паша, видимо, ночное происшествие оставило в ней тяжелый осадок.

Хмурится одноглазый парень, его тревожит затянувшееся путешествие: как он прокормит приемную дочку?..

Поезд замедляет ход и останавливается на очередной разбомбленной станции

— Схожу на разведку, — ни к кому не обращаясь, говорит одноглазый. Может, есть базарчик.

Вслед за ним молча выходит человек, который все потерял.

Тетя Паша и артистка тоже смотрят в окно. От питательного пункта несколько пленных в сопровождении конвойного тащат огромный котел, над которым шапкой стоит пар.

— Отличная вещь — солдатский борщ! — замечает артистка.

— Какой там борщ, так, баланда! — отвечает тетя Паша.

— Зато горячая! — мечтательно говорит артистка. — С черным хлебом!..

— Я лучше умру от голода, чем буду есть из одного котла с ними.

Артистка раскрывает свой баул и дольше обычного роется в тряпках.

Возвращается человек, который все потерял.

Тетя Паша пристально смотрит на него: на верхней губе у того отчетливо отпечатались молочные усы.

— Утрись! — говорит она тихо и брезгливо. — Вот теперь ты и впрямь все потерял, даже самого себя.

Человек в жалкой растерянности закрывает рот рукавом.

Артистка ищет в своем бауле, под руку ей попадают расползшиеся шелковые чулки, рваная косынка, еще какие-то тряпки, не имеющие меновой ценности. Затем она достает нарядное эстрадное платье, длинное, шуршащее, в блестках, и тут же прячет его назад

Взгляд ее падает на аккордеон. Она нерешительно подвигает его к себе. На черном коленкоре, которым склеен футляр, нацарапаны надписи: "Западный фронт, июль-август 1942", "Ленинград, январь 1942 г., август 1942 г.", "Сталинград"... Ее руки ласково трогают жесткое, пострадавшее от времени и передряг тело старого друга. Вынимает аккордеон. Он жалобно пискнул. Актриса кладет аккордеон на место. Она решительно хватает платье с блестками и спешит на базар.

От звуков аккордеона проснулась жена бригврача. Она садится на лавке, приводит в порядок одежду, снимает с гвоздя полушубок и накидывает на плечи.

— Куда ты? — испуганно спрашивает черненькая.

— Здесь душно...

— Я с тобой!

— Нет! — властно и твердо говорит жена бригврача. — Я хочу одна. — И ее нежное, таящее лицо становится на миг таким решительным, сильным, что совсем легко представить, какой она была, когда, обезоружив гитлеровцев, отомстила за смерть мужа. И черненькая, не понимая, чем вызван поступок подруги, невольно склоняется перед силой ее решимости.

Жена бригврача пробирается по вагону, придерживаясь за лавки, стены. С

трудом спускается по ступенькам вагона и бредет в сторону базара.

Ее шатает, словно травинку под ветром, но с тем же решительным,

бледным лицом маленькая женщина продолжает свой путь.

Базарчик на задах водокачки, жалкое торжище времен войны, где человеческая нужда справляет свой печальный праздник.

Жена бригврача оглядывается и медленно подходит к лотку, на котором лежит довольно крупный кусок темно-красного мяса.

— Это солонина?

— Она самая! — отвечает продавщица, рослая, обхудавшая, но широкая в кости женщина

Жена бригврача вытаскивает из кармана шелковое дамское трико с кружавчиками и протягивает продавщице.

Та со смехом берет трусики, кажущиеся кукольными в ее больших руках, распяливает их и показывает соседкам. Она задирает подол и прикладывает трусишки к своим штанам из чертовой кожи, похожим на рыцарские латы. Смех становится общим.

Прозрачно-восковое лицо жены бригврача страдальчески кривится. Чуть откинув назад верхнюю часть туловища, она сводит лопатки и левой рукой что-то нашаривает за спиной. Вынув из-за спины руку, она погружает ее за пазуху, резкий рывок — и она протягивает продавщице шелковый лифчик.

Та машинально берет, и смех замолкает на ее губах. Только сейчас заметила она, что молодая женщина перед ней готовится стать матерью.

Она быстро заворачивает солонину в бумагу и сует жене бригврача, а сверху кладет ее вещички.

— Я не могу так.. — шепчет жена бригврача. — Возьмите.. — она пытается отдать трусики и лифчик продавщице.

— Да мы что — ироды, что ль, какие?! — гремит та. — Что у нас вовсе совести нет?! И думать на смей!..

— Спасибо... — тихо говорит жена бригврача. Совсем без сил тащится она назад к вагону...

...В вагон только что вернулись одноглазый и артистка. Одноглазый со злобой швыряет свою рубашку на лавку.

— Не берут!..

Артистка же принесла несколько сверточков, не бог весть что: буханка хлеба, огурцы, кулечек с крупой, брусок масла. Но, конечно, все рады и этой незатейливой снеди. Разбирая по обыкновению продукты, черненькая откладывает масло, бормоча

— Это Нине большой и Нине маленькой.

— Простите! — вдруг громким незнакомым голосом говорит артистка. — У нас еще не коммунизм. Я тоже люблю масло!

— Да разве я для себя... — растерянно лепечет черненькая.

Эта выходка так не соответствует широкой, щедрой натуре артистки, что всем становится не по себе. Наступает неловкое молчание.

И тут появляется жена бригврача, С нежным торжеством, белая от непомерного усилия, она протягивает спутникам кусок солонины.

— Дусенька, — говорит она, — не ты одна хитрая... Правда, тетя Паша, мне этого нельзя?..

Артистка вдруг разражается бурным плачем. Тетя Паша ласково обнимает ее за плечи, прижимает к себе.

— Ну ладно, ладно, успокойся!

— Я никогда не была матерью, — сквозь слезы говорит артистка, — мне вдруг так обидно стало, — все ей да ей... Я сволочь, тетя Паша!..

— Ты хорошая... Во всем этот дьявол сивый виноват... Знаешь, дедушка, — обращается она к старику, — не мутил бы народ, лучше бы сошел себе потихоньку. А то и до греха недалеко.

— Не пугай, — нагло говорит старик, — не таких видели.

— Вас серьезно просят, — подняла заплаканное лицо артистка

Старик медленно оглядывает ее снизу вверх и задерживается взглядом на Красной звездочке.

— Не трет сосок-то?

К нему кидается человек, который все потерял.

— Не смейте оскорблять!.. — воскликнул человек, который все потерял.