Председатель (сборник)

Он вынимает из-за спины действительно очень маленькой букетик голубеньких подснежников: пять-шесть цветочков.

Кто-то насмешливо улыбается, но артистка растрогана.

— Спасибо! Это лучший букет в моей жизни. Правда, — добавляет она самокритично, — их было не так-то много...

Черненькая разглядывает принесенную снедь, что-то оставляет, что-то откладывает:

— Масло и сметана — Нине большой и Нине маленькой...

— Не надо, Дуся, — слышится голос жены бригврача, — я буду, как все...

— Отставить разговоры! — приказывает артистка — К столу, товарищи по несчастью!

Машина стоит под красным светофором. На перекрестке идут люди.

— Замечательные люди были ваши спутники...

— Обычные люди, каких мы постоянно видим вокруг себя.

Лена иронически улыбнулась.

— Да, это были самые обычные люди... Машина тронулась.

Медленно проплывает военный пейзаж.

В этот момент вагон дергается.

— Неужели едем?!.. — говорит черненькая.

— Небось, на другой запасной путь перегоняют... — говорит одноглазый.

— В тупик!.. — говорит актриса

Одноглазый парень выглядывает в окно. К вагону с двумя огромными мешками, висящими через плечо, спешит какой-то старик.

— Нет, похоже, что едем. — Говорит одноглазый. Поезд тяжело и медленно трогается.

— Эх, поеду я в Ленинград-городок!.. — в восторге выкрикивает черненькая.

Старик бежит рядом с вагоном, мешок колотит его по крестцу.

— Нет, не успеет! — сочувственно говорит одноглазый парень.

— Кто не успеет?

— Да старик вон... — парень оглядывается на корреспондента, — пошли, может, подсобим.

Парень и корреспондент выбегают в тамбур.

— Живей, папаша! — орет одноглазый, далеко высунувшись из вагона

Рослый, крепко сбитый старик в коротком, толстом азямчике, с седыми, в прожелть, усами и бородой клинушком, нагоняет подножку и бежит с ней вровень, вытянув вперед правую руку, а левой поправляет сползающие с плеча мешки.

Он было ухватился за поручень, но поезд прибавил ходу, и качнувшийся вагон толкнул старика в бок, едва не сбив с ног.

— Кидай сюда мешки! — кричит одноглазый.

Старик, видимо, не слышит. Он снова молча бежит рядом с вагоном, выпучив бледно-голубые глаза. Снова пробует ухватиться за поручень и снова выпускает его.

— Кидай мешки, слышь! — надрывается одноглазый, и корреспондент присоединяет свой голос.

Но все впустую. Старик молча бежит, и задний мешок колотит его по крестцу, будто подгоняя. А затем он вдруг решается. Он подпрыгивает, правая рука его находит поручень, но тяжесть мешков перевешивает, старика заводит назад, еще миг и он свалится под колеса. Но тут одноглазый парень ловит его за ворот, корреспондент хватает за плечо и с огромным трудом им удается втащить старика в тамбур.

Ни слова не говоря, старик проходит в вагон, раздвигает чьи-то вещи, прямо к печке скидывает свои мешки и, сняв матерчатый ватный картуз, утирает взопревшее лицо.

— Так и погибнуть недолго! — говорит тетя Паша, обводя всех сердитыми и добрыми глазами.

— Неосторожный вы, дедушка! — в тон ей упрекает старика черненькая.

— Вам бы скинуть мешки!.. — втолковывает старику одноглазый.

Старик не отвечает на все эти речи. Он уже отдышался и сейчас производит впечатление странного спокойствия, которое в данных обстоятельствах легко принять за обалдение. Пассажиры так к этому и относятся, они оставляют старика в покое, благо и тетя Паша подает на "стол" котелок с пшенной кашей.

Сдвинув ногой чьи-то пожитки, старик удобно располагается на своих мешках.

— Присаживайтесь, дедушка, — гостеприимно говорит тетя Паша, горяченького похлебать.

— Мы на чужое не заримся, — степенно отвечает старик

— Да вы не стесняйтесь, что за счеты! — уговаривает его артистка. Как говорится, "щи, но от чистого сердца".

Старик не отвечает. Он достает складной нож с фиксатором, затем извлекает из мешка шматок сала, нежного, чуть розоватого, с присыпанной солью корочкой и кусаный уломок ржаного хлеба.

— Ах, какое сало хорошее! — говорит тетя Паша, она словно хочет подсказать старику, как ему следует себя вести.

— Сало, оно сало и есть! — бормочет старик, впиваясь в розоватую мякоть беззубыми деснами.

— Всю войну такого сала не видели! — продолжает тетя Паша

— И не увидите. — Что-то вроде далекой усмешки мелькает в бледно-голубых глазах старика.

Тетя Паша мучительно краснеет — уж не принял ли старик ее за попрошайку: Артистка ласково обнимает ее за плечи

— Да ну его к черту!.. — довольно громко говорит артистка.

Старик, равнодушный ко всему окружающему, с тупым и жадным выражением жует сало...

...Свечерело. У окна, чуть в сторонке, стоят одноглазый парень и Дуся.

— Места у нас исключительные, — говорит одноглазый парень.

— А в шести километрах Борисоглебск, там любую профессию можно приобресть.

— А я вот люблю свою профессию! — с вызовом говорит Дуся. — Это так считают: мол, кондукторша — последний человек. Чепуха! Столько людей за день проходит... Эх, не умели мы до войны жизнь ценить. Меня пассажиры уважали, я сроду никому грубого слова не сказала.

— Конечно, — вздыхает парень, — в Борисоглебске трамвая не имеется... — и вдруг осененный внезапной идеей говорит — Постой, у нас же автобус курсирует "Борисоглебск — совхоз 'Якорь'"!

— У автобуса звонка нет, — улыбается черненькая. Одноголазый смотрит на нее обескураженно...

...Возле печи артистка показывает человеку, который все потерял, и тете Паше свои фотографии.

— Прямо кукла!.. — восхищается тетя Паша,

— А это после окончания училища. Тут уже было ясно, что Гилельс из меня не вышел. — Рослая, красивая девушка — опять же возле рояля. — Это неинтересно, — пропускает одну карточку артистка, — тут я с бывшим мужем...

— С бывшим! — встрепенулся человек, который все потерял.

— Да, почему это вас так взволновало?

— Я ничего... простите, — смешался тот.

В это время старик, дремавший на мешках, проснулся

и тут же вспомнил о жратве. На этот раз он не ограничивается сухомяткой. Он достает сковородку и, накрошив сала, начинает поджаривать его на печурке.

— А вот трудовой процесс, — говорит артистка.

— Это вы на голове стоите? — спрашивает человек, который все потерял.

— Нет, это Любка Океанос, — рассеянно отвечает артистка, ее ноздри раздуваются, ловя аппетитный запах шипящего на огне сала. — А я в глубине, с аккордеоном.

Она говорит немного нервно и забывает о фотографиях.

Старик, насадив на лучину колбасу, вращает ее над огнем. Дразнящий запах, шипение жира, вкусный чад делают мучительным пребывание здесь трех наголодавшихся людей.

— Давайте перейдем туда, — предлагает артистка, — здесь слишком душно.

Они переходят в ту часть вагона, гда находятся одноглазый и Дуся.

— Да старик там все протушил, — объясняет им тетя Паша. — Будь он неладен!..

— Должна сказать прямо, — решительно заявляет артистка, — если бы мне предложили хороший бифштекс с яйцом и картошкой-пай, я бы не отказалась!

— Пирог с грибами и луком — тоже неплохо, — замечает одноглазый.

— А я бы поела картофельного супчика, — говорит черненькая.

— Неужели вы отказались бы от украинского борща с кусочками сала, колбасы, сосисок, с маленькими ватрушками! Или от солянки с осетриной, красной рыбой и каперсами, или тройной ухи!

— Конечно нет! А все ж таки картофельного супчику я бы поела.

— А вы бы что съели?

— А я бы съел шашлычок, — робко заявляет человек, который все потерял.

— Карский или натуральный? — требовательно спрашивает артистка.

— Натуральный....

— Берите карский, он сочнее!

— Надо и наших ребят покормить! — восклицает Дуся.

Она проходит к печурке. Старик уже насытился и отошел на покой. Дуся роется в кошелке, достает чекушку с молоком и белые лепешки.

— Нина большая, Нина маленькая, пора ужинать! Девочка продолжает крепко спать, жена бригврача подымает голову с подушки.