Страшен путь на Ошхамахо

вает в тени — на короткое время ожил под теплым золотисто-оранжевым светом,

затем быстро потускнел и снова — уже одновременно с левым склоном — оделся

тенью, только теперь не дневной, а сумрачной, которая размывает очертания де-

ревьев с их кружевными контурами кудрявых крон, сглаживает причудливую вы-

чурность скалистых утесов и до утра гасит яркое многоцветье всей земли. На пока

еще светло-сером, а там где недавно зашло солнце розоватом, небе начали робко

пробуждаться к жизни едва заметные звездочки. Травы к вечеру стали пахнуть так

одуряюще свежо и сильно, словно это был последний вечер их полнокровной

жизни. Ворчащий говор реки зазвучал громче, увереннее, а близость ее стала чув-

ствоваться всей кожей. Чуть повыше емузовского дома на полянку осторожно вы-

шел табунчик диких кабанов. Но вот крупная свиноматка, первой учуяв запах

множества двуногих и четвероногих чуждых ей тварей, громко фыркнула и снова

скрылась в лесной чаще, увлекая за собой всю свою стаю....

В наступившей темноте все ярче разгорались костры, разведенные людьми

Хатажукова. Сам он, озабоченный и угрюмый, сидел в хачеше и протягивал к оча-

гу холодные руки. Последние дни князя все время знобило, на лбу то и дело вы-

ступал холодный пот.

На правах друга осиротевшего дома Джабаги взялся за исполнение обязан-

ностей хозяина. Несколько мужчин и молодых парней из селения с готовностью

стали помогать ему и Нальжан, хлопотавшей под навесом кухни.

Сана двигалась как во сне. Руки ее и ноги жили, казалось, совсем отдельной,

самостоятельной жизнью. Когда она увидела князя, в ее душе закачалось что-то и

рухнуло. Девушка опять, как и в день гибели отца, почувствовала себя повзрос-

левшей сразу на несколько лет. Вид князя вызвал в ней непонятный страх. Нет,

она не человека этого испугалась, а чего-то другого, более страшного и тесно с

ним, с отцом Кубати, связанного. Сначала она действительно не поняла, что с ней

творится, а сейчас вот все ей стало яснее ясного. И Сана решила: вернется Кубати

или нет, а она его не должна больше видеть. Так будет лучше.

Но что случилось с ее теткой? Нальжан широко раскрытыми глазами уста-

вилась поверх головы Саны в глубину двора и вдруг побледнела, пошатнулась и

чуть не села в таз с неостывшей пастой. Сана обернулась: к ним шел своей легкой,

на первый взгляд неторопливой, а на самом деле быстрой поступью... Канболет.

За ним почти вприпрыжку — плутовато ухмыляющийся Куанч. Теперь и Сана по-

бледнела, а затем залилась краской. Но где же Кубати? Этот же вопрос, но только

вслух задала Нальжан.

— Здесь он, неподалеку, — зачем-то шепотом ответил Канболет. — Не бес-

покойтесь, все хорошо. — Кивнул головой в сторону хачеша, спросил:

— Сидит, а?

— Сидит. Пойдешь к нему?

— Да.

— А как же мальчика нашел?

— Он сам нашелся. Этот мальчик еще всем покажет. Правда, красавица? —

спросил он Сану.

Вконец смущенная девушка закрыла лицо ладонями и побежала в сад.

— Передай поклон Семи Братьям, — ласково прогудел ей вслед Кубати. На-

строение у него сейчас было бесшабашно-игривое, как у легкомысленного юнца.

— Нальжа-а-ан! — раздался сбоку жалобный голос — А что, Куанч не чело-

век, что ли? Вот не буду тебе ничего рассказывать!

— Ах ты, мой хороший! — она ласково тряхнула его за плечо, и Куанч едва

устоял на ногах. — Да глаз ты моих отрада! Ведь если бы вместо тебя сейчас тут

стоял Кубати, я бы только о тебе и спрашивала.

— Ладно! — расплылся в счастливой улыбке Куанч. — Все буду тебе расска-

зывать.

— Мы с тобой, дружище Эммечь, тоже поговорим. Только попозже. — На

губах Канболета промелькнула чуть виноватая застенчивая улыбка. — Пойду я.

— Иди, иди, сын Тузарова. А я здесь буду, — в голосе Нальжан прозвучали

решительные нотки.

Канболет перешагнул порог гостевой комнаты и остановился у входа.

— Гупмахо апши! (каб. – Да будет счастье доброй компании!) — попривет-

ствовал он собравшихся, стараясь не слишком громыхать своим басом.

Кургоко чуть вздрогнул, рука его непроизвольно потянулась к чаше, кото-

рую он сразу же подал Джабаги, а тот в свою очередь протянул ее Тузарову. Кан-

болет выпил пряную махсыму, подождал, пока «кравчий» наполнил чашу снова, и

с поклоном вернул ее Казанокову. От Казанокова она пошла по назначению

дальше, и круг замкнулся на тхамаде — старшем, затем воцарилось напряженное

молчание. Князь вперил свой тяжелый, исподлобья взгляд прямо в глаза Канбо-

лета. Тузаров спокойно, без вызова этот взгляд выдержал. Джабаги не без некото-

рого волнения (впрочем, тщательно скрываемого) посматривал то на Хатажукова,

то на Тузарова. Сейчас Джабаги подумывал, не нарушить ли молчание первому и

не назвать ли имя нового гостя. И то и другое, конечно, против обычая, но Каза-

нокову приходилось порой отступать и от более неукоснительных правил: бывали

такие случаи, когда интересы дела оказывались поважнее, чем соблюдение каких-

то тонкостей из адыге хабзе.

Но вот Кургоко сам вывел Джабаги из трудного положения:

— Таким, значит, стал сын Каральби... — Ни Джабаги, ни Канболет никак не

ожидали, что князь сам узнает (или угадает), с кем имеет дело. — А видел я тебя

совсем мальчишкой еще. Какое слово у тебя есть ко мне? Я готов выслушать.

Только не стой там в дверях, садись.

— Прежде чем сесть, — начал Канболет, — я скажу то, что тебя, светлый

князь, сейчас больше всего интересует: сын твой жив, не ранен, свободен. И он так

близко, что может легко услышать мой зов.

Джабаги заметил, как у князя перехватило дыхание. Кургоко чуть торопли-

вей, чем следовало, взял чашу и отхлебнул из нее.

— Ну, твой голос, Тузаров, можно услышать и с границ Малой Кабарды.

Все, кроме Канболета и самого князя, сдержанно рассмеялись.

— Давно я не был у этих границ, — сказал Канболет нарочито равнодушным

тоном.

— Хочешь услышать от Хатажукова, считает ли он тебя виноватым в том,

что ты давно не бывал на родном берегу?

Канболет молчал.

— Скажу тебе прямо: я верю, что не ты был зачинщиком. Верю, что раньше

погиб твой отец, а уже после — мой брат Мухамед. Но мне очень трудно поверить в

то, что Мухамед, каким бы он не был необузданным, убил Исмаила.

— Это видел Кубати. Он подтвердит.

— Мне хотелось бы услышать подтверждение и от... Шогенукова.

— Примешь ли, светлый князь, мою клятву, что я приведу тебе этого преда-

теля на аркане, если только он не потеряет свою вшивую голову до встречи со

мной? Ведь, в сущности, смерть твоих братьев и моего отца — на его совести.

— Да... подстрекательство опаснее клинка и пули... И еще скажу тебе, смело

смотрящему в глаза старших: мое доверие или недоверие, мои добрые чувства или

недобрые, пока я до конца не разберусь в этой истории, не будут руководить мои-

ми поступками, — и, обращаясь вполголоса к Джабаги, — хорош я был бы сейчас,

подавая пример любителям искать шерсть в яйце... Это накануне татарского набе-

га...

Джабаги сверкнул радостной белозубой улыбкой:

— Хочешь сказать, чтоб аталык позвал своего кана?

— Считай, что сказал.

Канболет вышел на порог и крикнул:

— Кубати-и!

Лошади на дворе вздрогнули, а где-то в темноте, со стороны моста, послы-

шался дробный цокот копыт.

Тузаров, не останавливаясь теперь у двери, вошел снова в хачеш, прибли-

зился к самому очагу и сел на место, предложенное ему еще в начале встречи с

Кургоко.