Страшен путь на Ошхамахо

Такого, как он, вы еще не видали!

«Отцова привычка!» — крикнул герой,

Убивая пши Болатоко.

Ой! Каракан с белой душой,

Отважный сын Захаджоко!

(— С «белой душой»... Да ночь безлунная и то светлее!)

В хачеше смолкла музыка, и какое-то короткое время было тихо и в доме и

во дворе.

— А у нас тут лучше, чем там, — старичок показал рукой в сторону хачеша.

— Что там у них? Я знаю. Каждый косится по сторонам — как бы не унизили его

высокого достоинства, как бы не забыли в очередной раз ему честь оказать. А если

он слово скажет, так не моги не восхититься! Он будет прибедняться, скромни-

чать, называть себя недостойным, но не дай тебе аллах, если ты не станешь с ним

спорить и убеждать его в обратном! Каждому интересно только тогда, когда гово-

рят о нем или он сам говорит. Бедный тузаровский воспитанник сейчас стоит у

дверей и мается. Он, я знаю, умный мальчик и ему трудно выслушивать всякие

глупости. Хорошо, когда говорит наш Джабаги или хотя бы Кургоко, а вот если

другие... Тузаров Канболет — большой умница, но сейчас молчит. Да и зачем ему

говорить? Свое дело он сделал. Кургоко в это время его усиленно потчует своим

любимым блюдом: костным мозгом оленя с медом. Считается, что такая еда по-

могает быстрее восстанавливать силы после ранения и продлевает молодость. А я

думаю, не такая уж беда, когда сила уходит из рук и ног, гораздо хуже, когда ум

дряхлеет. Птицу носят крылья до последнего дня ее жизни. Вот таким же сильным

должен оставаться до самого конца и человеческий ум. Для того, чтобы устрем-

ляться ввысь, птице даны крылья, а человеку — разум. Сейчас в хачеше кто-

нибудь говорит хох. Давайте и мы попросим нашего старшего произнести для всех

нас старинную здравицу.

Все старейшины воссияли довольными улыбками.

Самый ветхий из них, заросший до глаз белой бородой, поднял чашу двумя

слегка трясущимися руками.

— Не знаю, все ли услышат мой слабый голос, но другого у меня нет. А у ко-

го нет быка, тот и подтелка впрягает. Ну да поможет мне добрый Псатха! Скажу я

всем, кто вместе со мной тут сидит, соседям скажу и приезжим гостям. Скажу так,

как еще наши деды любили говорить... Пусть в наших домах молока будет вволю,

как в источнике горном, сыры пусть будут, как колеса татарской мажары, огром-

ные. Всем нам по девяти невесток. Все девять пусть полными чашами хмельное

питье гостям подносят. Пусть не жужжат, как мухи, не крякают, как утки, не ку-

дахчут, как куры, а будут нежны голосами, как ягнята. Детей в изобилии пусть

рожают. Пусть работящими будут, как сытые кобылы с поступью твердой. Хох!

Вся наша баранта — из овец цвета голубого, упитанных, с курдюками огромными.

Двойняшками наши овцы пусть ягнятся, траву сочную пусть едят в изобилии. Хох!

А тому, кто против нас пойдет, пожелаем брюхо глиняное. Наши враги, как пузы-

ри, пусть раздуваются! Да будет так. Хох!

Все были растроганы и дружно благодарили древнего тхамаду, который,

как утверждали его пожилые внуки, еще помнил великое море Ахын замерзшим,

скованным льдом от берега до берега (Кажется, насколько я помню, было это в

1630 году, прим. созерцателя).

Один из стариков затянул песню, длинную, как и все старинные героиче-

ские орэды, где говорится о бесчисленных подвигах витязя, а в конце — обычно —

и об его гибели:

В миг свой смертельный

Такого же нарта, как я,

Положу себе в изголовье —

Эту клятву свою, погибая,

Не забыл Озырмес,

Истекающий кровью.

Вот могучий кумыкский герой

К нему подскакал,

Желая скорее прикончить.

Но успел наш герой стрелу

Из своего бедра пронзенного вырвать,

Наложить на тугую тетиву

И врагу прямо в сердце направить,

И грозный низвергнулся всадник,

А Озырмес подтащил его тело,

В изголовье себе пристроил,

И с белого света сошел

Озырмес Ешаноко.

Песня за песней, одно громкое имя за другим:

Сбитый с гнедого коня,

За палисад прорвавшись,

Вровень с конным бьется

Храбрейший Тузаров Саральп.

Чей обычай копье искрошить

О вражьи доспехи!

«Эй! Кто со мною? — кричит, —

В сердце врага,

Как змеиное жало,

Пусть каждый вопьется!

А на того, кто отступит,

Рубаху труса натянем,

Тот, кто останется,

Пусть под женским подолом сидит!»

Эта песня словно послужила сигналом для начала игры в «шу-лес», где

происходит сражение пеших с конными. Несколько всадников пытаются с налета

преодолеть высокий плетень и подавить сопротивление пеших, обороняющих

«крепость». Конные вооружены плетьми, пешие — древками копий пли просто

палками. Удары по рукам, ногам, а то и по особо горячим головам сыплются на-

право и налево. Крики, топот копыт, лошадиное ржание — все как в настоящей

драке. Кое-кто и ранения получает настоящие. Всадника, прорвавшегося за пле-

тень и пытающеюся оттеснить конем защитников «крепости», стараются выта-

щить из седла, сбросить па землю и таким образом вывести из игры. А наш зна-

комый Шот (уже, наверное, потрудившийся у котла) сумел свалить одного из

всадников вместе с конем.

Сконфуженный не меньше своего седока жеребец быстро вскочил на ноги и

умчался на самый край выгона. А хозяин коня — им оказался тщедушный Тутук —

с трудом поднялся с земли и, сильно прихрамывая, отошел в сторону.

— Ну что, мой могучий пелуан? — хохотал довольный Шот. — Запах жарко-

го или звуки музыки, а?

Тутук добродушно усмехнулся, пересиливая боль:

— Ничего, мой маленький друг, впереди еще и другие состязания. Как, ин-

тересно, ты покажешь себя на скачках?

— Ха! Да никак! Вот если устроить скачки наоборот — чтоб лошади верхом

на джигитах ехали, там бы я себя показал!

— И верно, малыш, равных бы тебе не было! — согласился Тутук.

На другом конце выгона толпа молодежи окружила высокий, обильно сма-

занный жиром столб, на самом верху которого была прикреплена доска с разными

соблазнительными приманками. Тут и подкинжальные ножи, и женские серебря-

ные пояса, и красивые чаши, и «ряболицые из Крыма» — наперстки, и богато от-

деланные газыри, а с самого края доски, куда труднее всего было бы дотянуться,

висели на тонком ремешке сафьяновые тляхстены и шапка — настоящий бухар-

ский каракуль. Да, не поскупился и здесь добрый пши Кургоко!

Юноши и подростки один за другим бросались к столбу и карабкались

вверх. Успех сопутствовал каждому в разной мере, точнее, до разной высоты, но

конечный результат долгое время был одни и тот же — под дружный хохот и язви-

тельные замечания толпы ретивые молодцы неизменно соскальзывали на землю.

Наконец одному из парней удалось добраться до самой доски, он потянулся рукой

— тут все увидели его черную, измазанную в золе ладонь (вот хитер, балагур!) — и

сумел ухватить самый близкий приз — женскую шапочку, расшитую бисером. За-

тем, не удержавшись, он стремительно съехал вниз — без сил, но с победой! Свою

добычу он тут же вручил стоявшей ближе всех к нему девушке. Она улыбнулась