Профессор Жупанский

— Я всегда стремился служить правде, — тихо ответил он и смело посмотрел дочери в глаза. — Но не думай, что это так легко. Прежде всего необходимо знать, где эта правда, обладать твердой волей, чтобы устоять против искушений, которые подстерегают человека на каждом шагу... Закалить себя так же трудно, как найти самоцвет.

Он еще долго говорил о своем стремлении быть настоящим ученым, добрым для нее отцом. Дочь внимательно слушала и почему-то думала об академике Духние. Похож ли отец на него? Каждая лекция академика как настоящий бой, вызов силам зла!..

— Но почему они присылают эти листовки нам? — вдруг выпрямилась Галинка. — Неужели думают, что ты в конце концов станешь на их сторону?

Станислав Владимирович не ответил. Что он мог сказать дочери в оправдание? Что не один он получает, что присылают и Тыну, а может быть, и самому Духнию?

— Ты уже обедала?

Галина поняла намек. Она еще раз поцеловала отца в щеку, вышла из кабинета.

«Раз, два, три, — начал считать шаги профессор, ища успокоения. — Надо больше бывать на людях, — думал он, двигаясь по комнате. — Внимательно прислушиваться к разговорам простых людей. Разве не было мне приятно сегодня на манифестации?.. Так, может, и сейчас пойти, например, в парк? Уж лучше блуждать по аллеям парка, чем в лабиринтах темных, тяжелых мыслей...»

Подошел к телефону, набрал номер.

— Это я — Жупанский, — заговорил тихо в трубку, стараясь не выдавать своего волнения. — А что, если нам, Леопольд, пройтись? Не возражаешь?..

Вышел в коридор, начал торопливо одеваться. Из комнаты выглянула Галинка.

— Ты куда-то собрался, папа?

— Пойдем с Тыном на прогулку, — ответил отец сдержанно. — А какие у тебя намерения?

Галина быстро подбежала к нему.

— Я хочу пригласить подруг... Понимаешь, мы немножечко потанцуем, потом пойдем в университет на вечер... Может, ты тоже пойдешь?

На студенческий вечер? Нет, сегодня с него довольно впечатлений.

— В другой раз, Калинка. У меня от музыки и гомона вот такая голова, — и он описал руками большой круг. — Я еще никогда в жизни не был на таких многолюдных праздниках.

Дочь проводила его до лестницы, пожелала приятной прогулки» Станислав Владимирович спустился на первый этаж, где его уже ждал Тын.

— Не сидится?

— А разве праздник для того только, чтобы сидеть дома? — в свою очередь спросил профессор.

...На центральной аллее университетского парка сегодня было более многолюдно, чем всегда. Выбрали самую тихую аллею, сели на скамью. Через некоторое время к ним подошел Духний. Долго тряс Жупанскому и Тыну руки, желал здоровья, радости.

— Я вот хожу по парку и думаю: как жаль, что до этих времен не дожил наш Франко, чтобы увидеть воплощенные свои мечты... А мог бы дожить... Помнится, шли мы с ним в один из вечеров в библиотеку, а Франко и говорит: «Не верю, чтобы душу народа вечно пересекала граница. Верю, рано или поздно воссоединятся разрозненные половинки, и тогда в наш край придут счастье и свобода».

Академик Духний посматривал то на Жупанского, то на Тына.

«Пожалуй, он прав», — взволнованно подумал Жупанский.

— Или вы не согласны? — допытывался Духний, переступая с ноги на ногу, покачиваясь.

— Здесь двух мнений быть не может! — коротко ответил Тын.

Станислав Владимирович в знак согласия лишь кивнул и улыбнулся.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Ночью выпал снег. Пушистым белым ковром застлал он город. Снежинки покрыли деревья толстой чешуей, отчего ветви стали похожими на лохматые лапы белых турманов. Под тяжестью снега и наледи обвисли электрические и телефонные провода...

Галинка Жупанская, выйдя из дому, в первую минуту не могла даже раскрыть глаз — таким ослепительным был снег. Потом глаза привыкли, и девушка остановилась, пораженная очаровательной красотой утра. Потерла рукавичкой лицо, и оно стало похожим на созревшую калину.

На улице столкнулась с дворником Степаном. Глуховатый дядька яростно размахивал лопатой, счищая с тротуара толстый слой снега. Дворник не поздоровался с девушкой, не поклонился до пояса, как это делал всегда при встрече. Кажется, не заметил ее. Кроме Степана, поблизости не было никого, а Галинка испытывала такую радость, что не могла ее сдерживать в себе.

— Добрый день, дядя!

Дядька Степан перестал размахивать лопатой, снял шапку.

— Какое чудесное утро. Сколько снега!

— А? — переспросил дворник, прислушиваясь к ее словам.

— Чудесное сегодня утро, говорю, — повторила Жупанская. — Смотрите, какой снег! Я так люблю снег!

Плечистый Степан сердито взглянул из-под припорошенных белой пыльцой бровей.

— А?

— Смотрите, какой снег, говорю!

— А-а-а! — повторил дядька Степан. — У меня от него руки болят. — Дворник сплюнул и отошел в сторону.

Девушка повела глазами, постояла немного, словно чему-то удивляясь, и неторопливо побрела по засыпанному тротуару. Экзамен должен был начаться в десять, сейчас было лишь четверть девятого. Шла и радовалась утру. На душе — покой, будто возвратилось беззаботное детство.

Вспомнила, как она долго ходила по комнате после памятной беседы с отцом о статье Линчука. Потом вошла Олена, спросила, почему не спит. Она заплакала, рассказала старушке о своих терзаниях, о своем решении не выходить замуж за Николая Ивановича. Думала, Олена укоризненно покачает головой, пожурит за легкомысленность. А она вместо этого приласкала ее, засияла от улыбки.

— Чего ты? — всполошилась тогда она. Неожиданная радость старушки не на шутку испугала ее. Казалось, что Олена неверно поняла смысл ее слов.

— За тебя радуюсь, — ответила старушка. — Николай Иванович, дай бог ему здоровья, человек хороший, степенный, рассудительный, но счастливой ты с ним не будешь. Так мне подсказывает сердце.

— Но почему? — еще больше удивилась она.

— Как тебе сказать... Больно уж вы непохожие. Любит он тебя, конечно, искренне, но по-своему любит. Для него сначала книжки будут, а потом ты. Увяла бы ты с ним преждевременно. Да и ему жена другая нужна — заботливая, нетребовательная. А ты у нас — цветок. — Олена улыбнулась. — Вот потому и радуюсь.

В ту ночь они просидели чуть не до утра. И какими же точными были наблюдения старушки! Все подмечала Олена, мельчайшие привычки Николая Ивановича. И как он ставит в коридоре галоши — непременно носками к двери, как он всегда поправляет пробор перед зеркалом, даже если он безукоризненно ровный, и что на туфлях у него специальные задники, чтоб казаться немного выше ростом.

Разговор был для Галинки весьма неприятным, но, как это ни парадоксально, успокоил, помог ей понять свое настоящее отношение к Линчуку. В последние дни Галинка редко думала о нем. Сердце было уже во власти нового чувства...

На углу улицы, где жили Жупанские, ее обогнали двое юношей, очевидно, студенты. Оба внимательно посмотрели на Галинку, но она не заметила их взглядов — сделала вид, что не заметила. Шла горделиво своим путем, радовалась тому, что вызывает восторг молодых людей, и, быть может, именно поэтому казалась еще более привлекательной.

«Но почему я его раньше не замечала, а теперь он кажется мне самым лучшим парнем? Почему это так?»

Сегодня первый экзамен. А потом... Галинка не хотела думать о каникулах. Владимир поедет в родное село, к отцу и матери, а без него ей теперь будет грустно повсюду, даже в театре музкомедии, который она любила больше всех остальных театров.

Неподалеку от университета увидела Нину Пирятинскую и Юрка. Они шли не торопясь, оба смеялись.

«Наверное, Юрко, как всегда, шутит... Хороший парень, только чуточку странный. Неужели Нина его любит?»

Галинке очень хотелось услышать очередную шутку Юрка, однако не решалась первой позвать друзей, присоединиться к их беседе.

«Конечно, Юрко не Владимир, — сравнивала Галинка. — А впрочем, какое я имею право так думать? А может, он лучше Владимира! Может, Нина выйдет за него замуж, будет счастливее меня...»