Профессор Жупанский

— Я говорю, — ответил Черний, — что надо бы всех подозрительных выселить, раз и навсегда покончить с бандеровщиной!

Гавриил Алексеевич перевел взгляд на председателя облисполкома Сливчука, очевидно намереваясь узнать его мнение. Так Юнько всегда делает в трудных случаях. Он будто советовался с товарищами, а потом присоединялся к большинству, открыто не высказывая своего мнения. Эта примитивная «крестьянская хитрость» возмущала Кипенко, потому что за всем этим он усматривал неискренность Юнько, его неумение глубоко оценить суть дела, суть момента.

Теперь все ждали, что скажет широкоплечий Сливчук.

— Мы не имеем права этого делать, — промолвил тихо, но недвусмысленно на вид суровый и непроницаемый председатель. — Было бы неправильно пойти по такому пути. Разве товарищу Чернию не известна истина, что вместо одного незаконно обиженного появляется десяток недовольных? Такие методы нам не подходят.

— Точно! — подтвердил Юнько. — Тут, товарищ Черний, вы, как говорится, загнули не в ту сторону. Партия и правительство никогда на это не пойдут.

Напротив Сливчука на столе лежало несколько листовок. Кипенко взял одну из них, начал внимательно рассматривать. Шрифт и бумага такие же, как и прошлый раз. Все это так. Но где их печатают? И кто печатает? Судя по всему, неплохие специалисты занимаются: хорошо подобраны шрифты, чистая печать, довольно грамотно все написано...

Сливчук снял очки, наклонился к Кипенко ближе.

— Вы замечаете, Сергей Акимович, производство не изменилось. И есть некоторые основания думать, что листовки напечатаны шрифтами университетской типографии. Там работает мой давний товарищ по подпольной работе, он кое-что уже сообщил...

— Я тоже вижу, что производство не изменилось... А каково мнение экспертов?

— Экспертиза, думаю, подтвердит полностью. Несомненно одно: здесь замешан кто-то из работников университетской типографии.

Сергей Акимович поморщился, будто от зубной боли, — снова университет! Открыл записную книжку, сделал пометки в своем сегодняшнем плане.

За полчаса до окончания занятий Кипенко был уже в университете. Знакомая блондинка в приемной секретаря партбюро на этот раз показалась не такой суровой и неповоротливой, как в первый раз. Она порывисто встала со стула, грациозно встряхивая высокой прической, прошла через комнату.

— Яков Илькович у себя, — промолвила она с угодливой улыбкой, открывая перед Кипенко дверь кабинета секретаря партбюро. — Он ждет вас.

Сирченко разговаривал с кем-то по телефону. По его виду вовсе невозможно было подумать, что он очень обеспокоен. Увидев секретаря горкома, Сирченко быстро положил трубку, встал со стула.

— С чем-нибудь хорошим? — спросил он, когда блондинка вышла.

Кипенко поморщился.

— У вас снова кто-то разбрасывает листовки. Знаете?

Яков Илькович насупился, молча пошевелил толстыми губами и только после этого сказал:

— Не могу же я выставлять во всех закоулках часовых!

Ответ не понравился Кипенко. Да и сам хорош!

«Уважаешь, не уважаешь человека, а вести себя надо сдержанно... Как я его спросил, так он мне и ответил», — подумал Кипенко и, чтобы переменить тон разговора, попросил Якова Ильковича показать список членов редколлегии, работников редакции университетской многотиражки.

— Тут, видите, в чем дело, — продолжил Сергей Акимович. — У нас есть все основания считать, что листовки не только распространяются среди студентов и преподавателей университета, но и печатаются шрифтами вашей типографии.

Сирченко наклонил голову, задумался. На отвисшем подбородке образовалось несколько складок. Вдруг секретарь партбюро порывисто подошел к столу, нажал кнопку электрического звонка.

Вошла блондинка.

— Ректор у себя? — не глядя на женщину, спросил Сирченко.

— Кажется, на лекциях, Яков Илькович. Но сейчас началась перемена, я попытаюсь разыскать Евгения Петровича.

— Прошу, разыщите и скажите, что к нам приехал секретарь горкома товарищ Кипенко.

— Я знаю. — Блондинка посмотрела на Сергея Акимовича, улыбнулась. Потом еще раз окинула его продолжительным взглядом и только после этого вышла. Но не успела она скрыться за дверью, как в кабинет вошел Лозанюк. Он почтительно поклонился Кипенко, совсем просто заметил:

— Очень рад, Сергей Акимович. Я должен самым сердечным образом поблагодарить вас за помощь. Теперь восстановление актового зала пошло куда лучше...

Кипенко не дослушал его.

— Евгений Петрович, я приехал посоветоваться с вами по другому делу...

— Мы считаем это честью для нас, Сергей Акимович, — снова поклонился ректор. — Может, не столько посоветоваться, сколько посоветовать. Будем весьма благодарны.

Все трое сели за приставной столик. Сергей Акимович развернул папку, в которой лежали листовки.

— Вы видели эти бумажки?

Кипенко брезгливо подал одну из листовок ректору. Евгений Петрович побледнел, молча смотрел на бумажку. Сирченко нервно постукивал по столу толстыми пальцами.

— Неужели вы ничего не знаете? — насколько мог сдержанно спросил Сергей Акимович.

— Почему не знаем? — неожиданно заговорил Сирченко. — Мы ведь не для мебели тут поставлены!.. Только за всеми не уследишь. У нас пять тысяч студентов!

— Пять тысяч триста, — уточнил ректор.

— Ну вот!.. Если где-нибудь появится глупая записочка...

— Нет, это не записочка, — прервал Кипенко. — И зря вы, Яков Илькович, преуменьшаете опасность вражеской агитации.

Сирченко от последних слов секретаря горкома притих, втянул голову в плечи, будто пытался сделаться менее заметным. Ректор сидел сосредоточенный, все время пристально смотрел Кипенко в глаза.

— Как же нам быть, Сергей Акимович? Что мы должны делать конкретно? — наконец спросил сдержанно Лозанюк.

У него был вид немного растерянного человека, который оказался перед совершенно неожиданным для него фактом и не успел его еще как следует обдумать. Кипенко даже немного пожалел его в душе.

— Как быть?

Сергей Акимович сложил замком ладони, хрустнул пальцами.

— Этот вопрос и давайте решать вместе. Прежде всего вы должны выделить сегодня в распоряжение горкома партии двадцать лучших коммунистов для выполнения важного задания. Сбор в кинотеатре имени Коперника в двадцать три часа тридцать минут. А чтобы не было никаких разговоров, домыслов, соберите этих товарищей к десяти часам вечера сюда и коротко объясните им ситуацию в городе и области. А когда они пойдут на задание, вы — вместе с деканами, секретарями факультетских партийных и комсомольских организаций — проверьте общежитие. Конечно, все это необходимо делать без лишней суеты. Просто проверьте, не ночуют ли в общежитиях посторонние люди...

— Хорошо, Сергей Акимович, мы это сделаем тактично и с надлежащей предусмотрительностью, — заверил ректор.

— Вот и хорошо! А сейчас товарищ Сирченко познакомит меня с работой типографии, многотиражки. А вас, Евгений Петрович, я не смею дольше задерживать, единственное — хочу еще спросить о Жупанском. Как он там? Успокоился после критики, сделал хоть какие-нибудь выводы?

Ректор опустил глаза.

— У него подавленное настроение, — промолвил он после продолжительной паузы. — Я, например, вчера был на его лекции. Признаться, не очень она понравилась. Жупанский много цитирует и почти не дает объяснений, комментариев. Конечно, я сказал ему о своем впечатлении и так далее... Порой мне кажется... Я склонен поддержать Якова Ильковича, — кивнул ректор на Сирченко. — Может, в самом деле Жупанский уже стар для руководства кафедрой.

— Он просто не годится! — торопливо подхватил Сирченко. — Меня несколько удивляет ваша позиция, Сергей Акимович.

Секретарь горкома молчал. Освободить Жупанского в такое время от обязанностей заведующего кафедрой? Принесет ли это пользу? Торопливость навсегда оттолкнет профессора от общественной жизни. А Жупанский еще может принести пользу народу, обществу... Нет, нет — спешить не следует.

— Тут нужна выдержка, товарищи...