Профессор Жупанский

Владимир покраснел еще сильнее.

Секретарь горкома внимательнее посмотрел на Пилипчука. Юноша выдержал его взгляд и ответил на него открытым, чистым взглядом своих голубых глаз.

В дверь комнаты постучали.

— Прошу! — немедленно откликнулся Засмага.

На пороге остановились двое в кожухах.

— Разрешаете? — спросил старший из прибывших, снимая с головы суконную фуражку.

Владимир пошел гостям навстречу.

— Заходите, отец! Раздевайтесь, Остап Богданович! — засуетился он, стараясь высвободить на вешалке место для одежды.

— Кого я вижу! — громко удивился председатель исполкома, встретившись глазами с Кипенко. — Вы, Сергей Акимович, тоже в студенты записались?

От прибывших дохнуло холодом, еле уловимым запахом хвои.

— По долгу службы, — ответил секретарь горкома, подымаясь из-за стола. — А какие дела вас сюда привели, Остап?

— Михаил Тихонович приехал проведать сына, а я вот его сопровождаю... Правда, с некоторыми намерениями, Сергей Акимович, — объяснил Крутяк. — Это наш председатель колхоза «Ленинская искра». Знакомьтесь, пожалуйста. Хорошо, что мы здесь вас встретили. Очень важную просьбу к вам имеем...

Старший Пилипчук и Кипенко обменялись рукопожатиями.

— А это что? — спросил секретарь горкома, указывая на подвязанную руку Крутяка.

— Пустяк.

— А все же?

— С неделю назад обстрелял один бандюга, когда я возвращался из села. Кость не задел, а мясо нарастет быстро, — объяснил Крутяк с видом человека, которому уже надоело рассказывать об одной и той же истории, быть может, в сотый раз.

Кипенко ненароком перевел взгляд на Владимира и на щеках студента снова заметил румянец.

Воспользовавшись моментом, когда все умолкли, старший Пилипчук обратился к сыну:

— Тут тебе, Володя, мать кое-что передала... Развязывай корзинку, угощай хлопцев.

Сергей Акимович почувствовал, что его присутствие становится лишним, начал прощаться.

— Разрешите, я вас провожу? — предложил Крутяк.

...Они побывали еще и в красном уголке, и в комнате для занятий, и в столовой. Потом неторопливо вышли на улицу.

— Вы давно знаете Владимира Пилипчука? — тихо спросил Кипенко.

— Со дня рождения, — широко улыбнулся Крутяк. — Я ведь из того же села. Даже соседи. А что именно вас беспокоит?

Сергей Акимович задумался. Возможно, его наблюдения ошибочны. Разве можно делать какие-нибудь определенные выводы из того, что человек покраснел или побледнел? И в то же время секретарь чувствовал в душе какое-то подозрение.

— Понимаете, молодой Пилипчук все время почему-то краснел, когда мы начинали разговор о националистическом охвостье... Может, у него какие-нибудь связи?

Крутяк решительно возразил:

— Это исключено! Он был организатором истребительных групп. Сам раскрыл одно вражеское гнездо. Там укрывалось около семи или восьми бандитов. Имели оружие, боеприпасы... Нет, за Владимира я могу поручиться.

— Ясно! А теперь хочу услышать о вашем неотложном деле, Остап Богданович. В чем его суть?

Крутяк кивнул. Начал излагать содержание «важной» просьбы. Кипенко понял его с первых же слов.

— Вы хотите оборудовать образцовую колхозную теплицу? Ну что ж, город в таких теплицах заинтересован. Поможем: и трубы найдем, и котел. Обязательно!.. А как рана? Может, ты, Остап Богданович, малость подлечился бы? — перешел секретарь горкома на дружеское «ты». — Как-никак всякая рана по-своему опасна.

— Уже все зажило! — небрежно махнул здоровой рукой Крутяк. — У вас тут, говорят, неспокойно?

— Малость есть, — подтвердил Кипенко. — Приходи сегодня вечером, поговорим. Пилипчука тоже приглашай — вместе приходите. После семи часов.

Сергей Акимович пожал председателю райисполкома здоровую руку, пошел к трамвайной остановке. Намеревался пообедать дома, немного отдохнуть, чтобы вечером принять сбоковцев, решить несколько неотложных дел. Делить время «на рабочее» и «личное» не приходилось.

Взглянул на часы. До семи оставалось почти два часа. Значит, еще есть время спокойно дома пообедать, затем — в обком на совещание...

Мимо Кипенко пронесся переполненный трамвай. Люди висели на подножках, трое подростков в спецовках ремесленников каким-то образом удерживались на буфере.

«Маловато вагонов, — подумал Сергей Акимович, — а смены кончаются на всех предприятиях одновременно».

Решил идти домой пешком. Но не успел свернуть в тихую боковую улицу, как его внимание привлекла небольшая белая бумажка, приклеенная, вероятно, недавно на стене старого, почерневшего дома. Внутреннее чутье подсказало Сергею Акимовичу, что это вражеская листовка.

Сорвал бумажку. Однако в сотне шагов, на противоположной стороне улицы, снова заметил такой же призыв «не доверять большевикам». Возле листовки остановились две девушки. Сергей Акимович сделал вид, что входит в подъезд дома, а сам незаметно наблюдал за девчатами.

— Неужели снова война? — промолвила тихим испуганным голосом одна из них.

— Бандеровские выдумки! — ответила другая, с гневом срывая листовку. — Пошли, Янка!

Сергей Акимович мысленно поблагодарил девушек. Смотрел им вслед и улыбался.

Решил, не заходя домой, прямо в горком, отдать срочные распоряжения.

Кипенко понимал: враг активизировался по определенному указанию — ровно через десять дней Советское государство будет отмечать свою тридцать первую годовщину. Какие же контрмеры необходимо принять? Как ударить по националистическим недобиткам, парализовать их подлые намерения?

Ясно, враг на открытую борьбу не пойдет, однако причинить вред может. Только за последние четыре дня в городах и селах области от рук бандитов погибло семь активистов, на железнодорожном перегоне неподалеку от границы подорван товарный поезд. Враг портил телеграфные и телефонные линии, отравлял воду, скот.

Телефонный звонок вывел из задумчивости:

— Слушаю!

— Ты, наверное, забыл о совещании? — донесся из телефонной трубки ироничный голос. Кипенко узнал по голосу Юнько — второго секретаря обкома партии. — Все уже собрались, ждем тебя. Без десяти десять!

Когда Кипенко вошел в кабинет второго секретаря, увидел председателя облисполкома и его первого заместителя. Сам Юнько стоял возле массивного стола, тер рукой лысеющую светло-русую голову. Рядом с ним стоял первый секретарь обкома комсомола Вишневич, о чем-то рассказывал. Гавриил Алексеевич часто посматривал на Вишневича недовольным взглядом, щурился и морщился.

— Иди сюда, Сергей Акимович, — поманил Юнько пальцем, когда Кипенко остановился у двери.

Сергей Акимович поздоровался с председателем облисполкома и его заместителем, потом с Юнько.

— Немало тут инцидентов, Сергей Акимович. Вот послушай, что рассказывает товарищ Вишневич, — кивнул Юнько на секретаря обкома комсомола. — Я удивляюсь, что ты слишком спокойно ведешь себя в такой ситуации.

Кипенко посмотрел на Вишневича. Его красивое лицо было суровым и бледным. На высокий лоб, пересеченный наискось красноватым шрамом, ниспадал клинышек курчавых волос. Это еще больше подчеркивало усталость. Белки глаз испещрены густыми красными жилками.

— Расскажите все по порядку, — велел Вишневичу Юнько и подошел к столику с телефонными аппаратами.

Вишневич откашлялся.

— Сегодня ночью вражеский самолет сбросил диверсионную группу, — обращаясь, очевидно, к одному Кипенко, сказал он тихо и стиснул в жилистом кулаке желтый карандаш. — Комсомольцы-дозорцы из села Сбокова собственными глазами видели...

— А в городе что делается! Ты заметил? — обернулся второй секретарь к Кипенко. — Мы намерены сегодня ночью пройтись по городу... Как вы думаете, товарищи?

— Очень мы цацкаемся с националистами, — бросил кто-то из присутствующих.

Кипенко посмотрел в ту сторону, откуда прозвучала реплика, и догадался, что ее бросил один из секретарей райкомов города, молодой стройный блондин в военной форме без погон.

— Что вы сказали? — обратился к нему Юнько, хотя реплика прозвучала довольно отчетливо.