Профессор Жупанский

— Дорогой Станислав Владимирович, поговорим об этом в другой раз. А сейчас вам необходим покой. Покой — лучший врач. Не правда ли? Разрешите, я вас провожу?

Жупанский немного отодвинулся, чтобы лучше разглядеть лицо Кипенко. «Вроде бы не притворяется. Сочувствует... Никак не ожидал!..»

— Итак, решено: я вас провожу, Станислав Владимирович.

— Нет, нет, благодарю! Мне уже совсем хорошо. А до дома близко. Совсем близко.

В парке вспыхнули электрические фонари. Жупанский зажмурился.

— А теперь еще лучше: свет всегда бодрит, — попытался шутить профессор. — Еще чуточку посижу и пойду работать. Ведь мне теперь необходимо доказать, что я — это я... А вам, Сергей Акимович, очень благодарен и не смею больше злоупотреблять вашим вниманием. Прошу лишь, скажите одно слово — какого вы сами мнения об этой статье?

— Какого мнения? — переспросил секретарь.

С минуту сидел сосредоточенный, очевидно, обдумывал ответ.

— Я считаю, что вам придется признать некоторые ошибки, — сказал он твердо, улыбаясь такой широкой улыбкой, что казалось, ей тесно было на бледном лице. — Признание ошибок всегда успокаивает душу. Знаю по себе, по собственному опыту.

Кипенко снова улыбнулся. И странно, улыбка не обидела Жупанского. Он доверчиво смотрел на Кипенко, даже сам попытался улыбнуться.

— До некоторой степени я с вами согласен. Но если говорить о деталях...

— А о деталях мы поговорим в другой раз, — торопливо, но в то же время тактично возразил секретарь.

— Вы мне не верите? — не без боли в голосе спросил Жупанский.

— Что вы, что вы!.. Я хочу пригласить вас зайти как-нибудь ко мне, вот тогда и поговорим о деталях. А сейчас вам следует отдохнуть, Станислав Владимирович... Ну, вот и хорошо! — добавил Кипенко, когда профессор в знак согласия протянул ему руку.

Попрощались, как старые знакомые. Жупанский долго провожал взглядом невысокую фигуру Сергея Акимовича.

На улице совсем стемнело. Дождь припустил с новой силой. Станислав Владимирович медленно встал. Представляя предстоящую встречу с дочерью, снова утрачивал уверенность в себе. Она, конечно, будет плакать, упрекать. А Кипенко не упрекал. Значит, надо первым заговорить с дочерью, рассказать об этой встрече в парке.

А сам с тревогой, с болью думал об одном и том же: «Неужели она и теперь будет на стороне Линчука?»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сергей Акимович Кипенко любил ходить пешком. Крепкие ноги легко и без устали носили его по городу. Поэтому шоферу Борису часто приходилось вступать с Сергеем Акимовичем в спор, когда тот, отсылая машину, приказывал не приезжать за ним. В таких случаях Борис надвигал свою серенькую кепку до самых бровей и лихо срывал машину с места.

После встречи с Жупанским в парке Кипенко решил в ближайшие дни побывать в университете — старейшем и крупнейшем учебном заведении города.

Деловито осмотрел фасад четырехэтажного здания, и сразу же в глаза бросились следы фашистских грязных рук... У одной из трех муз, державших в руках лавровый венок, отбит нос, стены главного корпуса густо исклеваны пулями.

Восстановление университета после изгнания фашистских захватчиков началось с аудиторий, где оккупанты и их бандеровские прислужники оставили вороха битого стекла, изуродованную мебель, оборудование. Поспешно удирая из города, они успели взорвать лишь мраморный актовый зал университета. На большее у них просто не хватило времени. В этом зале ныне шли восстановительные работы.

«А на другой год необходимо будет произвести и наружный ремонт», — заметил про себя Сергей Акимович, входя в вестибюль университета.

Старенький швейцар, стоявший на ступеньках возле широкой стеклянной двери, молча уступил гостю дорогу. Сергея Акимовича поразила такая беспечность. «Даже не спросил, куда я и к кому иду. Хорошенькие порядки!» — думал Кипенко, поднимаясь по мраморным ступенькам на второй этаж. Не заметил, как ускорил шаги. Только перед дверью с табличкой «Партбюро» задержался.

— Секретарь партбюро есть? — открыв дверь, спросил он миловидную блондинку.

Блондинка флегматично посмотрела искоса в его сторону и, не поворачивая головы, процедила сквозь зубы:

— Нет.

— А где товарищ Сирченко сейчас, не скажете?

— Не скажу! — проскрипел равнодушный голос молодой женщины.

— А если я вас очень и очень попрошу?

Кипенко попытался придать своему голосу шутливый оттенок, но настроение у него испортилось. Так бывало всегда, когда он сталкивался с грубостью и равнодушием.

Блондинка поморщилась, окинула Кипенко укоризненным взглядом, металлическим голосом пригласила посидеть, подождать товарища Сирченко, который сейчас у ректора и возвратится минут через двадцать — тридцать.

Сергей Акимович поблагодарил за информацию, но ожидать секретаря не стал, немедля решил пойти к ректору. Только после этого блондинка будто очнулась, даже порывалась провожать, так что Сергею Акимовичу пришлось решительно отказаться от ее услуг.

Приемная ректора чем-то напоминала комнату партбюро: такой же стол возле черной дерматиновой двери, такой же телефонный аппарат на столе, такие же старомодные, с высокими спинками стулья, такие же две круглые желтые вешалки неподалеку от двери. За столом — женщина средних лет.

Кипенко невольно улыбнулся. «Неужто и порядки здесь одинаковые?»

— У ректора много народа? — поинтересовался Кипенко, думая, что ему сейчас предложат сесть, немного подождать. Но женщина удивительно быстро скрылась за черной дверью и возвратилась буквально в тот же миг.

— Заходите, Сергей Акимович!

Кипенко поднял брови, остановился. Откуда этой женщине известно, что он Сергей Акимович? Всматривался в серые усталые глаза. Где он их видел? И потом эта трогательная и вместе с тем любезная улыбка. Где он мог встречаться с этой женщиной раньше?

Пытался вспомнить и не мог.

— В Харькове на заводе «Серп и молот», — напомнила женщина. — Еще до войны, когда вы работали в райкоме.

Вот так встреча!

— Товарищ Вернигора? Да?

— У вас хорошая память, Сергей Акимович... Евгений Петрович ждет вас, — перевела она разговор в другое русло. — Заходите, пожалуйста!

В это время в полуоткрытой двери кабинета появился ректор.

— Прошу-у! — поклонился он. — Не знал, что вы у нас.

Евгению Петровичу Лозанюку было лет под сорок. Но он уже успел стать доктором, а несколько месяцев назад был избран членом-корреспондентом Академии наук Украины.

Главное, что нравилось Кипенко в молодом ректоре, это скромность. Лозанюк умел уважать старых преподавателей, поощрять молодых научных работников, не чурался своих коллег по кафедре, внимательно относился к студентам.

— Мы очень рады, что вы пожаловали к нам, — повторил ректор, приглашая Кипенко в кабинет. — А мы вот с товарищем Сирченко рассматриваем планы воспитательной работы.

Из кресла поднялся широкоплечий грузный мужчина.

— Тоже рад, что застал вас, да еще за разработкой такого важного мероприятия, — начал Сергей Акимович и внимательно посмотрел на Сирченко.

— Может, присядем? — предложил ректор.

Присели за небольшой круглый стол, стоявший у окна, неподалеку от рабочего стола ректора. На чуточку полноватом, несколько флегматичном лице Евгения Петровича блестящими темными пятнышками из глубоких орбит отсвечивали внимательные глаза. Они то останавливались на Кипенко, будто спрашивая о цели его прихода, то устремлялись в сторону Сирченко, будто просили у него совета. Видимо, ректор не решался начинать беседу первым — ждал.

— Это хорошо, что вы уделяете внимание воспитательной работе среди студентов, — еще раз повторил Сергей Акимович, начиная беседу. — Однако не следует забывать и о преподавателях, особенно о старой генерации.

— Мы этого не забываем, — заметил Сирченко.

Ректор молчал.

— Дней пять назад я случайно встретился с профессором Жупанским. Совершенно случайно, однако не без пользы.