Макорин жених

конторы Митя пожал Вале руку.

– Как это я вас раньше не знал?

– Столь внимательны были.

Она с верхних ступенек помахала ему рукавичкой.

– До свидания, Пень Колодин...

Пусть найдутся люди, которые будут смеяться, а я всё-таки скажу по секрету, что в тот

вечер в Митиной клеенчатой тетради появилось новое стихотворение. Конечно, о девушке со

вздернутым носиком и серыми глазами, о бронзовых красавицах соснах в бальном наряде.

Кто скажет: «банально», кто скажет: «сентиментально». Может быть. Молодость, что

поделаешь!

Захлопнув тетрадь, Митя усердно рисовал карикатуры для новой световой газеты. Ему

очень хотелось найти способ опровергнуть кадр с гордячкой, задравшей нос. Но придумать

ничего не смог. Факт-то ведь был...

Глава седьмая

ПРИВОРОТНАЯ ВОДИЧКА

1

От одной тетки к другой под большим секретом передавалось об удивительной силе

«квасниковой» воды, подарившей такого завидного жениха Паране. А вскоре об этом стали

говорить открыто. И сама Параня не отрицала: что было, то было. Она даже не прочь и

погордиться: не каждой девке случается удача. Егору, понятно, никто об этом не говорил. Но

из намеков да экивоков и он стал что-то понимать. Потребовал от жены ответа. Она сперва

чуть растерялась, виновато захлопала глазами, но под конец повернула дело так, что Егору и

крыть стало нечем.

– Ишь, как я тебя, Егорушка, полюбила! Всей душой стремилась к тебе. И господь-бог

помог. Али это худо? Мой ты стал со Христом, с духом святым...

Сосновские старики говорят: была бы погудка, найдется дудка. И верно, испытать

чудодейственную силу «квасника» захотели многие. Не один парень порой удивлялся, отчего

это у него ни с того ни с сего стала мокрой рубаха. Иной жених, подписывая в сельсовете

брачный документ, не знал, что привела его к этому столу родничковая водичка. А невесте

казалось, что без той водички не сидеть бы ей рядом с желанным. Были и неудачи. Неудач

было больше, чем удач. Но о них – молчок. Не корысть девке-вековухе кричать о своей

порухе. И слава о родничковой водице росла. Со временем к «кваснику» стали прибегать и по

другим поводам. Тот от трясцы стремился избавиться, другой выгонял дурную болезнь,

третьей хотелось свести веснушки с лица. Исцеленных никто не видел, а утверждали,

крестясь и божась, что исцеление было. Потом по всей округе пошла стоустая молва: ранней,

мол, весной притащился к родничку парень на костылях, опустил ноги в ломотную воду и

вылечился. Парня никто не видел и не увидит, а костыли, вот они, лежат, брошенные на снег.

Попробуй сказать, что их не было! У «квасника» собрались верующие. С обнаженными

головами они стоят, шепча молитвы и истово крестясь на костыли. Появляется Леденцов. В

кустах од облачается в ризу, достает большой серебряный крест. Семён Бычихин, староста

несуществующей церкви, прикрепляет к березе икону Парасковьи-пятницы. Харлампий

зычным голосом поет ей канон1, трижды осеняет темную воду родника крестом и, обмакнув

в источник снопик метлицы, кропит костыли. Люди падают на колени. Харлам не жалеет

голоса. Капли с кропила падают на икону. Одна крупная капля замерзает на щеке

Парасковьи-пятницы под самым глазом. Бабы, увидев её, заголосили:

– Плачет, плачет...

Семен Бычихин снимает киот2 с березы и, подняв его над толпой, несет. Вдруг какая-то

вопленица взвизгнула:

– Православные, да ведь это наша Платонида!

– Святая мать, заступница!

А Харлам голосит тропари и кондаки3 на всю окрестность без разбора, что придет в

голову. Шествие направляется к старой часовне, превращенной ныне в склад.

Киот прибили гвоздями к стене над тем местом, где было выведено ярким суриком:

«Курит Воз Прещаеца!» С Погоста, из Сосновки, из других деревень пришли любопытные.

Всех заинтересовало, что там такое происходит, почему молебен в будний день.

Семен Бычихин поднялся на чурбашек. Заикаясь от непривычки и всхлипывая, рассказал

собравшимся о чуде. Многие чувствительные женщины рыдали. Закончив речь, он стал

истово креститься то на икону, то на костыли. Харлам грянул акафист. И тут толпа

заволновалась, стала расступаться. Тихо опираясь на посох, шествовала Платонида, по-

монашески укутанная черным платкам, строгая ликам и немножко скорбная. Она была

удивительно похожа на икону Парасковьи-пятницы. И людей поражало это сходство. Слезая с

чурбашка, Семён Бычихин поскользнулся и неуклюже плюхнулся на колени, ударясь лбом о

землю. Платонида помогла ему встать.

– Матушка наша, праведная! – раздались голоса.

Платонида сурово погрозила посохом, обвела всех взглядом, перекрестилась и

поклонилась так, что непонятно было – иконе или облупленному куполу старой часовни.

2

После сплава леса до генеральной запани Егор вернулся домой. Он не узнал своей избы.

Вся передняя стена была сплошь увешана иконами. Тут висели резные кипарисового дерева

киоты с тяжелыми чеканного серебра ризами на писанных маслом ликах, медные под

финифтью окладни, почернелые от времени доски работы старых владимирских богомазов,

1 Канон – церковное песнопение в похвалу святого.

2 Киот – поставец для иконы.

3 Тропари, кондаки, акафисты – церковные песнопения

дешевые олеографии с фальшивой позолотой, просто вырезки из дореволюционных

божественных журналов и даже аляповатые самоделки базарных живописцев, быстро и

ловко изготовляющих по желанию заказчика что угодно: любовную пошловатую сценку,

настенный неимоверной яркости ковёр, пейзаж с озером, где на сизой воде плавают лиловые

лебеди, или святых соловецких угодников Зосиму и Савватия, восседающих на скалах,

окруженных облаками.

Вдоль стен вытянулись длинные столы, а на столах церковные книги в тяжелых кожаных

переплетах с металлической отделкой и застежками: евангелия, псалтыри, часословы,

требники, а рядом с ними тонкие замусоленные брошюрки в копеечном издании и с

лубочными картинками: жития преподобных, мучеников, великомучеников, блаженных и

прочая, проповеди столпов церкви, краткие описания святых мест: Соловецкой обители,

Киево-Печерской лавры, Нового Афона, Саровской пустыни. И, наконец, стопка церковных

календарей с пасхалиями1, святцами и портретами высоких духовных персон.

Параня выбежала из кута и остановилась посередь избы в настороженном ожидании. На

фоне церковного великолепия она выглядела столь странно, что Егор развел руками. Кофта с

вырезом и короткими рукавами, юбка узкая, в обтяжку, с прорехами на подоле вдоль икр.

– Ишь, вырядилась, – сказал Егор, обошел жену стороной, потрогал на столе закапанные

воском, пахнущие ладаном фолианты, оглядел иконостас2, покачал головой, повернулся и

вышел в сени. Там постоял и плюнул.

– Чёрт те знает что...

Возвратясь в избу, он сказал жене, показывая рукой на столы:

– Убери всю эту требуху! Обедать собери.

– Я тебе в куте соберу, Егорушко, – залебезила Параня. – Это ведь священное добро. Как

же убирать?

– Да откуда ты набрала-то его, добра такого?

Параня помялась немножко, придвинулась к Егору, зашептала горячо:

– Сподобились мы, Егор. Благодать божья осенила нас. Ныне в нашей избе молитвенный

дом. Синяков, ирод, не дал нам часовню, церкви нет, вот молитвенный дом и открыли у нас.

Это божье изволение, Егорушко, десница его святая благодатная осенила нас.

Егор растерянно смотрел на жену. Он не знал, что ему – смеяться, сердиться или плакать.

– Это тоже десница? – скривил он улыбку, указывая на разрезы подола юбки.

– Ну и что! – подбоченилась Параня. – Неуж только городским можно, а нам нельзя?

Нынче все так...

За зиму преобразилась не только Егорова изба. Пока мужчины находились на