Макорин жених

указанный ему стул. Озирался, недоумевая, где же владыка. Мужчина в пиджаке уселся

напротив, закурил.

– Чем могу служить?

Семен мял шапку в руках.

– Мне бы увидеть владыку. Али его нет дома?

Мужчина чуть заметно усмехнулся, стряхнул пепел с папиросы на основание

подсвечника.

– Архиерей – это я. Если вы ко мне, я вас слушаю.

У Семена пропал дар речи. Не таким он представлял себе архиерея. Стриженый,

похожий на мясника, дымит табаком и по разговору совсем не похож на преосвященного.

Семена взяло сомнение, он беспокойно заерзал на стуле.

Архиерей понимающе повел бровью.

– Вас, вероятно, удивляет мой облик, не совсем, так сказать, архиерейский. Успокойтесь.

Я действительно архиерей. А что не в надлежащем одеянии, так, полагаю, дома незачем

носить митру, не нужны омофор и саккос, можно снять панагию. Не так ли?

– Оно так, – нерешительно согласился Семен. Архиерей наклоном головы подтвердил,

что действительно так, встал, подошел к шкафу. Открыв дверку, он навлек из шкафа

огромную горшкообразную шапку золотого шитья, усыпанную каменьями – настоящими или

фальшивыми, разбери – и водрузил её на свою голову. Бычихин невольно перекрестился. В

открытом шкафу тускловато поблескивало парчовое архиерейское облачение.

– Ваше преосвященство, простите меня, неверного, согрешил я, – склонился Семен.

– Ничего, бывает, – с иронической улыбкой ответил архиерей, положив митру на место,

закрыл шкаф.

– Итак...

Бычихин не без сбивчивости передал поручение Платониды. Нет церкви, нет

священника, есть псаломщик. «Псаломщика просим облечь в сан священника. Будет ли на

это соизволение владыки?» Эти фразы Семен заучил, они сказаны Платонидой.

Наступила пауза. «Владыка» не отвечал, сидел, возведя очи горе. Семен ерзал на стуле.

Он ждал ответа, а ответа не было.

– Ваше преосвященство, – потупясь произнес Семен. – Там, у постоялого, мой воз.

Благослови, святой отец, разгрузить его. Во славу церкви православной... Облагодетельствуй,

ваше преосвященство...

Архиерей разгладил бороду, благословил Семена, удостоил его приложиться к

владычной руке.

– Ну что ж, пусть приезжает ваш псаломщик, рукоположим... Послужит в соборе

дьяконом недельку, а там облечем и саном священника.

Через месяц Харлам Леденцов вернулся в Сосновку из Великого Устюга в рясе и с

наперсным крестом. Семен первый встретил его с умилением и первый уважительно назвал:

– Отец Харлампий...

Глава пятая

НЕ РАДИ КАРТОФЕЛЬНОГО КИСЕЛЯ

1

Бережной не ленился делать порядочного крюка, чтоб побывать в делянке Пашиной

бригады. Пока Паша путешествовал в Ханюгу, Егор заглядывал туда не однажды. Увидев его,

ребята говорили:

– Опять идет соревнователь наш...

– Небось страшится, как бы мы его не обогнали...

– Перегоним, того и гляди, как хохлатка сокола...

А Егор придет, сядет на пенек, свернет цигарку, с достоинством расправит усы, спросит,

снисходительно поглядывая:

– Как робится, соревнователи? Сдвиги есть?

– Небольшие-то есть, Егор Павлович, – отвечают ребята. Они и в самом деле пообвыкли,

втянулись, выработка стала понемножку расти. Однако до нормы ещё не дотягивают.

Бережной посмотрит их топоры, тронет пальцем острие, проверит, прищурив глаз, развод у

пил, скажет:

– Точите лучше. Исправный инструмент – половина успеха.

Молодежь почтительно слушает, некоторые улыбаются в рукав. Им эти мудрые слова

известны из плаката на стенах барака. Приглядится Егор, как стоят рубщики у комля дерева,

начнет поправлять.

– Ногу отставь, не горбаться, а будто приседай, руками двигай без нажима: пила лучше

пойдёт, меньше устанешь...

Молодежь старается следовать советам, но не всегда у неё получается, как у опытного

лесоруба. Егор показывает раз и два, с терпением и спокойно.

– Ничего, научитесь... Да и силы поднакопится...

В день возвращения Паши Егор пришел в барак; где жила бригада. Слушал длинный и

подробный Пашин рассказ о Чуренкове и его приемах. Паша волновался, расхваливал чурен-

ковскую бригаду до небес, восхищался самим бригадиром.

– Это настоящий лесной богатырь. И берет он не силой, а умом да ещё тем, что не о себе

и своём кармане думает, а об интересах государства. О других заботится прежде всего...

Бережной придирчиво расспрашивал, вникал в подробности. И никак не мог поверить,

чтобы на каждого из семерых в бригаде приходилось больше, нежели нарубает он, Егор

Бережной Ну, пусть Хабибула и те два Николая тоже, допустим, не уступят. Возможно. Так

девки-то! Они и топора небось по-настоящему не умеют держать... И силенка у них какая?

Им тягаться с Бережным? Почему-то в Сузёме нет пока таких не только девок, но и мужиков.

Что ни говори, а тут фокус. Пыль пустил в глаза Чуренков, вот...

Паша не стерпел такой охулки. Он набросился на Егора чуть не с кулаками.

– Ты единоличник, только о себе думаешь и по себе всех примеряешь. Чуренков...

Знаешь, какой это человек? Это такой человек... Такой человек... А ты – фокусы и пыль... Вот

посмотришь, мы в нашей бригаде применим чуренковский способ, не пришлось бы тебе нас

догонять...

Бережной невозмутимо улыбался, а на душе у него было смутно. «Мальчишка, а так

отчитал. Ещё грозится: догонять, перегонять... Языком-то болтать легко. Ты у пня поболтай с

толком... Да где тебе – материно молоко на губах не обсохло...»

Ничего этого вслух сказано не было. Осталось в Егоровой душе. Бережной неторопливо

встал, застегнулся на все пуговицы, нахлобучил шапку и поклонился.

– Прощайте-ко... Обгоните, так подайте весть...

2

Всю неделю сосал Егорову душу червячок. Подмывало заглянуть в Пашину бригаду,

узнать, что у них творится. Но Егор старался заглушить это желание; топор ли возьмет –

щепы брызгами летят, пилой ли займется – опилки тучей. А червячок посасывает и

посасывает. Не вытерпел Егор, направился вечером в делянку к Пашиной бригаде. Ребята

разделывали последние стволы. Сучья в костре пылали, освещая лес мятущимся пламенем.

Егор сделал вид, что заглянул по пути.

– Не пора ли, братушки, на отдых? – сказал он подходя.

– Сейчас к дому, – весело ответил Паша. – Десятник примет древесину, и потопаем.

Иван Иванович замерял кряжи метром с медным крючком на конце, записывая в

измусоленную тетрадку. Придирчиво осматривал каждый кряж: нет ли заболонной гнили,

«табачного» сука и иного древесного порока. Записав всю принятую древесину, десятник,

наморщив брови, долго подсчитывал. По мере подсчета лицо его становилось все более

изумленным. Он то смотрел в тетрадку, шевеля губами, то вскидывал глаза на ребят и

оглядывал их с головы до ног, будто впервые видел. При этом косматые брови его то

сходились, то расходились. Егор через плечо тоже заглянул в тетрадку. Паше невольно

вспомнилось: он так же высматривал итог у Чуренкова. И Паша спросил совсем похоже на

Хабибулу, даже с акцентом:

– Что? Неверно записал?

Мастер подумал, что вопрос относится к нему, и ответил:

– Нет, верно записал. Пошло у вас, ребята, дело. Пожалуй, ещё немного, они тебя и

обгонят, Егор Павлович.

– Обгонят так обгонят, – промямлил Бережной, и всю дорогу до дому эта фраза не давала

ему покоя, всё возвращалась, он повторял её то в уме, то вслух. И удивлялся – до чего

навязчивая! Подумаешь, велико дело – ребятишки стали дожимать. И пусть их! Так нет, не

идет из головы у серьезного мужика глупая мальчишеская погудка. Осилили, ишь ты...

Лешева погудка! То ли честолюбие задели у Егора, то ли растревожили иную жилку, а

потерял мужик покой. Не находит себе места.

3