Их было трое (сборник)

хвалят своего бога: «Аллах всемогущий...», а сами, га-

ды, пьют бедняцкую кровь. А ты понять должен, дурья

голова: если задумал ехать на войну за красных, значит,

должен быть очень злой на всю мировую буржуазию...

Ахметка молчал. Он чувствовал, что о буржуях Кос-

тя вроде правду говорит, а вот с аллахом не знал, как

103

быть — чуть не с самых пеленок учили его поклонению

всевышнему...

Александровский проспект они пересекли молча. На

углу Лорис-Меликовской, возле похожего на мечеть ма-

газина стояла круглая, облепленная афишами будка.

Костя прочитал вслух: «Японский факир Коноэ. Только

три дня! Мировая слава! Усыпляет желающих из публи-

ки и выведывает их семейные тайны. Глотает ножи,

шпаги и живых лягушек. Заключительный номер оста-

ется в тайне. Плата за вход — куриными яйцами».

— Пойдем, а? — спросил Костя. — Попросим у Зна-

уркиного дедушки несколько яиц...

— Не даст он яиц.

— Да ведь можно «попросить», когда около яиц

никого не будет близко — ни курицы, ни дедушки...

— Ха! Клянусь, мы посмотрим театр! — ответил Ах-

метка, повеселев.

У осетинского кладбища, где, по словам Знаура, жил

его двоюродный дед, ребята попытались распросить у

прохожих о Дзиаппа, но никто ничего не знал. Они были

около большого кирпичного дома, когда послышался

скрежет железной калитки, и на улицу вышел сухой

крючковатый старик. Он был одет в дорогую, но уже

не новую офицерскую черкеску серого тонкого

сукна.

— Скажите, дедушка, где живет дедушка, которого

зовут Дзиаппа? — учтиво спросил Костя.

—А зачем он тебе? — старик сузил глаза, вытянув

розовую морщинистую шею.

— Мы друзья его внука.

— Друзья... Ты урышаг?

— Да, русский,—ответил Костя.

— Гм. А этот, ободранный, — ингуш? Не так ли?

Костя и Ахметка смущенно молчали.

— То-то же, «друзья»...

Как бы вспомнив о чем-то очень важном, старик

поднял вверх полусогнутый указательный палец, много-

значительно крякнул и скрылся за дверью калитки. Че-

рез минуту он вернулся.

— Для чего вам нужен Дзиаппа? — спросил он, под-

ходя к ребятам и как-то странно глядя на них.

— Мы хотели переночевать, пока придет Знаур,-—г

ответил Костя.

104

— Знаур?.. Гм. Переночевать... О, аллах всемогущий!

Каких гостей ты послал мне...

Тихим, крадущимся шагом старик приблизился к

друзьям и, вскинув руку с нагайкой, которую он прятал

за спиной, коршуном набросился на них.

— Вот тебе, проклятый ингуш! Так! Так! Так! Еще!

Еще!.. Вот тебе, русский поросенок, получай! Р-раз..

Удары градом посыпались на ребят. Сначала, опе-

шив, они лишь заслонялись руками, а потом пустились

наутек. Дзиаппа не по-стариковски резво погнался за

непрошенными гостями, норовя еще раз пройтись плет-

кой по спине Ахметки.

Очнувшись, наконец, далеко от кладбища, ребята

приостановились и перевели дух.

— Понял теперь, голова садовая? — поучительно

сказал Костя. — Слышал, как он твоего аллаха вспоми-

нал? Тоже в кирпичном доме живет, как и твой Рахим<

бей. Паук, контра...

— Старый собака... По самому уху зацепил... Куда

пойдем теперь, Костя?.. Где будем искать теперь «меду»,

скажи?

— Пойдем в парк, под лодку. Я там спал в прошлом

году. Хорошо, тепло на сухих листьях. Идем! Сам потом

спасибо скажешь.

Осень двадцатого года во Владикавказе многим на-

поминала канун гражданской войны. Как и в те тре-

вожные дни, по городу ходили зловещие слухи, соверша-

лись грабежи и убийства. В горах появлялись мелкие

банды и одиночные абреки, пользующиеся славой не-

уловимых.

По Военно-Грузинской дороге можно было ездить

лишь большими вооруженными группами, да и то толь-

ко днем.

Вся оставшаяся после деникинской оккупации не-

чисть — переодетые белые офицеры, полицейские, тю-

ремщики, попы, спекулянты, конокрады, фальшивомо-

нетчики, торговцы кокаином, просто уголовники без оп«

ределенной специальности, — это пестрое, шумливое на*

селение закопошилось, подняло голову, всем своим безо-

бразным и наглым видом говоря: «Нет никакой власти,

кроме нас. Мы — власть».

105

Многие завсегдатаи кафе-шантанов самоуверенно

утверждали: «За нашей спиной — железный барон. Толь-

ко он развернется—конец большевикам...» Даже на

главном, Александровском проспекте, в ресторанах и

третьеразрядных кабаках черносотенцы и обыкновенные

хулиганы открыто пели царский гимн и воровские песни.

Кое-где в поздний час произносились тосты за «возрож*

дение» России, за самоопределение горцев, за здоровье

Ллойд-Джорджа и его военного министра Уинстона Чер-

чилля, за главу американской миссии в Крыму адмира-

ла Мак-Келли.

...В городском парке играл частный духовой оркестр

Арнольда Бухгольца. Мазурка Шопена танцевала по

осенним аллеям, заглушая шум Терека.

Острый запах шашлыка привел Костю и Ахметку к

павильону ресторана «Лондон». Они уселись на старой

перевернутой лодке, лежащей недалеко от кухни.

У входа в павильон стоял пожилой обрюзгший швей-

цар. Всем, кто подходил близко, он учтиво говорил, сни*

мая фуражку:

— Входа нет-с, павильон откуплен-с.

Кто-то спросил: «Кем?»

— Племянником доктора Мачабели, — с достоинст-

вом ответил швейцар.

Костя толкнул Ахметку в бок.

— Буржуи гуляют...

Из павильона выскочил маленький человек в повар-

ском колпаке.

— Эй, вы, архаровцы!—тоненько крикнул он.—Че-

го тут прохлаждаетесь? А ну, дрова пилить! Ж-жива!..

Ребята вскочили с лодки.

— Сюда, сюда!—пропищал повар.

За кухней был небольшой сарайчик. Повар принес

пилу.

— А платить будешь, дядя?— басом спросил Костя.

— Дам вам пожрать чего-нибудь. Небось, не обе-

дали сегодня. Насквозь вижу вашу братию...

Они дружно взялись за дело. Когда напилили и нако-

лоли целую горку коротеньких поленьев, подошел повар

и сказал:

— Завтра днем подпилите еще. А теперь —за мной.

Друзья уселись за маленький столик в углу кухни.

Остроносый поставил перед ними большую сковородку

106

жареной картошки — соломкой, для изысканных блюд.

— Мало будет, добавлю,—и повар побежал в зал,

где, по-видимому, он выполнял еще обязанности офи-

цианта.

— Порядок,— сказал Костя, отламывая кусок хлеба.

— Хороший дело. Клянусь,— подтвердил приятель.

Дверь в зал была чуть приоткрыта. Костя и Ахметка

посматривали на желтолицего человека в черной феске.

Человек держал двумя руками большой турий рог, укра-

шенный перламутром и серебром, и говорил слабым

грудным голосом:

— Аллах да простит мне... Господа, я поднимаю этот

рог за процветание Владикавказского филологического

общества*, за далеких, но близких друзей общества —

моих соотечественников, живущих у подножия горной

гряды Эльбурса...

Он перевел дух и закончил:

— Как это символично, господа: величавый тегеран-

ский Эльбурс и неприступный кавказский Эльбрус осе-

няет утренняя звезда—тан юлтуз — звезда единой

веры...

Под дружные аплодисменты человек в черной феске

залпом осушил рог.

Сначала в зале было тихо, потом послышались тре-

вожные, чуть приглушенные голоса, какая-то возня.

Костя приоткрыл дверь и заглянул в зал, вытянув

шею. Человека, выпившего рог вина, укладывали на

сдвинутые столы. Он не подавал признаков жизни. Гости

полушепотом говорили:

— Что с консулом? Припадок?..

— Глубокий обморок.

— Он ведь непьющий мусульманин, и вдруг — целый

рог рома... Аорта...