Словесное древо

преподношу самую белую розу. Прошу тебя в свою очередь позвонить Прокофьеву о

скорейшей высылке аванса. С книгой, конечно, ничего путного не выйдет. Похлопочи,

дорогой друг, напоследках — постараюсь тебя больше не беспокоить. Я очень болен —

опять сильнейшие головокружения и т. п.

Настоящие стихи приложи к книге. Жду немедленного ответа. Нельзя ли прислать

цветного оттиска моего портрета!? В книгу я желал бы меня, читающего

«Погорельщину». Это было бы весьма разительно!

Как твои карие яхонты? Померкли для меня — твоего придворного поэта

навсегда?.. Целую тебя в них, пусть они поплачут о моей и своей судьбе! Знать это —

утешительно. Адрес: Москва, Гранатный переулок, № 12, кв. 3. Николаю Алексеевичу

Клюеву.

197. Л. Э. КРАВЧЕНКО

22 мая 1934 г. Томск

Дорогая Лидия Эдуардовна! Получил Вашу драгоценную телеграмму, всем сердцем

благодарю за нее. Слова Ваши явились для меня великим утешением и подкрепили

меня душевно. На белом свете весна, а я всё за решеткой. Отправку в Колпашев

обещают на 24-ое мая, но это не наверно. Больше нет сил и навряд ли я выдержу, так

как здоровье мое очень плохое и я без съестных передач и какой-либо помощи. В окне

светит голубым бархатом май, по-видимому, в здешних краях лето лучше, чем в

Ленинграде. Соседи-сибиряки рассказывают, что в Нарыме есть пчелы, созревает греча

и огурцы, множество рыбы, но всё это гадательно, и мне не верится во что-нибудь

хорошее на моем пути. Но Бог милостив, быть может, призовет меня скоро в иной край,

где нет ни печали, ни воздыхания. В моем настоящем положении это упование —

желанная мечта и избавление. Как только приеду в Колпашев — напишу и буду ждать

обещанного в телеграмме. Нет ли у Вас кого-либо знакомого в г. Томске? Нельзя ли

попросить сделать мне съестную передачу? Какое было бы счастье? Нельзя ли

спросить у знакомых в Питере нет ли, в свой черед, у них знакомых в г. Томске? Прошу

Вас узнать, что с моей квартирой в Москве? Адрес: Гранатный пер., № 12, кв. 3. Дарье

Леонтьевне Швейцер. Я писал, но письма, видимо, не доходят. Еще раз благодарю за

память и за заботу! С сердечным уважением и преданностью целую Ваши руки. Горячо

приветствую и кланяюсь всей Вашей семье. Как здоровье Толи? Как он себя чувствует?

Жизнь ему и счастье! Прощайте! Простите!

Кланяюсь прекрасному Вашему городу, где я жил так счастливо! Наверно, мне его

больше не видать. Ах, жизнь, жизнь! Всё прошло, как одна неделя!

Еще раз прощайте! И благодарю, благодарю...

Известите телеграфом о получении этого письма!

Прощайте. Н. Клюев.

198. А. Н. ЯР-КРАВЧЕНКО

5 июня 1934 г. Колпашево

197

Незабвенное дитятко, здравствуй! После четырех месяцев хождения по мукам я, как

после кораблекрушения, выкинут на глинистый, усыпанный черными от времени и

непогоды избами — так называемый г. Колпашев. Это чудом сохранившееся в

океанских переворотах сухое место посреди тысячевер-стых болот и залитой водой

тайги — здесь мне жить пять унылых голодных лет и, наверное, умереть и

похорониться, даже без гроба, в ржавый мерзлый торфяник. Кругом нет лица

человеческого, одно зрелище — это груды страшных движущихся лохмотьев этапов.

Свежий человек, глядя на них, не поверил бы, что это люди. Никакого пейзажа —

угрюмая серо-пепельная равнина, над которой всю ночь висит толстый неподвижный

туман, не поддающийся даже постоянному тундровому ветру. От 10 часов до четырех

светит солнце и даже жарко, но люди, выходя по делам, и в эти часы несут на руках

ватное платье — не надеясь на устойчивость погоды. Говорят, что в этом году лето

будет хорошее, ну приблизительно, как август на Вятке. В сентябре уже ледовитый

снег и так до половины мая. Гибель моя неизбежная. Я без одежды и без денег. Как

политссыльный я должен получать паек: 15 кило ржаной муки, 2 кило крупы, 800

гр<аммов> сахар<ного> песку и 15 гр<аммов> чаю — вот и всё на целый месяц. Но и

этот жалкий паек я не могу выкупить. Все четыре месяца я питался лишь хлебом и

водой, не всегда горячей. Теперь привыкаю есть, но после каждого куска поднимаются

страшные боли в животе - я иссох так, что прежние кальсоны обшивкой обвивают два

раза тело.

В кособокой лачуге, где ссыльный китаец стрижет и бреет, я увидел себя в зеркало и

не мог не разрыдаться от зрелища: в мутном олове зеркала как бы плавала посыпанная

пеплом голова и борода, — желтый череп и узлы восковых костистых рук... Я перенес

воспаление легких без всякой врачебной помощи — от этого грудь хрипит бронхитом и

не дает спать по ночам. Сплю я на голых досках под тяжелым от тюремной грязи

одеялом, которое чудом сохранилось от воров и шалманов — остальное всё украли еще

в первые дни этапов. Мне отвели комнату в только что срубленном баракообразном

доме, и за это слезное спасибо, в большинстве же ссыльные живут в землянках,

вырытых своими руками, никаких квартир в Колпашеве не существует, как почти нет и

коренных жителей. 90% населения ссыльные — китайцы, сарты, грузины, цыгане,

киргизы, россиян же очень мало — выбора на людей нет. Все потрясающе несчастны и

необщительны, совершенно одичав от нищеты и лютой судьбы. Убийства и

самоубийства здесь никого не трогают. Я сам, еще недавно укрепляющий людей в их

горе, уже четыре раза ходил к водовороту на реке Оби, но глубина небесная и потоки

слез удерживают меня от горького решения. Я намерен проситься в ссылку в Вятскую

губ<ернию>, ведь там еще не изгладились следы дорогих для меня ног, или крайне, в г.

Томск, где есть хорошие врачи, но для этого нужно тебе немедля сходить в Бюро

врачебной экспертизы, куда ты водил меня и где мне выдали свидетельство о том, что я

- инвалид второй группы, страдаю артериосклерозом, кардиосклерозом, склерозом

мозговых сосудов и истерией. Свидетельство у меня было, но осталось на Гранатном в

немецкой Библии и, вероятно, как и всё, что там было, пропало. Необходимо

восстановить этот документ немедля и выслать мне ценным письмом, тогда я буду

иметь повод хлопотать о переводе. Мне здешнее начальство говорило, что это

возможно при наличии документа от Бюро врачебной экспертизы об инвалидности и

болезни. В прежнем моем документе в строке о переосвидетельствовании значилось:

«Нет» — следовательно, документ пожизненный и очень резонный. Добудь его, дитя

мое драгоценное. Поговори с Валентином Михайловичем, спроси его совета, а также и

его удостоверения, что я болел суставным ревматизмом — это тоже нужно и важно.

Сходи к профессору Нарбуту — попроси его выдать мне удостоверение о глубоком

неврозе сердца и общего тяжелонервного состояния с приложением печати и т. п.

198

Кланяйся его семье и попроси Софию Викторовну соорудить мне посылочку: чаю,

сахару, компоту, круп и непременно жиров, лучше шпику свиного, какую-либо теплую

рубаху, кальсоны, если можно, то брюки, хотя бы старые, носки, гребенку и какую-

либо кастрюльку-котелок для варки пищи, эмалированный или какой другой, но

полегче. Посылка может быть весом до 15 кило — это новые почт<овые> правила.

Здесь растительной пищи нет. Поэтому мне нужен компот и лук в головках, чтобы не

заболеть цингой. В тюрьме мне ошибочно рассказывали, что в Колпашеве растут

огурцы — в нем не сеют и не жнут. И съестное редкость, и цены на всё чудовищные.

Бутылка молока 2 р. 50 коп. Небольшой хлебец фунта два — 6—7 руб. Масло 30 руб.

кило, но пахнет медведем, рыба — караси 3 руб. штука. Мука 75 руб. пуд и т. д. Но всё

это и за деньги надо купить умеючи. Потому что всё редко и скудно. Чем же ты

утешишь меня — друг мой?! Можно ли мне питаться надеждой на регулярную