Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

– Игнатъ, – сказалъ Князь.

– Чего изволите, – отв

ѣ

чалъ онъ, бросая подушку на землю.

– Вотъ, братецъ, я принесъ теб

ѣ

деньги, – сказалъ Князь, опуская глаза и доставая знакомую намъ смятую пачку ассигнацій, – которыя об

ѣ

щалъ дать теб

ѣ

отъ Шкалика. Смотри-же, забудь все, что онъ сд

ѣ

лалъ, и не им

ѣ

й на него больше зла. Кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, – прибавилъ Николинька для популярности р

ѣ

чи.

Игнатъ молчалъ и, улыбаясь глазами, съ любопытствомъ сл

ѣ

дилъ за движеніемъ рукъ Николиньки, которыя тряслись, разбирая смявшуюся въ лепешку пачку ассигнацій. Молчание, продолжавшееся все это время, было крайне тягостно для моего заст

ѣ

нчиваго героя. По какой-то странной причин

ѣ

онъ всегда терялся и красн

ѣ

лъ, когда ему приходилось давать деньги, но теперь въ особенности онъ чувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи. Наконецъ 15 р. отсчитаны, и Николинька подаетъ ихъ, но тутъ Игнатъ начинаетъ улыбаться, чесать затылокъ и говорить: «на что мн

ѣ

его деньги? Ваше Сіятельство, я и такъ попрекать не стану. Съ к

ѣ

мъ гр

ѣ

хъ не случается».

Въ это время подходитъ сгорбленный, но еще кр

ѣ

пкій старикъ съ багровой пл

ѣ

шью посередин

ѣ

б

ѣ

лыхъ, какъ сн

ѣ

гъ, волосъ съ с

ѣ

дою желтоватою бородою и нависшими бровями, изъ подъ которыхъ весело смотрятъ два умные, прекрасные глаза: это самъ старикъ Болха пришелъ съ осика посмотр

ѣ

ть, что ребята работаютъ. Николинька обращается къ нему и сначала объясняетъ все д

ѣ

ло. Старикъ внимательно слушаетъ д

ѣ

ло и р

ѣ

зко обращается къ Карпу. «Возьми деньги. Благодари Его Сіятельство», говоритъ онъ Игнату и самъ кланяется.

– Меня не за что благодарить.

Сваливъ наконецъ эту тяжелую для него обузу, Николинька по своему обыкновенію вступилъ въ хозяйственный разговоръ съ старикомъ, котораго умные р

ѣ

чи и сов

ѣ

ты онъ любилъ слушать, и, разговаривая, пошелъ посмотр

ѣ

ть съ нимъ новую хату.

Войдя въ избу, старикъ еще разъ поклонился, смахнулъ полой зипуна съ лавки передняго угла и, улыбаясь, спросилъ: «ч

ѣ

мъ васъ просить, Ваше Сіятельство».

Изба была б

ѣ

лая (съ трубой), просторная, съ полатями и нарами: св

ѣ

жія осиновыя бревны, между которыми видн

ѣ

лся недавно завядшій мохъ, еще не почерн

ѣ

ли, новыя лавки и полати не сгладились, и полъ еще не убился. Одна молодая, худощавая, хорошенькая крестьянская женщина, жена Ильи, сид

ѣ

ла на нарахъ и качала ногой зыбку, прив

ѣ

шанную на шест

ѣ

къ потолку, въ которой задремалъ ея ребенокъ, другая, Карпова хозяйка, плотная, краснолицая баба, засучивъ выше локтя сильныя, загор

ѣ

лыя руки, передъ печью крошила лукъ въ деревянной чашк

ѣ

. А

ѳ

енька была въ огород

ѣ

. Въ изб

ѣ

кром

ѣ

солнечнаго жара было жарко отъ печи, и сильно пахло только что испеченнымъ хл

ѣ

бомъ. Съ полатей поглядывали внизъ курчавыя головки двухъ д

ѣ

тей, забравшихся туда въ ожиданіи об

ѣ

да. – Николинька съ

ѣ

лъ кусокъ горячаго хл

ѣ

ба, похвалилъ избу, хл

ѣ

бъ, хорошенькую д

ѣ

вочку, которая, закрывши глазенки, чуть зам

ѣ

тно дышала, раскидавшись въ зыбк

ѣ

и не желая ст

ѣ

снять добрыхъ мужичковъ, поторопился выдти на дворъ и въ самомъ пріятномъ расположеніи духа пошелъ съ старикомъ посмотр

ѣ

ть его осикъ. – Былъ часъ десятый; прозрачныя б

ѣ

лыя тучи только начинали собираться на краяхъ ярко-голубаго неба; теплое, іюньское солнушко прошло ¹/₄ пути и весело играло на фольг

ѣ

образка, стоящаго на середин

ѣ

осика, оно кидало яркія т

ѣ

ни и цв

ѣ

ты на новую соломенную крышу маленькаго рубленнаго мшенника, стоящаго въ углу ос

ѣ

ка, на просв

ѣ

чивающіе плетни, покрытые соломой, около которыхъ симетрично разставлены улья, покрытые отр

ѣ

зками досокъ, на старыя липы съ св

ѣ

жей, темной листвой, чуть слышно колыхаемой легкимъ в

ѣ

тромъ, на низкую траву, пробивающуюся между ульями, на рои шумящихъ и золотистыхъ пчелъ, носящихся по воздуху и даже на с

ѣ

дую и плешивую голову старика, который съ полуулыбкой, выражающей довольство и гордость, вводилъ Николиньку въ свои исключительныя влад

ѣ

нія. Николиньк

ѣ

было весело, онъ вид

ѣ

лъ уже вс

ѣ

хъ своихъ мужиковъ такими-же богатыми, такими-же добрыми, какъ старикъ Болха, они вс

ѣ

улыбались, были совершенно счастливы и вс

ѣ

мъ этимъ были обязаны ему; онъ забылъ даже о пчелахъ, который вились около его.

– Не прикажете-ли с

ѣ

тку, Ваше Сіятельство, пчела теперь злая, кусаютъ? Меня не кусаютъ.

– Такъ и мн

ѣ

не нужно.

– Какъ угодно, – отв

ѣ

чалъ Болхинъ, оттыкая одну колодку и заглядывая въ отверстіе, покрытое шумящею и ползающею пчелою по кривымъ вощинамъ. Николинька заглянулъ тоже.

– Что скоро будутъ роиться? – Въ это время одна пчела забилась ему подъ шляпу и билась въ волосахъ, другая – ужалила за ухо. Больно ему было, б

ѣ

дняжк

ѣ

, но онъ не поморщился и продолжалъ разговаривать.

– Коли роиться, вотъ только зачала брать-то, какъ сл

ѣ

дуетъ. Изволите вид

ѣ

ть теперь съ калошкой идетъ, – сказалъ старикъ, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу. – «Лети, св

ѣ

тъ, лети, – говорилъ онъ, огребая н

ѣ

сколько пчелъ съ морщинистаго затылка. Пчелы не кусали его, но зато б

ѣ

дный Николинька едва-едва выдерживалъ характеръ: не было м

ѣ

ста, гд

ѣ

-бы онъ не былъ ужаленъ, однако онъ продолжалъ распрашивать…

– А много у тебя колодокъ? – спросилъ Николинька, ступая къ калитк

ѣ

.

– Что Богъ далъ, – отв

ѣ

чалъ Болхинъ, робко улыбаясь. – Вотъ, Ваше Сіятельство, я просить вашу милость хот

ѣ

лъ, – продолжалъ онъ, подходя къ тоненькимъ колодкамъ, стоявшимъ подъ липами, – объ Осип

ѣ

, хоть-бы вы ему заказали въ своей деревн

ѣ

такъ дурно д

ѣ

лать.

– Какъ дурно д

ѣ

лать?

– Да воть, что ни годъ, свою пчелу на моихъ молодыхъ напущаетъ. Имъ бы поправляться, а чужая пчела у нихъ вощины повытаскиваетъ, да подс

ѣ

каетъ…

– Хорошо, посл

ѣ

, сейчасъ… – проговорилъ Николинька, не въ силахъ уже бол

ѣ

е терп

ѣ

ть и, отмахиваясь, выб

ѣ

жалъ въ калитку.

................................................................................................................................................

Однимъ изъ главныхъ правилъ Николиньки было во вс

ѣ

хъ отношеніяхъ становиться на уровень мужиковъ и показывать имъ прим

ѣ

ръ вс

ѣ

хъ крестьянскихъ доброд

ѣ

телей; но главная изъ этихъ доброд

ѣ

телей есть терп

ѣ

ніе, или лучше безропотная и спокойная сносность [?], которая пріобр

ѣ

тается временемъ и тяжкимъ трудомъ, а онъ не видалъ еще ни того, ни другаго. Не знаю, см

ѣ

яться-ли надъ нимъ, или жал

ѣ

ть его или удивляться ему, но гримасы и прыжки, которые заставила его сд

ѣ

лать пчела, мучили его какъ преступленіе; онъ долго не могъ простить себ

ѣ

такой слабости и, нахмуривши свое молодое лицо, остановился посереди двора.

– Что я насчетъ ребятъ хот

ѣ

лъ просить, Ваше Сіятельство, – сказалъ старикъ, какъ будто или д

ѣ

йствительно не зам

ѣ

чалъ грознаго вида барина.

– Что?

– Да вотъ лошадками, слава-те Господи, мы исправны, и батракъ есть, такъ барщина за нами не постоитъ.

– Такъ что-жъ?

– Коли бы милость ваша была, ребятъ отпустить, такъ Илюшка въ извозъ бы на 3 тройкахъ пошелъ. Може, что бы и заработалъ.

– Куда въ извозъ?

– Да какъ придется, – вм

ѣ

шался возвратившійся Илюшка, – Кадминскіе [?] ребята на 8 тройкахъ въ Роменъ

ѣ

здили, такъ, говорятъ, прокормились и десятки по 3 на тройку домой привезли, а то и въ Одестъ, говорятъ, кормы дешевые.

– Разв

ѣ

выгодн

ѣ

е

ѣ

здить въ извозъ, ч

ѣ

мъ дома хл

ѣ

бопашествомъ заниматься?

– Когда не выгодн

ѣ

е, дома-то лошадей кормить неч

ѣ

мъ.