Путь к женщине (сборник)

  -- Скоро должны вернуться из Москвы наши. Тогда, на людях, вам будет повеселее, -- сказала Марья Степановна. -- Хотите, пока светло, пройдемся по нашему лесу?

  -- Очень.

   Они встали, спустились с террасы, вышли из палисадника и окунулись в вечный сумрак угрюмого северного леса.

   И опять заговорили о Геннадии Павловиче, о мужчинах, женщинах, о любви, браке, разводе...

III

  -- А вот и наши идут, Валерьян Валерьянович с Людочкой, -- указала Марья Степановна на конец лесной просеки, когда она и Ксения Дмитриевна возвратились к новому сосно­вому палисаднику дачи, почему-то напоминающему ограду вок­руг могилы.

  -- Валерьян Валерьянович и Людмила Митрофановна! -- воскликнула Ксения Дмитриевна с оживившимся лицом и уста­вилась в конец широкой просеки на две приближающиеся человеческие фигуры, мужскую и женскую. -- Вот интересно, изменились они за время революции или нет? Ну как они живут? Все служат?

  -- Служить-то служат, -- покачала головой Марья Степа­новна и кисло поморщилась под очками. -- Но какая теперь служба? Сегодня ты служишь, завтра тебя "сокращают"... Вале­рьяна Валерьяновича в этом месяце понизили на один разряд, Людочку на два. Что хотят, то и делают.

   Дочь Марьи Степановны, Людмила Митрофановна, и ее муж, Валерьян Валерьянович, оба советские служащие, сойдя с поезда и пользуясь отсутствием посторонних свидетелей, пока шли лесной просекой, всю дорогу бранились между собой.

   Валерьян Валерьянович -- очевидно, на правах мужа -- старался насильственно что-то втолковать жене. Жена назло мужу не желала слушать его, зажимала руками уши, перебега­ла по траве через всю ширину дороги с одной стороны просе­ки на другую. Муж въедливо догонял ее и, нагорбясь как дятел, долбил и долбил ее в затылок своими речами...

   -- Вот видите, -- кивнула на них Марья Степановна. -- Тоже все время ругаются: и дома, и на службе, и в поезде, и на просеке. И тоже только и разговору у них, что "разойдемся" да "разойдемся". Разойтись-то легко, а дети?

   Как раз в этот момент супруги увидели издали в па­лисаднике своей дачки рядом с седовласой Марьей Степа­новной другую даму, молодую. Муж и жена переглянулись, перебросились несколькими деловыми словами -- очевидно, заключили временное перемирие, потом, подобравшись, по­шли рядом с таким видом, как будто впереди их ожидала засада.

  -- Мама, папа! -- в развевающейся на ветру голубой рубашке, без пояса, с непокрытой вихрастой головой, размахи­вая длинными руками, выбрасывая ногами, как дьяволенок с того света, вдруг бросился из палисадника им навстречу Боря. -- А к нам какая-то женщина приехала жить!

  -- Навовсе! С вещами! -- резко прокричала маленьким ротиком Липочка, едва поспевающая за братом, с такой огол­телой рожицей, точно у них в доме в отсутствие родителей стряслось великое несчастие.

   И детишки, словно отважные гонцы, доставившие на поле сражения важные вести, отпрянули от своих ошарашенных ро­дителей так же стремительно, как и подлетели к ним.

   -- Простите, -- обратилась Марья Степановна к гостье, и в голосе ее послышалась растерянность. -- Пока наши с дороги переоденутся, умоются, вы посидите тут, а я пойду в кухню хлопотать насчет обеда. Пообедаете с нами.

   Ксения Дмитриевна, оставшись на террасе одна, не заме­тила, как начала думать...

   ...Вот она сейчас сидит у черного крыльца своих старых московских друзей и с волнением ждет: позовут они ее обе­дать или не позовут? Может статься, что и не позовут...

   -- Это что за дама к нам там приехала? -- едва переступив порог дома, спросил у своей тещи Валерьян Валерьянович, замученный службой, семейными неурядицами, ежедневной ез­дой на железной дороге, сутулый, худосочный интеллигент, с небритого лица которого никогда не сходило выражение чело­века, только что исхлестанного кнутами.

  -- Это Беляева Ксения Дмитриевна, -- тихо, озираясь, про­говорила Марья Степановна и двумя тряпками выхватила из горячей духовки синюю полуведерную кастрюлю с супом.

  -- Она к нам надолго? -- снимал возле умывальника пиджак Валерьян Валерьянович, закатывая рукава сорочки.

  -- Нет, ненадолго, -- хлопотала с обедом Марья Степа­новна. -- Только одну эту ночь переночует.

   Валерьян Валерьянович нагнулся перед умывальником, нацедил в обе пригоршни воды, с фырканьем окатил ею запы­ленное лицо.

   -- Знаем мы эту "одну ночь"! -- покривил он вбок мокрое недовольное лицо. -- Это только так говорится, что на одну ночь, -- намыливал он щетинистое лицо. -- А делается совсем иначе. Этим людям важно только влезть в дом, только ступить туда хоть одной ногой. А потом их оттуда родильными щипцами не вытащишь.

  -- Валерьян! -- взмолилась теща. -- Не говорите так о ней, не говорите! Она так несчастна!

  -- А мы счастливы? -- истерически взревел, весь в мыле, Валерьян Валерьянович. -- Вчера почти что со скандалом вы­проводил из дома на станцию одного такого московского ко­чевника: обманным образом забрался в дом и не желает уходить! Вцепился в чужой дом, как клещ! Пришлось почти что силу употребить и еще взять на свой счет железнодорожный билет до Москвы.

   Валерьян Валерьянович стоял и вытирал полотенцем лицо, шею, уши.

   -- И нам же оскорбления посылал из вагона, когда тронулся поезд! -- возмущался он. -- "Окопавшиеся интеллигенты!", "недорезанные буржуи!" И это за нашу же хлеб-соль, за то, что мы три дня его кормили, поили, делились с ним подушками, рискуя от него заразиться! То было вчера, а сегодня, пожалуйте-с, уже является другая! Вчера мужчина, сегодня дама. Вчера безработный, сегодня разведенная. А завтра еще кого прикажете ожидать? Ты безработный? Ну и иди на биржу труда. Ты развелась с мужем? Ну и разводись, черт с тобой, мне не жалко, только при чем же мы тут, зачем ты насильственным образом ввергаешься в наш дом?!

  -- А если ей негде жить? -- бросала на ходу свои заме­чания Марья Степановна, таскавшая из кухни в столовую пищу, посуду...

  -- А мне какое дело? -- перед выходом в столовую на­девал пиджак Валерьян Валерьянович. -- Значит, по-вашему, у кого нет в Москве "жилой площади", тот может преспокойно залезать мне на шею? К черту! Не желаю! Вот не выйду туда обедать, подавайте мне здесь!

   Валерьян Валерьянович взмахнул руками и бомбой выле­тел из кухни.

   Минуту спустя все мирно сидели в столовой за общим столом и обедали.

   Неразговорчивость хозяев во время еды, их холодные, как ка­менные маски, лица и наконец слишком откровенное поведение детей, таращивших удивленно-вопросительные глаза на непро­шеную гостью, -- все это красноречивее всяких слов говорило Ксении Дмитриевне, что ей в этом доме так же не рады, как везде.

   Куда ей деваться? Где искать внимания, участия?

   Почему же, на каком основании она всегда была о людях лучшего мнения?

   И в знак протеста против черствого отношения к себе хозяев она старалась за обедом как можно меньше есть.

  -- Ксения Дмитриевна, вам подложить еще? -- спраши­вали у нее хозяйки, то старая, то молодая.

  -- Нет, благодарю вас, не хочется, -- демонстративно от­вечала она, расстроенная, готовая расплакаться от голода, от унижения.

  -- Вы, может быть, стесняетесь? -- допытывалась Марья Степановна, учуявшая в поведении гостьи что-то неладное. -- Вы, может быть, думаете, что у нас супу не хватит? Супу-то хва­тит. Жидкого наварили много. А вот второго -- не знаю...

  -- Нет. Очень вам благодарна, Марья Степановна. Я уже сыта. И от второго заранее отказываюсь.

   -- Ну-ну, это мы посмотрим. Может быть, там еще и хватит...

   Когда ели второе, Ксения Дмитриевна, чтобы не молчать, рассказала о своей неожиданной встрече с Гашей.

   -- ...Живет своей квартирой. Видно, ни в чем не нуждается. Замужем. И он и она зарабатывают. Очень упрашивала меня поселиться у нее...