Третья истина

– Моя комната достаточно просторна для двоих, Павел Андреевич, очень вам надо тратиться на две! Вы же практичный человек, зачем нам мудрить? Плюс возможность женской, идущей от нутра, заботы... Надо хвататься за случай, правда? – к прежнему вытягиванию губок трубочкой прибавилось еще их покусывание и складывание бантиком.

– Что вы! – Саша различила в глазах Поля не только насмешку, но и какой-то оттенок жалости, обращенный к вздернутому носу и скуластым щекам. – Экономить за ваш счет? Даже не просите. В столь тяжелые времена? Никогда. Вы предоставляете нам две названные комнаты, и я плачу со всей возможной щедростью, – от энергичного взмаха головой волосы упали ему на глаза.

Женщина поджала губы:

– Вас что-то не устраивает? Странно...

– Вообще, – вмешалась Саша, – я уже взрослая. Давно не боюсь спать одна.

Тут она несколько покривила душой, но надо же поддержать Поля, и потом меньше всего ей хотелось делить комнату с этой коренастой жеманницей с беспокойными глазами и лицом меркантильного поросенка.

– И никаких таких забот мне не надо!

Поль несколько раз кашлянул, переждал минутку, и подчеркнуто ровным голосом сказал ей:

– Il vaut mieux, quand même, que tu profites de la compagnie féminine qui est plutôt rare pour toi maintenant, et pendant que nous soyons ici, demandes tout le nécessaire,[53]– и вновь одарил вниманием обладательницу вздернутого носа и скуластых щек:

– Извините, Раиса Лукьяновна, что изъясняюсь на языке вам невнятном, но девочке так легче понять меня. А попросить вас о какой-нибудь услуге она, думаю, сможет по-русски.

– Пожалюстá, – с энтузиазмом согласилась Саша, пренебрегая тем фактом, что только что отказывалась делить комнату с хозяйкой на чистейшем русском, – я буду постаралься вспоминать en russe.

– Tu pousses le bouchon un peu trop loin[54], – осадил ее на неизвестном хозяйке языке Виконт.

– Услуге? Ну, естественно... – Раиса облизала губы и послала им обоим взгляд, в котором мешались недоумение, почтительность и что-то похожее на зависть. Затем она, видимо, решила ступить на более твердую для себя почву.

– Очень, очень трудно с продуктами, – доверительно сообщила она. – Девочка, да кто же она вам, в конце концов, вы так и не сказали – племянница, малолетняя кузина? Видите, хотя папаша в свое время и пожадничал на мое воспитание, я кое-какие слова ухитрилась ухватить. Так, я говорю, ваша знакомая проголодалась, наверное, да и вы сами поели бы, а мы, как это ни стыдно, и на стол метнуть ничего не можем…

– Не страшно, – Виконт оглянулся на борющуюся уже со сном, Сашу. – Главное выспаться, а утром отправлюсь на рекомендованную Лукьяном Ивановичем ярмарку и выступлю в роли того самого мужика. Надеюсь, не только ценители кружев бродят вокруг.

– А чего, например, любезнейший?– остренький нос хозяина нацелился на Виконта.

– Этого, хотя бы. – Виконт вытащил из кармана золотистый кружок и покрутил перед исполнившимся любопытства носом.

– О! Империалы рискуете с собой по дорогам таскать?

Виконт, улыбаясь, молчал.

– Не советую, не советую так неосмотрительно поступать… И много их у вас? Раиса, что думаешь?

– Зачем по рынку, с утра? Сделаем так. Я всегда вам помогала, в том числе и материально, и сейчас помогу. Я не люблю мелочиться, вы помните. Вы дайте монету мне, а я уж достану провизию, это дело женское. Для вас я по-прежнему готова на многое… Ах, Павел Андреевич…

– Такого самопожертвования я не ожидал даже от вас, – с тихим пафосом сказал Виконт, вручая золотой.

ГЛАВА 3. ПЛЕМЯННИК АЛЕКСАНДР.

…Встать сейчас же, сию минуту, никаких секундочек! Холодно вылезать? Пусть! Ведь ждут! Саша села в мягкой перине – она всегда была категорична к себе. Не прикажешь, так и проваляешься до вечера! А еще надо пойти и разбудить Виконта – он наверняка проспит! Дрожа, она начала искать платье, удивляясь, что так гудят ноги и спина. Это при ее-то привычке ходить долго пешком! Ну, вот, что еще такое? Там, куда, как помнилось, она положила вчера свое платье, лежат черные штаны, теплая серая рубашка, куртка со стоячим воротником. А еще шапка, шарф, полушубок, сапожки, пустой заплечный мешок. Наверное, не заметила вчера, что здесь расположились вещи какого-нибудь хозяйского сына… или внука. Однако холодно стоять в рубашке, где же платье?

В дверь коротко и решительно постучали.

– Саша, проснулась, готова?

– Да-да, – постукивая зубами, отозвалась она. Не признаваться же Виконту, что проявила глупую рассеянность и просто-напросто потеряла не что-нибудь, а юбку! Продолжая лихорадочно заглядывать во все уголки, она спросила, придавая своему голосу беспечность:

– А сколько времени? Уже восемь?

– И восемь было. Часов пять назад.

– Неужели, два? – вот напасть, и тут нет! Что же делать? Украли? Или она разделась вчера в другой комнате? Посреди изумленных зрителей?

– Немногим меньше! Иди, поешь, обмен удался, едой мы обеспечены, даже дня на два. Что значит, добрая душа. На все пошла. Достану, и достала, причем, не выходя из дому. Да что это я под дверью стою битый час? – упомянутая дверь явно испытала легкий пинок концом сапога:

– А-а! С одеждой не разберешься?

– Я ее потеряла, кажется, только не смейтесь, Виконт, и не сердитесь!– воскликнула отчаявшаяся и перетряхнувшая все Саша.

– Господи, да не ищи ты прежнюю, ее больше не существует. Там на стуле. Моя выдумка!

– Как? Это – мне?

– А кому же еще стал бы я покупать все это ни свет, ни заря? Одевайся и покажись мне, племянник Александр! Должно подойти – глазомер меня пока не подводил.

Саша, не до конца еще понимая, для чего все это, стала с интересом натягивать на себя непривычный костюм. Не дожидаясь больше приглашений, Виконт распахнул дверь и критически осмотрел новоявленного мальчика.

– Хм… Более чем идет тебе. Впрочем, я так и представлял. Нарисую как-нибудь. Однако, ты помолодела, прости, помолодел. Да! Содержимое саквояжа – переложи в рюкзак.

Саша в восторге подпрыгнула. Какая интересная игра начинается! Скорее к зеркалу! Из зеленоватой глубины на нее смотрел худенький стройный подросток в ловко сидящей курточке, перехваченной широким ремнем.

– Сапоги – моя гордость, – Виконт скрестив руки на груди, любовался молодцеватыми мальчишескими движениями, которые Саша в актерском упоении демонстрировала у зеркала.

– Ножницы, ножницы скорее, будем резать, – Саша потрясла кудрями, отросшими почти до пояса.

– Все-таки резать? Жалко. Может, под шапку? Хотя нет, ты права. Вот доказательство, что я сознавал такую необходимость, только колебался по этому поводу! – Виконт вынул из кармана ножницы.

– Ладно. Режу. Садись.

Через пятнадцать минут Саша вновь ринулась к зеркалу. Вот это да! Красиво как срезал! Еще бы колечки распрямить!

– Несовременный какой-то мальчишка вышел из тебя. Но живописный! Нечто в стиле Караваджо. Да не пытайся ты, ради Бога, развить эти колечки, волосы вьются и у мужчин. У некоторых.

Потрясенные Лукьян Иванович и Раиса, люди, которым явно надо было немало, чтобы онеметь, онемели-таки, провожая часа в четыре до саней Шаховского с мальчиком, твердо помня, что пускали его с девочкой и даже, в некоторых своих частях, эту девочку подробно обсуждали.

…Саша едва успевала увертываться от тычков и подзатыльников, которыми ее пытались наградить со всех сторон.

– Как вам не стыдно! – вопила она хрипловатым мальчишеским голосом. – Все на одного? Это честно? И еще здоровые такие?

– Еще разговаривает, стервец!

– Что за дети пошли?

– Да что говорить. Сплошная беспризорщина!

– Какая тут беспризорщина, вон как выряжен!

Ее, всей небольшой толпой, довели до какой-то двери и втолкнули в комнату, где за столом сидел седоусый рябоватый мужчина в шапке и пальто. В комнате было ничуть не теплее, чем на улице.

– Вот, товарищ Петраков, – предъявили ее седоусому, – на паровозе поймали чертенка. Брешет, что поглядеть лазил. Знаю я ихнее «поглядеть». Заяц, либо углем разжиться вздумал!