Третья истина

Леха, заломив шапку, победно уселся напротив Саши. Его огромные, желтые в крапушку глаза сияли наивным торжеством. Конечно, Саша была голодна, но и горячая похлебка не возвращала бодрости. Она даже ела через силу.

– Вон ты смышленый, Сашок, пораскинь мозгулькой. Туда, к церквушке, условленному месту, наведаться не грех. Как бы не осерчал Викентий-то. А ты тута как же?

– А что я? Иди.

– Ишь, хитрован! Иди, Леха под монастырь своим ходом! Тя оставить без догляду – хлопотишек не оберешься. Иль не велено мне: глаз не спускай, оно, по-нашенски, значит, лупетки навостри с целью доброкачественного надзору!!!

– Да иди, ничего! Я же сижу на месте, люди вокруг!

– Во! Я мигом смотанусь! Нога тута – другая тама. А коли, кто подойдет, отымать чего станет, ты сразу: Леха, братан мой, как придет, врежет, до конца деньков не очухаешься! Понял – нет, как гадам каким острастку дать?

Он ушел. Мимо окон прошли неправдоподобно правильным строем немцы в шапках с остриями. В который раз за сегодняшний день Саша слушала звук кованых сапог. Похоже, именно в эти дни немцы входили в Балаклею. У нее от клацающего звука поползли мурашки по телу.

… – А где мой суп? – весело спросил Виконт, войдя и усевшись верхом на стул.

– Сейчас вдругорядь кухаря встряхну, может, еще пару мисочек подсыпет, – прогудел пришедший вместе с Виконтом Леха, очень довольный, очевидно, тем, что все сошлось, и не надо держать ответ за отклонение от инструкций,

– Ему надо заплатить, мы уже две миски съели,– заставила себя произнести Саша.

– Ну, разумеется, я заплачу, что за разговор? – Виконт кивнул хозяину, который после некоторых колебаний приблизился к их столу с тарелками. Леха не отказал себе в удовольствии пугнуть его, двинув челюстью.

– Так, – не отреагировав на его тихое хулиганство, сказал Виконт. – Друзья мои, очевидно, уже вечером мы покинем прелестную Балаклею. Кстати, вы куда держите путь, Алеша?

– Как это? С вами держу, куда ж еще? Надо же тому вязы свернуть…

– Вы уверены, что это – конечная цель моего путешествия?

– А то нет?

– Пойдемте отсюда, что мы тут сидим?– чуть не со слезами в голосе сказала Саша.

– Куда, Сашенька? Погрейся, здесь тепло.

– Ты не видал, Викентий, чего он тута вытворял, чуть с ходуль не сковырнулся. Эт я только оттого и нарушил, по обстоятельствам мыслил, значит, как ты наставлял в прошлый раз! Че он такой хилый? Из буржуёв, не иначе. Я слыхал, таких несваренным мясом кровавым пичкать надо…

Виконт положил руку Саше на лоб:

– Нездоровится, Саша?

Она капризно ответила:

– Куда мы опять? Куда едем вечером? Я не хочу. Я шубу хочу снять, наконец. Она такая тяжелая. Сколько можно ее таскать? Да нет. Как хотите! Пусть поедем, мне все равно.

– Не понимаю, ты заболела или просто хандришь? Впрочем, так или иначе. Тебе надо полежать, отдохнуть. Отложим отъезд.

– Во! Из-за Сашки завязли. Ни тпру, ни ну!!!! Чего? Под его дудку? Не помрет, не сахарный. Поехали!

– Я знаю, что делаю, – отрезал Виконт.

– Оно, конечно, коли ты. Тута я кляпиком заткнулся. А че! Отдыхнем. Не уйдет, гад! А? Верно говорю?

– Надо искать пристанище. Квартиру, иными словами.

– Это я мигом.

– Почему вы так уверены в успехе этого предприятия, Алексей?

– Вам что в мыслю впало? Я немчуру напугался? Они тута в каждый дом на постой, чаи гонять, а мне – без места? Я че – хуже их? А тем более ты, Викентий! Ну и Сашок тож... Они ж нам в подметки не годятся. Да пущай эти чертовы балаклейцы попробуют меня в ихнюю лучшую залу не запустить, когда я за друзей хлопочу!

– Очевидно, это вашему отсутствию в Киеве в нужный момент, Украина обязана союзу с Германией. У вас что, Леша, личные счеты с этой державой?

– А че приперлись… А че лезут? Че им у себя не сиделось? Че у нас, своих не хватало? А…

– Не будем разбирать причины их вторжения. Отложим до лучших времен. Германия, между прочим, прекрасная страна. Я там бывал и неоднократно. – Виконт говорил, поглядывая на Сашу. Она ответила мрачным взглядом:

– А я их тоже видеть не хочу. Меня их присутствие просто давит. И как это мы к ним угодили! Вокруг – как часовой механизм. Везде металл. Везде серое, все движется, как заведенное, раз и навсегда…

– Ты че, за меня иль не за меня? Викентий, че это он несет, ты уразумел?

– Алеша, вы начали с приятных слов, что квартира – мигом. Так идите же!

Леха закрыл рот, подумал и, махнув рукой, поднялся.

– Да, кстати, не побейте там кого-нибудь в хлопотах. Вам сколько лет, Алеша, я все хочу спросить?

– Так чего ж стеснялися?– расплылся Леха.– Девятнадцать стукануло в темечко! А вам?

– Девятнадцать? Il est encore jeune[55] да, Саша?

– Ну и что же? Какая разница?– безразлично спросила она.

Виконт вздохнул и снова повернулся к Лехе.

– Мне порядочно. Тридцать.

– Двадцать девять ему, – ворчливо вмешалась Саша. Даже если бы она умирала от слабости, и то вступила бы в торг по поводу его возраста. Каждый год разницы казался ей дополнительным барьером между ними. – Или двадцать шесть, или еще меньше.

– Остановись, мой милый, пока не поздно, а то выяснится, что я самый юный и, следовательно, самый неразумный в нашей компании. Алеша! Вы что, уже вернулись?

– Ну да, скажете! Я ж слушаю, как умные люди говорят, шутют, жалко переть недослушавши…

– Я обещаю, что без вас мы не пророним ни одного умного слова.

Леха, очевидно, удовлетворенный обещанием, удалился. Виконт немедленно пересел на сундук, исполнявший у хозяина роль лавки, и оказался прямо напротив пригорюнившейся Саши.

– Вообще-то нам, мужчинам, положено в помещении шапки снимать, рискуешь прослыть невежей, а я – никчемным отцом.

Несмотря на удовольствие от звука его ласкового голоса, Саша продолжила свое сердитое выступление:

– Вы не похожи ни на какого отца!

– Что так категорично? Во-первых, похож, на своего собственного. Во-вторых, живи мы в петровские времена, вполне тянул бы на твоего, сынок, – он стянул с запарившейся Саши меховую ушанку и стал пальцем тщательно, чуть-чуть хмурясь, поправлять колечки ее вспотевших волос.

Саше стало легче и лучше, она потянула с себя и полушубок. Виконт помог избавиться от него, потом приблизил к ней лампу, изучил лицо и продолжил тем же тихим, мягким, чуть хрипловатым голосом:

– Тени как интересно ложатся… Я все понял. Ты истосковалась по духовной пище. Я расскажу тебе сегодня о Караваджо. Неестественно, что тебе, в твоем возрасте приходится столько сил отдавать заботам о куске хлеба, о ночлеге… Книги! Я сам стосковался. Кажется, даже Надсона, и того взял бы в руки без омерзения… А уж Чехова, Куприна! А-ах! В Петрограде, у Семена неплохая библиотека. Разговеемся. Много моих. Шиллер, Гете, Мольер, Бомарше, Мериме. Произносить приятно. Великолепные издания. У меня есть флорентийское издание Леонардо «Tutti gli scritti»[56].

– Нет, нет. Вы как следует… вечером, подробно. – Саша разом преобразилась. Она почти физически чувствовала, как усталость сползает с нее. – Нет, и сейчас немного расскажите. И вечером, когда никто не будет мешать... Нет, лучше сейчас не надо. А то скажете: « Разве я тебе уже не рассказал?»

– Какое коварство! Я на него не способен.

– Вы не способны? Вы сто раз так делали!

– Ах, так? – «ледяным» тоном произнес Виконт, скрестив руки на груди.

– Это я не ворчу, вы не думайте.

– А что это за выпад в таком случае, объясни мне?

– Это совсем не он, а обыкновенная справедливость, и потому что боюсь, что вы так сделаете, ведь на самом деле!

– Самое плохое, настолько привык к твоему языку, что не обращаю внимания на ошибки. А тебе природное упрямство не дает перенимать правильную речь. Мою. Что за фразу ты сейчас произнесла? Откуда взялась эта нелепая конструкция? Как тебя люди-то слушают?

– А Леха еще хуже говорит. Почему вы на него не кричите?

– Я не кричу. Я даже голоса не повысил, я почти прошептал! А разницу между собой и Алексеем ты признавать отказываешься?