Яна и Ян

— Что-то голова разболелась…

— Только бы не грипп! — прикоснулся я к ее лбу. — Сейчас сбегаю в аптеку за аспирином, заварим ракитник — к утру все как рукой снимет.

Она сказала, что в аптеку сходит сама, ей будто бы нужны такие вещи, которые мне покупать будет неудобно. Я оценил ее деликатность, но когда она ушла, почувствовал себя ужасно одиноким и решил отправиться в часть.

Проходя мимо казармы, я стараюсь не смотреть на парк, однако меня тянет туда какая-то неведомая сила. Нечто подобное произошло и на этот раз. Там как раз готовились к выезду, и несколько ребят надевали на танк гусеницу. У меня чесались руки помочь им, но пришлось воздержаться, поскольку я был в форме. Рихта созвал совещание командиров подразделений, и мне ничего не оставалось, как зайти в санчасть к доктору Коларжу. Просто поболтать, чтобы скоротать время до прихода Яны.

И что же вы думаете? Моя жена была там. Она звонила по телефону и была так этим поглощена, что меня просто не заметила.

— То письмо выброси, — говорила она кому-то. — Я передумала, решила продолжать… Наши обещали приехать на следующей неделе, так что я могу еще успеть… — Тут она увидела меня, запнулась и бросила трубку.

— Невежливо прерывать разговор без предупреждения, — стараясь быть спокойным, произнес я.

— Я уже все сказала, — ответила Яна. Она окончательно пришла в себя и теперь даже улыбалась.

А я еще раз имел возможность убедиться, какой независимой умеет быть моя милая и нежная Яна.

— Позволено ли мне будет узнать, о чем это ты беседовала? И с кем? — Я не смог удержаться от этих вопросов, хотя понимал, что в какой-то степени роняю свое достоинство в ее глазах.

— Разумеется, как муж ты имеешь право знать все. — Она снова улыбнулась и объяснила, что говорила со своим однокашником, который теперь преподает в педучилище. Педучилище шефствует над здешним Дворцом пионеров, и ей обещали помочь детям в выполнении пионерских обязательств. Она будто бы не говорила мне до сих пор об этом только потому, что я мог упрекнуть ее в недостаточном внимании к Гонзику, хотя, мол, я и восхищаюсь женщинами, которые воспитывают детей, работают и успевают делать все по хозяйству. Потом она взяла сумку с покупками и величавой походкой направилась к двери.

— Супружество — это конец свободы и начало рабства, — констатировал Пепик Коларж, внимательно наблюдавший всю эту сцепу. — Сейчас я понял, что это может относиться и к женщинам…

В комнату ворвался Йозеф — наконец-то майор Зика отпустил его.

— Напрасно старался Ньютон! — кричал Йозеф торжествующе. — Да и Лейбниц тоже! Ничего гениального они все равно не придумали. Ведь ясно как божий день, что скорость точки, двигающейся по прямой…

Зденек набросился на него и схватил за горло:

— Достаточно! Если ты не перестанешь…

— Не могу я перестать, — хрипел Йозеф. — Я двигаюсь по прямой и смогу остановиться только на «шестом факультете», причем с вашей помощью…

«Шестым факультетом» слушатели академии называли пивную «Северка», куда все мы иногда заглядывали.

— Что ж, придется ему помочь, — согласился Зденек, — мы же его друзья. Кто «за»?

Проголосовали единогласно.

— Там наверняка будут товарищи с телевидения. Они снимают что-то в академии. Среди них есть прелестная девчонка, ну прямо картинка… — мечтал по дороге Йозеф.

Мы вошли внутрь и огляделись. У двери сидела девушка с красивыми длинными волосами.

— Это она! — толкнул меня локтем Йозеф.

В этот момент девушка обернулась, обвела нас равнодушным взглядом женщины, привыкшей к всеобщему вниманию, потом вдруг дружески улыбнулась и помахала мне рукой. Это была Моника.

— Спи! — сказала я строго. Гонзику давно пора было спать.

— Уже сплю! — ответил он обиженно. — Не видишь? — Он прикрыл глаза, но в щелочки между веками наблюдал, буду ли я смеяться.

Нет, так дело не пойдет. Я закрыла двери. В гостиной, на столе, среди учебников лежало начатое письмо Яну: «Сегодня на субботнике мы с Гонзиком приводили в порядок детскую площадку. Я купила ему лопатку, и он работал с большим удовольствием. Но продолжалось это до той минуты, пока…» А стоит ли об этом писать?

Дело в том, что на площадке Гонзик подрался с Миреком Лендлу, мальчиком на год старше его. У Мирека были грабли, а Гонзику очень хотелось поработать ими. Рассказывать ли о случившемся Яну? Во время потасовки наш сын здорово получил по носу, даже кровь текла. Но и Миреку досталось, он ревел так, будто его резали. Гонзик же рта не раскрывал. «Подумайте, какой драчун!» — удивлялась потом бабушка Мирека…

Я скомкала письмо. Неожиданно все мне почему-то опротивело. Что, собственно, произошло? Подрались два мальчика, что тут особенного? И я в свое время не раз участвовала в потасовках, хотя и девочка. Но в Коширже относились к этому спокойно. Папа прикладывал к моим шишкам нож плоской стороной, на синяки никто не обращал внимания, а ссадины промывали спиртовой настойкой арники. Она стояла у нас в банке из-под огурцов. Других лекарств в доме не держали. В поликлинику мы с Иркой ходили только на прививки.

Однако Ян наверняка возразил бы: «Гонзик совсем недавно серьезно болел. Вдруг его бы стукнули по уху?» Может, он прав. Или не прав? Болезнь Гонзика прошла без осложнений, он уже абсолютно здоров и ни минуты не хочет посидеть спокойно, а я должна все время повторять: «Не надо! Нельзя! Упадешь! Ушибешься!..» Так из него вырастет второй Пушинка. Если бы Ян был с нами, у меня бы не возникало подобных проблем. А так вся ответственность ложится на меня, и я постоянно чего-то боюсь. Однако страх — плохой советчик. Он вынуждает меня многое замалчивать, а иногда даже лгать…

До сих пор не могу понять, как я сумела молниеносно сориентироваться, когда Ян застал меня за телефонным разговором с Михалом. В другое время я бы посмеялась над его вопросом: «Это тайна. Придет время, и ты все узнаешь!» Но в данном случае я предпочла солгать, солгать из страха. И из упрямства — нечего скрывать недостатки своего характера. Я так казнила себя за болезнь Гонзика, что по окончании экзаменов за семестр действительно хотела бросить училище и даже сообщила об этом Михалу. Я ожидала увидеть на его лице торжествующую усмешку, ведь он же отговаривал меня, но, к великому моему удивлению, он повел себя совершенно иначе.

— Ты очень способная, Яна. На экзаменах по чешскому и русскому ты показала хорошие знания. Сначала я думал, что это всего лишь блажь или стремление не отстать от мужа, теперь я задним числом прошу у тебя прощения.

Когда я напомнила ему о Гонзике, он ответил:

— Разве у одной тебя ребенок? И только твой ребенок болеет? Это со всеми детьми случается. Подумай хорошенько…

Если бы Ян вместо упреков сказал тогда: «Это со всеми детьми случается»! А он начал меня упрекать, и я написала Михалу: «Может, я и способная, но учиться и одновременно воспитывать ребенка не могу. Спасибо тебе за все. Не сердись». Написать подобное письмо было нелегко, а отослать Михалу учебники я вообще не решилась. Когда приехал Ян и наши отношения снова нормализовались, я считала, что поступаю правильно. Любовь Яна и Гонзик — вот мои самые большие богатства. Но когда Ян начал восхвалять жен своих товарищей, все во мне запротестовало. Я снова почувствовала себя совершенно беспомощной. Не пора ли с этим покончить? Я достаточно натерпелась на старой квартире, когда Ян без конца восхищался Верой, во всем советовался с ней, а я была всего лишь бессловесным существом, мнение которого никого не интересовало.

Как же так? Он восхищается женщинами, которые учатся, трудятся, занимаются общественной работой, а меня, свою жену, хочет привязать к дому. Вера часто над ним смеялась, называла «феодалом». Но я не хочу быть женой «феодала». Михал тоже говорил, что эмансипация женщин процесс сложный и до конца не изученный. Скорее всего, не изучена эмансипация мужчин. Какое недоуменное лицо сделал мой муж, когда я однажды попросила, чтобы он подкатил сервировочный столик! А когда я попросила его дочистить яблоки для пирога? При воспоминании об этом я с трудом удержалась от смеха…