Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Затем Гришка припомнил хлыстовского Господа, сынов его, апос­толов и мучеников. Под конец не забыл и о себе:

— Сподобился аз лицезреть небеса отверзтые и на них Дух Святый во славе, летящий яко голубь, и явился он мне и был мне голос свыше, и гласил: "Григорий, ты сын мой возлюбленный, в коем мое благоволение". И перенес меня тот дух в пустыню, и пребывал я там шесть раз по десять дней, и пытал меня искушениями многими и не­чистой силой, и быша я там со зверьми, и ангелы служили мне. А пи­тался акридами и диким медом...

Он припомнил множество греховных соблазнов, явленных дьяво­лом, дабы погубить его душу, и множество своих чудных деяний.

— Возведи окрест очи и виждь: близок День Страшного Суда, гря­дет Господь со славою. Истинно говорю вам: покайтесь и уверуйте! Приидите ко мне, мытари, и я буду пастырем вашим и просвящу зе­ницы темныя. И осешо вас Духом Святым, и исцелю от болезней, и повергну во прах нечистого, и укреплю души слабые. Матери, братья и сестры! Егда приидете в лоно мое, я соединю вас в любви, радости и ласке и дарую вам блаженство райское и радость небесную...

И после глубокого молчания окинул взглядом учеников своих, си­дящих ошую и одесную, и рек:

— Братья и сестры! Возрадуйтесь, яко в чертогах Отца Небесно­го, ибо с вами пребывает сын Господа возлюбленный и Дух святый! Возлюбите друг друга, яко в раю, и воркуйте друг с другом, яко го­луби, ибо истинно говорю вам: нет в братской любви блуда. Изыди от нас всяк нечистый, прокаженный и грешный духом!

— Изыди! Изыди! — в один голос откликнулись люди божии.

Святой Григорий вдруг преобразился, загорелся, воспрял: его пре­данный подмастерье и друг Квачи Квачантирадзе вспомнил, как вра­зумлял старец царя и молился за него, вспомнил также истовое по­каяние святого, всмотрелся внимательней в его пылающие ланиты и горящие очи, вслушался в громоподобный голос и постиг, откуда про­истекала беспримерная сила Григория, его безграничное влияние и все преодолевающая мощь.

Святой же вещал огненными словесами.

— Да будем мы сердце одно и плоть едина. Да будем петь и ли­ковать! Да восславим Господа Бога нашего! — и зычно, нараспев закон­чил.— Ал-ли-луй-я-а-а-а!

И поднялись люди божии.

И взяли друг друга за руки.

И пошли водить хороводы, яко братья с сестрами.

По одну руку от сына Божия шла в хороводе Елена, по другую — "богородица" Лохтина.

Слева от Квачи встала Таня, справа втиснулась пышногрудая, светловолосая особа.

Дружки Квачи тоже выбрали по плотненькой, нестарой сестре и вступили в хоровод.

Сперва двигались "в обхватку", степенно и неторопливо, и пение звучало размеренно. Постепенно распаляясь, убыстрилось.

Посреди хоровода несколько молодых мужчин и женщин волчком кружились на месте.

Перестроились "стенкой". Распались на части, все убыстряясь, взмахивая руками. Сходились "стенка на стенку" и расходились.

Порушили "стенку" и пошли "корабликом", как журавли друг за дружкой — быстрей и быстрей, жарче и жарче.

Наконец Гришка крикнул:

— Круговое! Круговое!

Отпустили друг друга и завертелись волчком, вздувая пузырем рубахи и платья. Лица раскраснелись, волосы разметались, пот катил градом. Почти в беспамятстве вихрем кружились на месте, мотая го­ловами, нелепо взмахивая руками, и теперь уже не пели, а, задыхаясь, сипели какой-то бред, выкрикивали невнятные, непонятные слова.

Но вот один зашатался и рухнул, как подрубленный, за ним дру­гой, третий, четвертый... Все чаще слышался мягкий звук грузного па­дения. Пол побелел от рубах и платьев. Те, кто выдержал сумасшед­ший вихрь, топтались среди лежащих и, вместо пения, хрипели и за­дыхались; упавшие лежали точно покойники в саванах и, пронзенные мистическим озарением, пророчествовали.

— Я есмь голубица небесная! — бормотала "богородица" Лох­тина.— Святый отче, великий чудотворче, пресладкий и всещедрый, без сил лежу, пораженная огнем сердечной молитвы. Протяни мне руку свою и избавь от нечистого...

— Христос! Ты брат мой! Приди и утверди в душе моей любовь братскую, ласку небесную и блаженство райское. Приди, брат мой, приди! —лепетала Таня, протягивая руки к Квачи.

А он осторожно перемещался туда, где лежала отмеченная им светловолосая пышка. Добравшись до намеченной цели, подмигнул Седраку; Седрак сразу же рухнул возле Тани. Вихрь погасил послед­нюю лампаду, и тут же Квачи улегся там, куда его так влекло.

И наступила тьма кромешная и мрак непроглядный.

И узрели братья и сестрии, отцы и матери небеса отверстые и Дух Божий, несущийся по нему, яко голубь. И восторжествовала в той горнице Сионской любовь братская, ласка небесная, радость роди­тельская и блаженство райское.

И прежде, чем наступил рассвет и восстало светило, слышались из той горницы воркование голубиное, пение ангельское, вой и рычание звериное, крики и вопли обезьяньи и скулеж, и стон, и визг бесов, коих истово изгоняли из страждующих.

Так кончилось радение "людей божиих".

Наутро собрались вновь, и вновь признали Гришку Распутина кормщиком и сыном Божьим, Лохтину — воспреемницею и богороди­цей, а двенадцать мужчин и женщин — двенадцатью апостолами.

Затем с иконами и пением духовным двинулись к вокзалу — про­водить Григория, отбывающего в святой город Иерусалим во искупле­ние грехов, как своих, так и всего "древа большого".

В пути к молитвенному шествию присоединилось множество пос­ледователей и учеников Григория, которые также распевали псалмы и радовались благодати, что ждала сына Божия на святой земле, и ро­няли слезы многие, ибо пришло время расставания.

И были на вокзале рыдания и причитания горькие, и стенания, и громкие вопли, и терзания волос, и царапанья щек и лобзанья без сче­та. И были у учениц его ланиты увядшие и очи, яко запруды неисся­кающие.

И взревела жутким ревом, возопила воплем чудовищным громо­гласная железная машина — исчадие ада.

И похитила та машина-паровоз сына Божия, святого учителя, патриарха-старца и царя всея Руси — Гришку Распутина.

И в наступившей тишине разошлись ученики его и пошли во все концы света, дабы нести учение святого и проповедовать, и повторять радения во славу сына Божия.

Аминь!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сказ о распаде товарищества

Стоило Распутину отправиться паломником в далекий Иерусалим, как Квачи и его ватага остро ощутили свое сиротство. Словно бы под­мыло фундамент или проломилась матица; словно отнялась десница и высох живительный ключ. Квачи почувствовал себя грудным мла­денцем, покинутым матерью, и задался вопросом:

— Что же это деется, братцы? Денег навалом, покровительниц хватает. Ну ей же ей, не Гришка же содержал меня... Если врагам взбредет в голову воспользоваться ситуацией и пнуть побольней, есть кому заступиться — тут и государь с государыней, и целая аллея важ­нейших тузов, еще минувшей ночью искавших моей улыбки и виляв­ших хвостами...

Квачи утешал и обнадеживал себя подобными соображениями, од­нако незримый страх не оставлял его и точил сердце.

По возвращении с вокзала он не застал дома никого, кроме аген­та Хайнштейна.

— Какие новости?

— Очень плохие! Банки настаивают на заполнении налоговой дек­ларации и грозятся распродажей акций. Если они выбросят на биржу такую прорву, цена еще больше упадет.

— Распродайте акции "Англоросса" и внесите в банк.

— Результат будет все тот же. Курс резко понизится.

— Так что же делать? Где взять столько наличных?

— Заложите пакет акций Ганусу или Гинцу...

Весь день Квачи с Хайннггейном толкались в банках, на бирже труда, среди финансовых воротил, и всюду натыкались на непреодо­лимую преграду.

В конце концов, замученный метаниями в невидимых силках, Ква­чи последовал за своим советчиком Хайнштейном, который повел его по дорожке, указанной Гинцем. Одни акции он заложил, другие пере­заложил, третьи распродал, четвертые выкупил, но денег все равно не хватило. Курс проданных акций наутро подскакивал, а курс куплен­ных падал.