Повести и рассказы

— Разумеется!.. Надо заказать декорации, приготовить костюмы…

— Что ты говоришь, мой друг? может ли тут идти речь о декорациях? Ведь это народный театр… повесил какую-нибудь шкуру — вот тебе и декорация.

— Ну, а занавес?

— Неужели ты думаешь, что я буду заказывать и занавес? Напротив: тут положительно ничего не надо! повесил, например, веретье, вот тебе и занавес. Опять дело в сущности, а не в обстановке…

— Не знаю! — объявила барыня и задумалась.

— Прекрасно! Ну, что же теперь прикажешь делать? что, я спрашиваю? Вот посмотри, доживем до того, что заберутся в наш дом, ограбят и даже убьют…

— Помилуй бог! — сказал старшина.— Это вы, Павел Карпыч, напрасно сумляваетесь…

— Я о себе не думаю,— продолжал барин,— мне жить остается немного… Я готов хоть завтра предстать пред престол всевышнего… но., мне жалко детей! Что с ними-то будет? посудите сами. Не бежать же им в самом деле из своего родового имения…

— Я, Павел Карпыч,— объявил старшина,— как начальник, значит, буду изо всех сил заботиться об образовании мужиков. Соберу сходку и скажу: “Дурачье вы! аль вы угорели! разве можно воровством займаться?” Вот

какое дело! Вы это останьтесь без сумления. Ведь уж я как пойду учить, так держись шапка! Я баловать не люблю! У меня строго насчет воровства.

— Да! — сказал помещик,— вы всё так-то говорите… а дела не делаете… Сколько раз я тебе, старшина, приказывал: учи мужиков, ругай их!

— Да ведь я и то учу! и то ругаю! перед истинным богом, стараюсь! Неужели ж я не понимаю своей обязанности? И то кажыдён кричишь им: “Сиволапые!.. чтоб вам пусто было! разве, мол, смеете таскать барское сено? разве оно для вас накладено! необразованные скоты!” — “Мы, говорят, дай бог провалиться, не трогали…” Как есть, ничего не поделаешь с этим народом.

Старшина развел руками.

— Меня одно утешает,— заметил помещик,— это ваше усердие, решимость действовать на народ… Итак, я надеюсь, что вы по мере ваших сил…

— Помилуйте… то есть себя не пожалеем.

— Не извольте сумлеваться,— добавил старшина. Барин приободрился и повеселел…

— Так как же вы находите мою мысль?

— Мысль ничего! Конечно, затруднение будет насчет актеров.

— Актеров я найду! Вот у меня, например, земский: малый расторопный; вашего сына приглашу… Он вора сыграет…

— Это ему нипочем! Он театральную-то часть понимает… Только роль вора ему не давайте… всепокорнейше вас прошу… потому соблазн…

— Ну, хорошо. Я ему дам роль гнома… Только ему придется поучиться ходить на ходулях…

— Что ж? это можно! Позвольте спросить: стало быть, вы уже сочинили пьесу?

— Она почти готова! придется некоторые места распространить, усилить монологи, закончить характеры. Положим, если и не придется ее сыграть здесь, я все-таки отправлю ее в газету “Весть”. Там с удовольствием отпечатают. И я шутя напал на эту мысль. Сижу раз и думаю: “Чем бы уничтожить воровство? Устроить машину такую вроде капкана — неловко: пожалуй, вор ногу сломает, тогда отвечай за него! Наказывать розгами нельзя… штрафы бесполезны… Одно средство остается: образование… Но ведь народных школ у нас нет…” Как-то однажды пробегаю газету, смотрю, там говорится о народных театрах… я и схватился за эту мысль… Да в один вечер и обдумал план пьесы… А разве прочитать вам мое произведение?

— Сделайте одолжение… это очень любопытно…

— Последнее действие ты уже кончил? — спросила барыня.

— Давно! даже эпилог прибавил…

— Так прочти…

— В самом деле! пусть и старшина послушает! ведь он не имеет никакого понятия о театре… Эй! Василий! — крикнул барин лакею,— зажги в кабинете лампу… Вы, господа, не требуйте многого от моего сочинения… Во-первых, я пишу в первый раз, признаться, вынужденный к тому обстоятельствами; во-вторых, пьеса только набросана вчерне… Но что ни говори, а театры для народа необходимы: они могли бы, как справедливо замечают газеты, заменить кабаки и уничтожить пьянство. Разумеется, надо давать пьесы поучительные, с назиданием, что, дескать, воровать не следует, надо уважать старших, повиноваться начальникам…

— Пожалуйте, господа!— поднимаясь, объявил помещик,— старшина! иди и ты! Меня интересует твое мнение, потому пьеса назначается для мужиков.

— Нам не пригоже,— конфузливо заметил старшина, поглаживая свою бороду.

— Ничего! иди! — сказала помещица,— про воров послушать тебе необходимо…

Старшина загромыхал сапогами…

Пришедши в кабинет, он помолился образам и сказал:

— Еще здравствуйте!

— Садись… бери стул!

— Предупреждаю вас, господа,— начал помещик,— сочинение мое только набросано, и я лишь познакомлю вас с планом, с скелетом будущей драмы, которая назначается для мужиков. Я не литератор, не владею искусно пером,— тем не менее строго и неуклонно держусь правды и принципов собственности. Вы увидите, что я хорошо знаком с бытом, для которого назначается сочинение: это, по-моему, самое главное. Наконец, повторяю, что берусь за перо, единственно вынужденный к тому обстоятельствами — мне жаль детей своих…

— Не подать ли тебе воды? — спросила жена. — Хорошо! Итак, приступим к чтению. Барин надел очки и начал:

ВОР

Драма в трех действиях с эпилогом

Действующие лица: Аким, Матрена, странница, гном, писарь и др.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Ночь. Внутренность крестьянской избы. Слабо мерцает лучина. Слышится вой ветра.

Аким (с полатей). Что ж, ужинать-то будем?

Матрена. Какой там ужин? печку не топили. Гложи вон хлеб… Да скоро хлеба-то не будет…

Страяница (с печи). А все по нашим грехам… старших не почитаем, начальства ослушаемся…

Матрена. Известно… (Акиму.) Что ты лежишь как пень? Аль не видишь, сколько снегу в избу навалило? Скоро померзнем все!..

Аким. Что ж теперь делать?

Матрена. Аль не знаешь? Ступай добывай дров!

Аким. Где я их добуду?

Матрена. Вестимо, в барском лесу… опричи где же! у барина лесу много!

Аким (злобно). Недаром говорится: баба — тот же сатана: ишь ведь что задумала? воровать господский лес! Тьфу! окаянная! Чем бы мужа отвесть от греха, а она вон что!

Матрена. Ну и лежи когда так! Вон у ребятенок одежды нет: посинели, как галчата… да и все померзнем, должно быть!

Странница. А все сами виноваты… Есть песня такая, нищая братия поет: “Мы божьего читанья не слыхали, заутреню просыпали, леность нас одолела…” — вот какое дело!

Матрена. Ох! Это все правду ты говоришь, божья странница… Как же теперь быть-то? Ведь уж так пришло плохо, просто деваться некуда: изба раскрыта, скотина с голоду померла. (Плачет.)

Странница. Терпеть надо, милая моя!..

Матрена. Господи! мороз какой! (Закутывается в веретье.)

Странница. Мороз оттого, что скоро придут Спиридоны повороты… а вот наступит весна, тогда тепло будет: прилетят разные птицы из-за синя моря… расцветут цветы разные… (Помолчав.) Ишь у вас и изба-то не конопачена: снег на печку летит…

Матрена. Погибли мы, окаянные! Аким (сердито). Будет вам молоть околесную-то, спали бы!

Матрена. Разве заснешь на этаком холоде?..

Лучина гаснет. Женщины засыпают, Аким слезает с полатей и ищет топор.

Аким (один, в темноте). Что теперь делать? (Стоит неподвижно среди избы.) Неужели воровать? Господи, подкрепи меня! разве можно чужое добро трогать? Ну, а если поймают? что тогда? какими глазами я буду смотреть на добрых людей? Скажут: “Аким вор!” — а там посадят в сибирку! (Задумывается.) Странница правду говорит: “Терпи!” — да ведь уже терпел довольно! (Воет ветер, Аким дрожит.) Эх, какой холод! Неужели и завтра так же будет?.. Нет! сил моих не хватает! ведь люди воруют же… (Берет топор.) Эх! Была не была!.. (Задумывается.) Что я делаю? куда иду? враг-то как тянет!.. (Уходит.)