Они были не одни

Только Рако Ферра услышал вчера первую свадебную песню в доме Коровеша, как сразу же поклялся забрать у него в покрытие долга все стадо. Теперь же он решил использовать раздражение бея против своего должника. Неплохо, если Каплан-бей захочет отнять у Коровеша виноградники и отдать ему, Рако Ферра, думал он.

Бей, сердито вращая глазами, с жадностью поедал жареную курицу. Он уже много выпил. Раки распалило его, и злоба против старого крестьянина, не оказавшего ему подобающего почтения, усиливалась с каждой минутой. Сколько месяцев его здесь не было!.. Зиму он провел в столице. А теперь, с наступлением весны, приехал в Корчу и в свое поместье специально, чтобы начать постройку новой башни… Для разнообразия из Корчи до поместья поехал не в автомобиле, а верхом. Правда, это дольше, но как приятно было ехать среди полей и мечтать о вилле, которую он здесь построит, и вдруг этот старый разбойник испортил ему все настроение.

— Он меня еще узнает! — с угрозой повторил бей.

— Он заодно со своим племянником — наглецом Гьикой Ндреко; во всем помогает ему, а с нами держит себя так, словно не ты, а он наш бей, — продолжал распалять своего высокого гостя Рако Ферра.

— Знаешь, что он говорит? — вступил в разговор уже изрядно выпивший Леший. — Зачем, говорит, понадобилось бею выселять Ндреко и строить на месте его дома башню? Пусть бы выстроил ее лучше возле ущелья. Как я это услышал, не вытерпел и сказал ему напрямик: «Не твоего ума это дело, дядя Коровеш! Милостивому бею лучше знать, где ему строить башню. А ты, смотри у меня, не болтай лишнего, не то повыщиплю тебе все усы по одному волоску».

— Славно ты его отбрил, молодец, Кара Мустафа, — похвалил его Рако.

— Коровеш на все село ругал бея, говорил, что у крестьян, кроме рубахи, на теле ничего нет. А все остальное — собственность бея, — вставил свое слово до этого молчавший пойяк.

— А ты бы послушал, бей, какую песню на свадьбе пел его племянник, этот разбойник Гьика! — сказал Рако Ферра.

— Что за песня? А ну-ка, расскажи, в чем дело! — заинтересовался бей и даже не допил раки.

— Я не дружу с Коровешем и потому не пошел к нему на свадьбу, а послал своего сына. Он и рассказал мне об этой песне, и я возмутился. Бей кормит этого разбойника, а он лает на него, как бешеный пес, и норовит его укусить, подумал я.

— Как? Он сложил про меня песню? А ну-ка, позови сюда сына, — и озлобленный бей даже вскочил с места.

— Эй, Нгело, иди-ка сюда, спой нам песню, которую ты слышал вчера на свадьбе, — приказал Рако сыну.

Нгело подошел и смущенно молчал.

— Спой, я хочу послушать, — приказал ему бей.

Тогда Нгело вполголоса запел:

Едет бей к нам, полный чванства;

Как блестит его убранство…

И так он спел вчерашнюю песенку Гьики.

— Так, так… Хороша песенка… — бормотал бей, слушая певца.

Когда Нгело кончил, бей погрузился в глубокую задумчивость. Выражение «полный чванства» соответствовало важности бея — таким ему и полагалось быть. Упоминание о блестящем убранстве, о револьвере и ятагане тоже льстило его самолюбию. И, конечно, ятаган «захватил он для крестьян»! В общем, совсем не плохая песенка… А если бы ее сочинитель упомянул имя Каплан-бея, то увековечил бы и его власть, и его величие. Одним словом, песенка бею понравилась. Гордо покручивая усы, он улыбнулся и поблагодарил певца:

— Молодец! Хорошо спел!

Рако, ожидавший нового взрыва гнева со стороны бея, был немало озадачен. Кьяхи в недоумении переглядывались между собой. В эту минуту у самых дверей дома Рако заиграла музыка и раздалось пение. Что могло бы это означать? Но не успели присутствующие и слова сказать, как комната наполнилась людьми: первым вошел, опираясь на палку, дядя Коровеш, за ним жених, державший кувшин с вином, потом сваты, крестьяне и музыканты.

Остановившись в нескольких шагах от бея, дядя Коровеш низко поклонился ему и проговорил голосом, напоминавшим звук надтреснутой трубы:

— Умоляю тебя, бей, прости мою оплошность. Не нарочно я это сделал! Устал с дороги, сидел у себя в горнице, ничего не зная о твоем прибытии. Но как только мне об этом сказали, сейчас же бросился встречать тебя. Это сущая правда, бей, клянусь тебе! Прошу, смени гнев на милость и пожалуй к нам сегодня вечером на свадьбу!

Бей выслушал его, кривя губы в злобной улыбке. Когда старик кончил, он насмешливо прищурился и сказал:

— Мне не нравится, что ты торчишь передо мной!

— Бей!.. — смущенно попытался продолжать дядя Коровеш.

— Вон отсюда, вон! Чтоб я тебя больше не видел! — заорал бей во всю глотку.

Ему не пришлось повторять свой приказ: дядя Коровеш и его гости, оскорбленные, вернулись к себе.

Свадьба продолжалась. Дядя Коровеш сидел на самом почетном месте и старался казаться веселым, но только что полученная обида все время напоминала о себе. И он поминутно бормотал:

— Кровопийца он, дьявол! До чего злопамятный! Если рассердится на кого, так уж надолго! Как его ни улещивай, все равно не поможет… Боюсь, погубит он теперь и меня и сыновей.

А бей тем временем сидел в доме Рако Ферра и, довольный тем, что нанес старику оскорбление, пил, закусывал и благодушно беседовал с хозяином и своими кьяхи. Потом заснул спокойным, глубоким сном.

На следующее утро он сразу вспомнил о какой-то песне, которую сложил про него Гьика, но никак не мог припомнить ни одного слова из нее. Как будто песня ему понравилась, но почему же, однако, когда сын Рако пел, кьяхи делали гримасы и у Рако было какое-то странное выражение лица? Бей призадумался: нет, здесь что-то не так! Наверно, раки помешало ему как следует понять песню. Надо бы послушать еще разок. Племянник Коровеша, должно быть, сложил про своего бея озорную песню!

Подумав об этом, бей беспокойно заерзал на веленджэ.

Вокруг очага сидели, тихо беседуя, Рако, кьяхи и несколько почтенных стариков, явившихся приветствовать бея. После вчерашней выпивки у бея болела голова, настроение было мрачное. Он поднялся с веленджэ и подошел к очагу. Хмуро ответил на приветствие стариков. Из головы все не шел дядя Коровеш. «И вот эти старики, что сейчас окружили меня и с таким почтением приветствовали, такие же оборванцы, такие же коварные лисицы, как и тот», — думал он.

— Бей, всем передано твое приказание: явиться сегодня с утра на холм Бели, — сказал сельский староста.

— Должны явиться все без исключения — и мужчины и женщины. Башню нужно построить быстро! — ответил бей.

— От каждого дома выйдет по одному человеку, бей. Разве этого мало? — спросил староста.

— По одному человеку от каждого дома?.. Да ты что, в своем уме?.. На работу должны выйти все крестьяне поголовно! Кто ослушается, пусть пеняет на себя! — заорал бей.

Старики испуганно переглянулись.

— Эй ты, Мустафа! Прихвати с собой этих баранов и ступай возвести всему селу мою волю: чтобы всем, до единого человека, явиться на холм Бели! Я так приказываю!

Кьяхи быстро собрался, надел патронташ, закинул за плечи ружье и пошел, сопровождаемый старостой и стариками. Бей остался с Яшаром и Ферра.

— Рано! — неожиданно мягко проговорил бей, заканчивая вторую чашку кофе.

— Слушаю, бей, приказывай!

— Поверь мне, что никого в моем имении я не ценю так, как тебя, и никому не доверяю больше, чем тебе! Лучшего слуги мне не надо…

Рако навострил уши.

— Я всем сердцем люблю и почитаю тебя, бей, — ведь ты наш господин, наш отец!

— Этот старикашка Коровеш — опасный смутьян! Это я знаю. Но скажи мне, нет ли у вас в селе еще других бунтовщиков? Всем этим смутьянам давно бы следовало свернуть шею! Ну? Что ты мне ответишь?

Рако расцвел в улыбке:

— Еще бы у нас не водились смутьяны, бей! Конечно, водятся! Коровеш ничто по сравнению с Гьикой, сыном Ндреко Шпати! Вот это опасный, очень опасный человек! Удивляюсь, что его выпустили из тюрьмы. Ведь он так поносил правительство! Не он ли вместе с другими оборванцами расхаживал по улицам Корчи и орал: «Хлеба! Хлеба!» Об этом я до сих пор никому еще не говорил, даже жандармскому инспектору: все надеялся, что он одумается и угомонится. Но куда там! В последнее время от него совсем житья нет: всех баламутит. Нужно бы его сослать куда-нибудь подальше. Поверь мне, бей, это самый опасный человек, а Коровеш перед ним — безвредная букашка: стоит на него цыкнуть, он станет тише воды, ниже травы. Но с Гьикой — совсем иное дело. Особенно дерзок он стал с той поры, как снюхался в Корче с оборванцами. Чего он только не нашептывает крестьянам! И что дни владычества беев сочтены, и что скоро бедняки расправятся с ростовщиками, и что налогов больше платить не надо, и мало ли что еще болтает этот негодяй — откуда мне, бедному, знать? Ходит теперь с перевязанной рукой. Не говорит, где ее повредил, а сдается мне, что его ранили во время той кутерьмы в Корче.