Они были не одни

— Ну и прыткая стала моя Шумарица! Вчера весь вечер жужжала, что бей — палач, что кьяхи больше нельзя терпеть, что все мы не мужчины, а тряпки и что единственный настоящий мужчина в селе — это Гьика Ндреко. Ну что ж! Раз ты такая храбрая, поднимись-ка на холм Бели и поговори с беем! Послушаем, что ты ему скажешь!

Подшутив таким образом над женой, дядя Шумар продолжал:

— А что у нас сегодня творится! Пили поехал было на мельницу, его догнали и вернули с дороги! Гьерг отправился в лес за дровами и никак не хотел возвращаться, так у него отобрали топор! Я собирался починить развалившийся забор и только взялся за первый кол, как, гляжу, идет ко мне пойяк. «Дядя Шумар! Бей приказал всем собраться на холме Бели, иди!» — сказал он мне. — «Милый человек, за меня пошел мой Таро, он все сделает лучше. Оставь меня в покое!» — упрашивал я. Куда там! Заставил меня бросить работу. А как было не послушаться? Ведь тому палачу все станет известно.

— Хорошо вам тут разговаривать, а кто пахать будет? — насмешливо спросила Постолица, выходя из хлева с корзиной навоза в руках.

— Довольно, бабы, подтрунивать над нами! Сваливай навоз и ступай вместе с Шумарицей! Вы рады бы здесь целый день зубоскалить! — цыкнул на жену дядя Постол.

Обе пары вышли на улицу. Здесь стояла группа крестьян и слушала дядю Коровеша:

— Ей-богу, дорогие мои, я не виноват! Приехал уставший, слез с коня, едва держусь на ногах… Войду-ка, думаю, в дом и, пока молодежь гоняется за яблоком счастья, прилягу, передохну малость да подкреплюсь кофе. Рина приготовила мне кофе, но не успел я сделать и глотка, как сказали, что приехал бей. Я забыл про кофе, тотчас же вскочил и бросился его встречать, но получилось совсем не так… Обидел меня бей, кровно обидел. Оскорбил перед всем народом, перед невестой сына, которая еще не успела слезть с коня! Но что поделать? Мы в его власти!.. Захочет — и душу у нас отнимет!

Старик чувствовал себя жестоко оскорбленным. За свадебной софрой он после этого не спел ни одной песни. Стыдно было ему перед гостями, перед невестой. Коровешу случалось и раньше выслушивать брань бея, но не на свадьбе же родного сына, не в присутствии же всего села! Честь старика была поругана.

Крестьяне выражали Коровешу свое сочувствие:

— Испортил тебе свадьбу лиходей!

— Ни за что ни про что так оскорбить старого человека!

— Пойдем послушаем, какую песню нам сегодня затянет бей, — предложил Шумар.

— Будто мы не знаем какую! Запряжет нас всех, как волов, и заставит строить башню! — ответил Шоро.

— А пахать будем в мае, когда придет время сеять?

— Урожай получим такой, что зимой придется побираться от дома к дому! — предсказал кто-то из крестьян.

— А что до этого бею! — прошептал один из стариков.

— А вот и Нуневица — только ее и недоставало! А ну-ка, тетя Нуневица, расскажи, как Рако Ферра отнял у тебя кастрюльку! — со смехом обратился Шумар к подошедшей старухе.

— Почему тебе и не подшутить надо мной, если сам ты не испытал такой напасти, а может, испытал, да позабыл! — ответила Нуневица.

— Правда, тетя Нуневица, расскажи нам, как было дело с кастрюлькой! — начали ее просить со всех сторон.

Старуха долго отнекивалась, но потом уступила уговорам и, полусмеясь, полуплача, рассказала:

— Как-то в базарный день продала я в Корче рыбу, которую наловил мой сын. Были у меня еще кое-какие денежки, как раз хватило на кастрюлю, — ведь дома у нас варить не в чем, не в чем воду вскипятить. Купила кастрюлю, обрадовалась и возвращаюсь на постоялый двор. И вот, надо же случиться такой беде: у дверей натыкаюсь на Рако Ферра. «Эй, Нуневица! Что это у тебя? Никак, новая кастрюля?» — спрашивает он, а морда злющая-презлющая. — «Да, купила сейчас, — ведь нам не в чем даже похлебку сварить…» — отвечаю, а у самой сердце так и заколотилось. — «На кастрюльку деньги нашлись, а на уплату мне долга денег нету? Стыдно, стыдно… Бог тебя за это накажет. Я два года жду, когда ты вернешь мне долг, а ты новые кастрюли покупаешь!.. Значит, денежки-то у тебя водятся?.. Чтоб ты пропала со всем своим родом!» — И тут принялся меня ругать и поносить, а я стою, словно окаменелая, и сжимаю в руке кастрюлю. Потом все-таки собралась с духом и отвечаю: «Я должна тебе, Рако, три наполеона, а кастрюля стоит всего-навсего полнаполеона… к тому же вещь эта необходимая в хозяйстве»… Тогда он совсем озверел, вырвал у меня из рук кастрюлю и заорал: «Как ты сказала? Полнаполеона стоит? А мне должна три! Выходит, на мои деньги купила кастрюлю!» Еще раз обругал меня и пошел прочь с кастрюлей под мышкой. Как ни умоляла я его вернуть кастрюлю, не отдал… так и осталась я, горемычная, без кастрюли!..

Закончив свое печальное повествование, Нуневица расплакалась. Потом, подняв с земли свою корзину, добавила:

— Уж так он меня обидел, так обидел — накажи его за это бог!..

— Рако Ферра больше лютует, чем сам бей, чем его кьяхи! Правильно говорит Гьика, что от Рако нам приходится терпеть больше, чем от них! Да, плохо мы прислушиваемся к словам Гьики! — заметил Селим Длинный.

— Эй, вы! Идите зюда, зюда! Не то позалуюзь на ваз блею! — завизжал косноязычный дурачок Ламе. — Сказу болею, ей-богу, сказу! Совсем ваз не боюз!..

— Э, Ламе! Уж не бросил ли тебе сегодня бей со своего стола обглоданные кости, что ты так разлаялся? — спросил юродивого внучек Коровеша, стоявший у калитки двора.

— Дзыц, безенок! — припугнул его Ламе и продолжал созывать крестьян: — Эй, ты! Который с черными узами! Зюда! Зюда!

— Нечего сказать! Дожили до того, что и Ламе нами командует! — горько усмехались крестьяне.

А Ламе все манил крестьян рукой и грозил кулаком. Рако Ферра и Кара Мустафа поручили ему созывать крестьян на холм, и Ламе старался изо всех сил: торопил, ругал, грозил. В сотый раз выкрикивал одно и то же:

— Зюда, зюда! Блей велел! Зюда!

— Ну, раз зовет Ламе, надо слушаться! — решил дядя Тушар, и все гурьбой стали подниматься на холм. Ламе постоял немного, подумал и, строя гримасы, пошел вслед за ними.

С другой стороны поднималась на холм еще одна группа крестьян. Они оживленно разговаривали и размахивали руками:

— Бей обозлился на дядю Коровеша, что тот его не встретил как следует, и теперь вымещает обиду на нас всех! — говорил приземистый крестьянин.

— Это еще только начало! — сказал Петри. — Сегодня бей выгоняет Ндреко из его дома, завтра выгонит меня, послезавтра — тебя, и так всех по очереди. Всю свою жизнь прожил Ндреко на холме, и вот на старости лет ему приходится все бросать и переселяться в какой-то овраг, в папоротники и колючий кустарник! На что же это похоже?

— А что мы можем поделать, Петри, против бея? Он наш господин и поступает с нами, как хочет! — хриплым голосом возразил Нгьело. Его замечание никому не пришлось по душе. Все промолчали. Но Нгьело продолжал молоть свое, как испорченный мельничный жернов, пока у Петри не лопнуло терпение и он не прикрикнул:

— Замолчи, а не то дам тебе по морде!

— Подумаешь, какой герой объявился! Очень я тебя испугался! — огрызнулся Нгьело, но все же спрятался за спины крестьян.

— Прав Петри! — заговорил дядя Эфтим. — Дней десять тому назад был я на базаре в Корче. На постоялом дворе, где я остановился, встретил одного крестьянина из Опары. Он все добивался, где ему разыскать Кара Мустафу, который — как ему сказали — находился в Корче. Тили, сынишка Стефо, — сущий дьяволенок! — подошел к нему и говорит: «Вы, господин, ищете Кара Мустафу, нашего эфенди? Если хотите, провожу вас до дворца бея — Кара Мустафа там». Незнакомец обрадовался, и Тили повел его ко дворцу. Дорогой — эдакий хитрый мальчишка! — всячески старался выведать у пришельца, зачем ему понадобился Кара Мустафа. И знаете, что тот ему сказал? Будто, еще находясь в Тиране, Каплан-бей пообещал ему выделить пахотной земли и пастбищ у нас в Дритасе. У них там, в горах Опары, овцы дохнут с голоду. И многие семьи с радостью перебрались бы в наши края. Вот что рассказал мне Тили. Он, правда, сорванец, но такого сам не мог выдумать. И, как видно, бей теперь только ищет повода, к чему бы придраться. Вот придрался к дяде Коровешу. Сегодня выгонит его, а завтра, как правильно сказал Петри, и до других доберется.