Они были не одни

— Может, все оно и так, как ты говоришь, но мне что-то не верится. Захотел бы Каплан-бей нас выгнать, взял бы да и выгнал без лишних разговоров, как это сделал Малик-бей у себя в Горице. Будет он еще думать, как подкопаться под Коровеша, под меня, под тебя! Незачем ему это! Решит прогнать — и прогонит, а мы и пикнуть не посмеем! Охотники на эту землю всегда найдутся. Наш господин, наверное, поругался со своей бейшей и срывает злобу на нас! — высказал свое мнение Топче, и нельзя было понять, говорит он серьезно или шутит.

— Ей-богу, попал в самую точку, — засмеялся старый Трени и продолжал: — Я-то помню, какая ведьма была его первая жена. Лет десять тому назад мы с Зарче ходили к бею в его дворец внести часть годового оброка. Принесли и сыру и масла. Арап, который служил у бея сейменом, прежде всего свел нас в погреб, где мы и сложили наши дары. Поднимаемся мы из погреба и тут же на лестнице нос к носу сталкиваемся с бейшей; она, в танком платье из чего-то вроде белой марли, показалась нам совсем голой. Увидела нас, попятилась, а спрятаться некуда. Тогда она заревела, как взбесившаяся телка, и выплеснула нам на головы из серебряного кувшина кипяток. А сама побежала вверх по лестнице, да еще ругается: «Разбойники! Негодяи! Кроты слепые!»

У нас от страха поджилки затряслись. Бросились мы обратно в подвал.

— Зенел эфенди, скажи нам, за что так рассердилась госпожа? — спросил я арапа. А он мне в ответ: «Тсс, молчи! Вы сами виноваты. Нужно было раньше посмотреть, есть ли кто на лестнице, а потом уже выходить. Ой, ой, ой! Что вы наделали!» — восклицал арап и колотил себя кулаком по лбу.

Через некоторое время мы потихоньку выбрались, уже не помню, через какую дверь. Но с этим арапом после того случая подружились. Я его часто угощал раки, и уже после первого глотка язык у него развязывался, и он выкладывал мне все: сказывал, что и самому бею нередко доставалось от этой ведьмы. А когда она несколько лет тому назад умерла, бей, вместо того чтобы носить по ней траур, устроил пир — праздновал вовсю освобождение от этой змеи подколодной! Впрочем, говорят, что и от теперешней жены ему здорово достается!

— А сколько жен у нашего бея? — простодушно спросил Козма.

— Сколько? А кому же это известно? — засмеялся в ответ старый Трени.

Разговаривая таким образом, дошли они до холма Бели.

— Эй, дядя Коровеш! Вчера всем селом женили твоего Или, а сегодня женим бея! — пыталась пошутить никогда не унывающая Шумарица, заметив старика, направлявшегося в дом Ндреко.

— Ох, Шумарица!.. Боюсь, не мы его женим, а он нас! — отшутился Коровеш и, пригнувшись в дверях, вошел в дом.

Ндреко сидел у очага и молча размешивал тлеющие головешки; по щекам его изредка скатывались скупые слезы. Ему казалось, что сегодня холодно, по телу пробегала дрожь.

У окна стояла грустная Рина и слегка покачивала колыбель, в которой спал сынишка.

— С добрым утром, племянница! — поздоровался Коровеш, входя и вглядываясь в лицо молодой женщины. В тишине голос старика прозвучал неожиданно громко.

— Добро пожаловать, дядя, добро пожаловать! Как хорошо, что ты пришел! — обрадовалась Рина.

— А, Коровеш, иди сюда! — приподнялся ему навстречу Ндреко.

— И ты дома? А я зашел поздороваться с племянницей да пощекотать усами вот этого маленького чертенка! — сказал старик, усаживаясь на веленджэ, которое поспешила расстелить для него Рина. — А почему ты дома — ведь все село собралось. Выходи, чего сидишь, будто в темнице! — посоветовал он Ндреко.

— А зачем? Говоришь, все село собралось? Это они пришли копать мне могилу. Куда я пойду? Где мне искать защиты? — скорбным голосом откликнулся Ндреко. Потом достал коробку с табаком и протянул ее гостю.

— Ах, как хорошо, что ты пришел, дядя! — повторила Рина и принялась раздувать в печи огонь. — Свекор всю ночь не спал и до самого твоего прихода ни с кем слова не вымолвил.

Ндреко бросил на нее исполненный страдания взгляд и проговорил:

— Я уже прожил свою жизнь, не во мне дело. Но сердце мое разрывается, когда я думаю о вас — о Гьике, о тебе и о Тирке… Где вы будете жить? А Гьика ведь такой вспыльчивый, мало ли что может натворить сгоряча!

— Вот что тебя тревожит! — сказал Коровеш, — но ведь тебе и самому давно известно, что вся эта земля — собственность бея и он может поступать с нами, как ему заблагорассудится, может прогнать нас, когда ему захочется. Такова уж наша крестьянская доля. Вот теперь ему взбрело в голову на месте твоего дома выстроить себе башню. Видно, тут ему очень понравилось, Попробуй, скажи ему: «Не уйду отсюда! Не отдам тебе этот клочок земли!» Он тебе тут же свернет шею, как жалкому цыпленку! Ведь это палач! И упрямством ты ничего не добьешься. Попробуй с ним поговорить по-хорошему, пусть позволит тебе построить дом у рощи. Сунем что-нибудь кьяхи, может, и они замолвят за тебя слово перед беем. А уж если, на худой конец, он не согласится, то и место около ущелья, которое он тебе предназначил, все-таки лучше, чем ничего! Раз мы родились на свет, надо жить, Ндреко, а не сдаваться. Живыми в могилу мы не ляжем!

— Все это так, все это верно… — соглашался с ним Ндреко, печально покачивая головой. — Но кто даст мне хлеба, когда у меня его не будет? Куда я бы ни обратился, никто меня не защитит. Сегодня бей выгоняет меня из дома, где я родился, где жили мой отец и дед: забирает весь мой участок с огородом, с пастбищем. Ты сам знаешь, как я здесь трудился, сколько здесь пролито моего пота. И вот бей лишает меня всего этого и отправляет на край села, к ущелью. Завтра ему вздумается, и он отнимет у меня последнее поле, которое я обрабатываю, и моей семье только останется умереть с голоду. А ты советуешь не сдаваться, на что-то надеяться! Какая может быть для меня надежда?

Рина варила кофе и время от времени незаметно от свекра смахивала слезу.

— Нет, отец! Прав дядя Коровеш: не надо отчаиваться. Бог даст, с голоду не помрем! — вмешалась в разговор молодая женщина, и от этого у старика будто полегчало на сердце.

Ндреко продолжал, обращаясь к гостю:

— Сегодня утром ввалились к нам сеймены. Орут, ругаются, совсем озверели. Перепугали невестку и внука. Рине показалось, что они уже явились выбрасывать наши вещи. А они только велели дожидаться прибытия бея и с криками и руганью ушли. Что мы могли поделать с этими негодяями? Нет у нас никакой защиты!

— И Гьика, как на грех, задержался на пастушеском стане. Уж давно пора ему возвратиться, — проговорила Рина, наливая в стакан ячменный кофе.

— Скрутим еще по одной! — предложил дядя Коровеш и угостил хозяина свои табаком. — Лучше бы Гьика не приходил, пока здесь эти разбойники! Неровен час — вспылит, не вышло бы беды!

— Выпей, пожалуйста, кофе, дядя! — и Рина протянула старику чашку, затем щипцами достала из очага уголек и подала свекру закурить.

Попивая кофе и покуривая, старики продолжали разговор, а Рина подошла к окну. Она увидела вдалеке верхом на конях бея и его кьяхи, которые въезжали на холм. Сердце ее дрогнуло. Она отпрянула от окна и вскрикнула:

— Бей едет! Бей!

— Пожаловал, значит? Поднимайся, Ндреко, выйдем ему навстречу, — сказал дядя Коровеш, и оба старика, тяжело вздохнув, встали.

— А ты, племянница, оставайся с Тиркой здесь. Нечего тебе смотреть, что там будет делаться! — наказали они Рине и вышли.

Холм Бели был полон крестьян. Некоторые сидели прямо на земле, сложив по-турецки ноги; другие стояли, прислонившись к забору. Женщины жались ближе к дому.

По двору спокойно разгуливали петух и несколько кур. Время от времени петух взмахивал крыльями и громко кукарекал. У кучи навоза, при входе во двор, стояла свинья и мордой рылась в навозе, откуда поднимался теплый пар.

Бей, выйдя из дома Рако Ферра, сел на коня и проследовал через все село. Когда он достиг холма Бели и въезжал во двор Ндреко, в нос ему ударил тяжелый запах навоза. Приложив к носу шелковый платок, он повернул коня и рысью погнал его в другую сторону — к заброшенной мельнице Нуни, находившейся напротив холма Бели.