Они были не одни

Они крепко пожали друг другу руки, как старые приятели, и расстались, обменявшись дружескими взглядами.

«Вот хорошего нашел я себе знакомого! — думал дорогой Гьика. — Какой любезный, какой добрый, и понимает, отчего у крестьян душа болит».

Горожанин, с которым так непосредственно и простодушно разговорился Гьика, был Али Кельменди. Выпущенный на свободу после долгого тюремного заключения, он сразу же возобновил свою революционную пропаганду, стараясь разжечь в сердцах рабочих и крестьян пламя возмущения против существовавшего тогда в стране феодально-помещичьего режима. Он развил энергичную деятельность среди рабочих и подмастерьев Тираны, но шпики преследовали его по пятам. Несколько раз его арестовывали и в конце концов выслали в Корчу.

В тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда происходили описываемые события, Али жил в ссылке в Корче. Жил он очень скромно — товарищи помогали ему кое-как перебиваться. Каждое утро он обязан был являться в полицейское управление и мог уходить оттуда, только когда это заблагорассудится полиции. И в Корче следили за каждым его шагом, за каждым человеком, с которым он встречался. Тем не менее Али не отказывался от своей цели: установить тесный контакт с рабочими Корчи, со студентами лицея, со всеми прогрессивно настроенными людьми. После встреч с Али у них нарастал протест против режима угнетателей народа. Ему удалось создать несколько небольших подпольных ячеек, которые начали революционную борьбу.

Такую же работу Али хотел повести и среди крестьян, которые ощущали на себе когти беев. В базарные дни весь окрестный бедный люд собирался в Корче. Грязные, оборванные, исхудалые, без единого проблеска надежды на улучшение своих жизненных условий, они казались живыми трупами. С ними и хотел Али наладить связь. Поэтому он поручил нескольким своим друзьям сблизиться с крестьянами, в особенности — с бедняками. Сапожник Стири — один из друзей и помощников Али — познакомил его с Гьикой Шпати, крестьянином-бедняком из села Дритас. Покупка дров была только предлогом.

Гьика произвел на Али очень хорошее впечатление: ему понравились непосредственность и горячность молодого крестьянина. В тот же вечер он зашел к Стири и, крепко пожимая ему руку, сказал:

— Молодец! Сумел найти такого человека, который укрепит наши ряды.

И на Гьику не менее благоприятное впечатление произвел Али. Всякий раз, приезжая в базарный день в Корчу, он искал встречи с Али, заходил к нему домой и целыми часами беседовал; встречались они и в мастерской у Стири.

Прошло два месяца. Как-то Гьика пришел в Корчу, чтобы продать одну из своих четырех коз. Стири пригласил его к себе на вечеринку. Крестьянин смутился.

— Эх, черт возьми, до чего же я плохо одет! — пробормотал он, оглядев себя.

Действительно, одежда на нем была такая рваная, что, как говорится, и собаке не за что укусить, а опорки на ногах даже не заслуживали названия опингов. К тому же он сегодня не мылся и был весь в грязи после того, как прошел ночью по дороге из Дритаса в Корчу. Сначала он хотел было отказаться от приглашения, но потом передумал: «Если тебя приглашают, почему не пойти и не провести вечер в хорошей компании?»

Они вместе вышли из мастерской и направились к дому Стири. Он познакомил Гьику со своей женой, здоровой краснощекой женщиной, очень подвижной и разговорчивой.

Немного поговорив, они сели ужинать. В это время появился Али. Вслед за ним пришли еще двое гостей — незнакомые Гьике люди. Один из них был высокого роста, круглолицый, широкоплечий, с большими глазами; одет он был с некоторой элегантностью: на нем был красный галстук в черную крапинку и белый воротничок. Второй гость был худой, в расстегнутой рубашке с засученными рукавами и в поношенных брюках.

— Ну, Гьика, что нового у вас в селе? — спросил Али.

«Могу ли я сейчас разговаривать с ним откровенно?» — подумал Гьика и недоверчиво покосился на двух незнакомцев. Али тотчас же догадался, что в их присутствии Гьика боится открыть рот, и, чтобы его подбодрить, успокаивающе улыбнулся. Тогда Гьика решился:

— Что нового может быть у нас в селе, друг? Все по-старому. По-прежнему ходим голодные и босые, хоть и трудимся с утра до ночи, как подъяремные волы. И в семьях у нас нету мира: целыми днями ругаемся со своими женами — все бедность виновата… — Тут он оборвал свою речь и, обратившись к незнакомцам, неожиданно спросил: — А не скажете мне — кто вы такие и чем занимаетесь?

Все расхохотались над простодушием и непосредственностью осторожного крестьянина.

— Не бойся, Гьика, ты не смотри, что они сегодня в галстуках. Это наши друзья, — успокоил его Али.

— Если бы все, кто носит галстуки, были нашими друзьями, тогда из всех нас — и рабочих Корчи и крестьян нашей округи — перестали бы выжимать последние соки. Не прогнали бы горичан из их домов, и не пришлось бы этим несчастным брести куда глаза глядят.

Это замечание Гьики произвело впечатление. Гость с нарядным галстуком одобряюще хлопнул его по плечу:

— Браво, Гьика! Хорошо ты это сказал.

А Гьику разбирало любопытство: чем же все-таки занимаются эти два новых товарища? Он вполголоса спросил у Али:

— Ты мне, может быть, объяснишь, кто эти люди?

— Ах, Гьика, я совсем позабыл познакомить тебя! Вот этот, — он показал на широкоплечего, — учитель средней школы. Звать его Мало. А вот этот, — он показал на худого, — Зенел, подмастерье у портного. Довольно с тебя?

«Учитель, подмастерье, значит — трудовой народ!» — решил Гьика и, успокоившись, обратился к новым друзьям:

— Скажу вам откровенно, до того как я познакомился с Али, здесь у меня, — он постучал по лбу, — была неразбериха, многого я не понимал, зато теперь разбираюсь. Что и говорить, люблю побеседовать с образованными и знающими людьми!.. А у нас в селе — темнота, мрак… Да и что требовать от крестьян, если они не знают грамоты? — горестно закончил он.

Учитель и подмастерье были близкими друзьями Али и пришли сегодня к Стири, чтобы познакомиться с Гьикой и через него наладить связь с крестьянами.

Когда жена Стири ушла в соседнюю комнату укладывать детей, Али заговорил о цели их сегодняшней встречи. И Гьика сразу же убедился, что это изможденное лицо с желтыми провалившимися щеками и потухшими глазами может внезапно оживиться, и в этих глазах вспыхивает яркий блеск, и эти уста произносят слова, каких Гьике до сих пор не приходилось слышать, — слова, полные возмущения и гнева, слова, которые заставляли Гьику дрожать от ненависти к чиновникам и беям. Этот с виду болезненный человек на глазах у Гьики вырастал, становился крепким и несгибаемым, подобно стали. На многие годы запомнил Гьика эти слова Али:

— Разве справедливо, разве законно, что один человек, какой-то бей, владеет огромным поместьем с полями, пастбищами, лесами, виноградниками, которых не охватить глазом, — в то время как тысячи других людей, в поте лица своего возделывающих и обрабатывающих эти угодья, должны ютиться в тесных хибарках и не имеют ни единой пяди своей собственной земли, а обрабатывают землю другого? Знай, Гьика, что вы, крестьяне, — рабы своих беев, так же как Стири и Зенел — рабы своих хозяев и работодателей. Можно сказать, что большая часть населения нашей страны — это рабы, работающие, как волы. Но сбросить с себя ярмо этого подлого рабства можно, только объединившись в борьбе против своих поработителей, как это сделал трудовой народ России…

Всю ночь провели они в горячей беседе, которой Гьика не забудет никогда в жизни. Разошлись на рассвете, Гьика уходил из дома Стири другим человеком, сильным и закаленным.

«Нет такого непреложного закона, чтобы бедняки были обречены на вечные страдания. Они сами должны отвоевать свое счастье у тех, кто украл его у них. Они должны быть беспощадны к врагам, в особенности к первому и главному врагу всего села — к Каплан-бею!» — Так думал Гьика, возвращаясь из Корчи в родное село.

* * *

После этого разговора Гьика попытался сблизиться с наиболее сознательными крестьянами у себя в селе. Заводил с ними беседы, как его научили товарищи в Корче. Впрочем, теперь он и сам уже легко находил примеры из жизни родного села, которые подкрепляли его мысли. Куда бы он ни шел, непременно говорил о невзгодах и лишениях, выпадающих на долю крестьянского люда. Вот и теперь, возвращаясь с дядей Коровешем из пастушеского стана, Гьика заговорил с ним об оброке, за которым бей со дня на день должен был пожаловать из Корчи.