Они были не одни

Стерьо Спассе.

Тирана, декабрь 1957 года.

ОНИ БЫЛИ НЕ ОДНИ

I

— Знаешь, Гьика, знаешь, дружок! Присядем и немного отдохнем, а то я устал, слушая тебя… — с улыбкой сказал дядя Коровеш.

Племянник не заставил себя упрашивать, и они вдвоем уселись под деревом.

Дядя и племянник возвращались с пастушеского стана, куда отправились еще ранним утром. Дело в том, что у дяди Коровеша было неспокойно на душе из-за козла, которого — черт знает почему! — на прошлой неделе вздумалось ужалить змее. Но, слава богу, опасность миновала. Коровеш в этом сам убедился.

Старик снял келешэ^[1] и вытер голову, которая походила на ярко начищенную медную кастрюлю, лишь по бокам торчали два-три седых волоска.

— Вижу, племянничек, что я и взаправду состарился… Сделал два шага, и уже ноги подкашиваются. А каким я был раньше!.. Разве я знал, что такое усталость! Да никогда!

— Поживу с твое, неизвестно еще, каким тогда буду! — ответил Гьика и дал старику прикурить от трута.

* * *

Коровешу уже за семьдесят, хотя по виду этого не скажешь: зубы целы, на ногах стоит крепко. В доме у него порядок: пятеро сыновей, четыре дочки — все поженились, все повыходили замуж, у всех дети, кроме младшего сына Или. Правда, через несколько месяцев отец собирается женить и его. В доме живет свыше двадцати человек: мужчины, женщины, мальчики, девочки — и все трудятся. Двое в зимнее время работают в горах Горицы — добывают уголь. Двое ежегодно уходят на заработки в Дуррес — они тоже углекопы. А один даже уехал искать счастья в Австралию. Остальные — сыновья и племянники вместе с женами и детьми — живут дома, их кормит земля… Хотя все работают с утра до поздней ночи, они никогда не наедаются досыта. Своего хлеба им хватает только на четыре месяца в году, а в остальное время приходится где-то занимать деньги под проценты. Когда возвращаются сыновья, их заработок сразу же уходит на оплату процентов с долга. Так и идет: проценты нарастают на проценты, долг растет, и бедный дядя Коровеш не знает, как и когда его выплатит…

Гьике лет двадцать пять. Он племянник Коровеша, сын его сестры Мары, которая вышла замуж за Ндреко Шпати и уже лет пятнадцать тому назад как умерла. Она оставила Ндреко вдовцом с девятилетним Гьикой и дочкой Витой, которой было лишь полтора года. Как удалось вдовцу столько лет прожить без хозяйки в доме — одному богу известно! Односельчане советовали ему жениться вторично, но… Ндреко не так легко уговорить. Ему уже было под пятьдесят, и женитьба в таком возрасте представлялась ему безумием. Когда родилась Вита, он горько сетовал: маленькие дети — только обуза. Но, когда умерла жена, он всю свою любовь перенес на детей: сам их купал, стряпал на них и даже, если выпадало свободное время, обшивал их. Сердце у него разрывалось оттого, что он не мог обеспечить их всем необходимым. Как часто, возвращаясь ночью с работы на бея^[2], усталый, измученный, он заставал своих оборванных, посиневших от холода малышей спящими в обнимку у остывшего очага. Глаза у них были опухшими от слез, а лица казались окаменевшими от голода.

Ндреко принимался шарить по всем углам: не завалялась ли где-нибудь хоть корка хлеба, — но ничего не находил. Почесывая затылок, еще раз проклинал свою злосчастную участь, ложился рядом с детьми и тотчас же забывался тяжелым сном. Так было не раз и не два, а всегда, пока дети не выросли. Радость вошла к ним в дом только года три назад, когда сын его Гьика женился на Рине, дочери Нгьело, умной предприимчивой девушке, — другой такой в селе не найти! Правда, бедность осталась прежней: своего хлеба хватало лишь на четыре месяца в году. Однако Гьика не сидел сложа руки, а всюду искал работы. Трудился не покладая рук, но все-таки никогда семья не вставала из-за софры^[3], наевшись досыта.

Гьика никак не хотел примириться с теми условиями, в которых ему приходилось жить, работая на бея. Всюду он видел, что люди делятся на две категории: одни живут в достатке и довольстве, другие — в нищете. Бедняков и в городе и в деревне было много, очень много… и они покорно трудились и страдали, считая, что так и должно быть. А бею — тому уж, видно, на роду написано владычествовать над крестьянами и пользоваться плодами их трудов. Сборщик налогов, начальник жандармов, судья и прочие представители власти, проводившие жизнь в безделье, были уверены, что так уж предопределено самим богом: одни трудятся, а другие повелевают. Все крестьяне, все рабочие, где бы они ни находились, были обязаны денно и нощно трудиться, чтобы сильные мира сего — беи и их друзья, представители власти — могли наслаждаться жизнью.

Бедняки должны были не только работать на них, но, если понадобится, и защищать их благополучие с оружием в руках и даже умирать за них.

Когда Гьику призвали в армию, в казармах Тираны и Шкодры среди солдат он не встретил ни одного сына бея или эфенди^[4] — здесь были только сыновья крестьян и рабочих. Беи, ага^[5], эфенди, у которых карманы полны денег, считали своим врожденным, неотъемлемым правом господствовать, обогащаться, принимать почести. Дети их ели изысканные кушанья, спали на мягких перинах, ходили в школы, как будто только у них одних разум и только им одним под стать учиться. Так они готовились со временем занять места своих родителей. Черт бы их побрал! Почему этим избранникам аллаха уготовлена такая счастливая судьба?

После этих раздумий Гьика стал иначе смотреть на мир. Поняв, на чем зиждется рабство, навязанное беями, и как несправедлива полная лишений жизнь его и всех бедняков крестьян, Гьика как бы превратился в другого человека. Это прозрение не пришло само собой: понадобился кто-то другой, кто пришел и открыл ему глаза.

Несколько лет назад в Корче поселился некто Стири, сапожник, шивший опИнги^[6]. Гьика познакомился с ним в армии, где они вместе отбывали воинскую повинность. Позже, после демобилизации, когда Гьика, будучи в Корче, прогуливался как-то по рынку, он увидел лавку Стири. Они узнали друг друга и разговорились; ни тот ни другой не могли похвалиться жизнью.

Стири принялся горько жаловаться товарищу на свою судьбу: у него не осталось земли в деревне, задушили налоги и замучили кредиторы. В поисках работы он нанялся каменщиком на прокладку дороги. Кое-кто из приятелей посоветовал ему пойти в Тирану, где можно хорошо подработать, потому что тамошние богачи строят себе дворцы. Побывал Стири и в Тиране, таскал камни для постройки загородных вилл. Но зарабатывал он мало и с трудом помогал родителям, посылая по сорок пять — пятьдесят франков. Тогда он пошел работать в порт грузчиком: целую зиму таскал на себе тюки, но тоже заработал немного и решил вернуться в деревню.

А дома за это время семья прибавилась: у старшего брата, уже давно женатого, пятеро детей; у самого Стири — четверо: двое мальчиков и две девочки. Как их прокормить? И хлеб они видят не каждый день. Начались в семье раздоры. Отец попрекал Стири за то, что он не может заработать даже для своих детей и слоняется по свету, ничего не принося в дом. Ругал отец и своего старшего сына за то, что тот оказался плохим хозяином. Ссорились между собой и жены братьев. Все это происходило из-за бедности. В общем жизнь дома для Стири превратилась в сплошной ад: земли нет, семья разваливается — ну нет житья и только!.. Махнул он на все рукой, вернулся в город и поступил подмастерьем к сапожнику, шившему опинги, который жил в достатке. Проработал у него год с лишним, овладел этим ремеслом и вскоре, уйдя от хозяина, открыл собственную сапожную мастерскую на базарной площади. Потом перевез к себе семью: жену и четверых детей. Но и теперь ему часто приходилось сидеть без дел: не хватало заказчиков — ведь не каждый день может крестьянин заказать себе новые опинги.

— Так вот, дружок Гьика, смотри, как я живу! Сегодня есть хлеб, а завтра нет. И все-таки в городе лучше, чем в деревне; хочу здесь прожить до смерти…