Слушается дело о человеке

— Простите! — сказал Брунер, нечаянно толкнув кого-то возле шляпного магазина.

Нет, не имело решительно никакого смысла опять разговаривать с этими людьми. Уж лучше поехать к советнику Морицу и осведомиться, по какой причине он так быстро и неожиданно изменил свое мнение и оставил в силе дисциплинарное взыскание, с которым, по его же собственным словам, он не согласен? Впрочем, еще лучше ничего не предпринимать. По крайней мере его оставят тогда в покое. Больше так продолжаться не может. На него уже все пальцами показывают.

Вдруг перед Брунером вырос грозный и высокий уполномоченный по вопросам культуры. Брунер съежился и неуверенно поклонился.

— Вы нарушитель мира, антиобщественный элемент! — прошипел уполномоченный, проходя мимо. — Мы прекрасно знаем все, все, что вы натворили.

Брунер насилу оправился от испуга. Но тут появился его домовладелец, скорчил презрительную рожу и так громко захохотал, что прохожие обернулись.

— Хе-хе-хе, — смеялся он. — Хе-хе! Вы думаете, мы не знаем, что… Да об этом воробьи кричат с крыш…

Вслед за ним показался сапожник.

— Посмотрите на этого чиновника магистрата. У него полон короб выговоров. А с нашего брата еще требуют, чтобы мы их уважали. Тьфу! — и сапожник сплюнул в сточную канаву.

Неожиданно подошел учитель старшего сына.

— Нечего сказать, хорошенький отец! Просто замечательный! Не вылезает из суда!

Наконец Брунер столкнулся с супружеской парой. Он познакомился с ними совсем недавно.

— Мы горько разочаровались в вас. Вы просто темный элемент! Знать вас не желаем! Прощайте!

Брунер не решался поднять голову. Засунув руки в карман, он быстро шел по тротуару.

— Ты отверженный. Понимаешь, как больно быть отверженным. Ты теперь не такой, как другие. Все это видят. Самое лучшее — исчезнуть. Скрыться куда-нибудь, где тебя никто не знает. Твое присутствие вызывает всеобщее возмущение. Ты лишен дара присутствовать. Ты никогда не научишься удобно устраиваться. Спасайся! Исчезни!

— Перестань! Перестань! — вырвалось у Брунера. Но никто его не слышал. Нет, решительно никто не обратил на него никакого внимания. Прохожие равнодушно спешили мимо по своим делам.

«Так, значит, вот до чего я дошел!»

К нему подлетело некое существо женского пола. Он не хотел смотреть на него и все же смотрел. У существа было ярко-оранжевое лицо и такого же цвета шея. Сквозь небрежный вырез платья виднелась удивительно соблазнительная грудь.

— Ты так печален, мсье! — прошептало существо вкрадчиво. — Я тебя утешу. Пойдем со мной в Кино-Палас. Говорят, что я прекрасна. У меня фигура установленных пропорций. Хочешь убедиться сам?

Он ускорил шаг. Существо не отставало.

— Mon Dieu, о господи, как ты печален! Какая муха тебя укусила? Ты прогорел? Или, может быть, проиграл в тотализатор? Дай я утешу тебя, mon pauvre garçon, бедный мой мальчик! Приходи ко мне в Кино-Палас. Я жду тебя!

Он пошел еще быстрее. Существо не отставало.

— Ты почему убегаешь? — крикнуло оно вдруг с обидой в голосе. — Обо мне пишут в газетах, журналы дерутся за право сфотографировать меня, а ты бежишь, enfant terrible, скверный мальчишка!

Он шел все так же быстро. Существо не отставало.

— Ты просто дурак, мещанин! Пардон, но я вынуждена тебе это сказать. Тебе действительно нечем помочь. Я готова тебя убить!

Он опешил и растерянно посмотрел в бумажное оранжевое лицо. Из ее большого рта торчала сигарета.

«Смертельная любовь — четырнадцатая неделя, смертельная любовь — четырнадцатая неделя, смертельная любовь — четырнадцатая неделя, смертельная неделя — смертельная — смертельная — смертельно — смертельно — смертельно — смертельно…»

— С ума можно сойти, — вскрикнул он и резко отвернулся. Но он чувствовал, как длинная лента на деревянном щите продолжает двигаться с ним рядом и убивает его. Он перешел на противоположный тротуар. Стенд с киноплакатами уже давно остался позади, но обрывки оранжевой бумаги по-прежнему хлестали его по голове.

Где-то залаяла собака. Откуда взялась здесь собака? Он поднял голову и увидел, что стоит у дверей доктора Иоахима.

— Вы удостаиваете меня вашим приходом в самое неподходящее время, мой дорогой. Все равно, входите, входите, чудовище этакое…

Иоахим насильно втащил его в комнату и предложил сигарету.

— Ах так, некурящий? Только этого не хватало! Вы что же, совершенно лишены добродетелей?

Адвокат сквозь дым посмотрел на своего подзащитного. Тот сидел съежившись, и казалось, машинально протянул доктору Иоахиму письмо. Адвокат быстро пробежал глазами послание Главного управления надзора.

— Так я и думал. Ничего не поделаешь. Придется обратиться в самую высшую инстанцию, в суд по дисциплинарным делам. Сейчас же займусь этим. — Он положил письмо на стол. — Мы будем совершенно спокойно ожидать победного окончания нашего дела. Я лично нисколько не сомневаюсь в благоприятном исходе. Но пусть это остается тайной. Наши противники, разумеется, полагают, что мы капитулируем.

Он откинулся в кресле.

Брунер устало кивнул головой. Но в этом кивке был еще крошечный отсвет надежды. Позвонил телефон. Вызывали доктора Иоахима. Брунер принялся перелистывать лежавшие на столе журналы.

«Если у тебя краснеют руки, пользуйся «Тонкой 54».

Он перевернул страницу:

«Если ты набегался,

и у тебя устали ноги

и болят плечи

от тяжести, которую несешь…»

— Только не вздумайте, когда вы уже почти у цели, вешать нос! — воскликнул его защитник. — Извольте-ка заняться чем-нибудь другим. Так не годится. Отправляйтесь сегодня же с супругой танцевать. Понятно? Мир вовсе не так мрачен, как вам кажется. Он совсем иной — стоит нам только захотеть.

«Приговорен танцевать! — подумал Мартин. — Ну что ж, пойдем танцевать».

Он встал, подал адвокату руку и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Чиновникам из налогового управления пришлось очень и очень нелегко. Они только и делали, что ломали себе голову, как и с какой стороны подъехать к этому подозрительному Фердинанду Ноймонду, который, невзирая на все вежливые напоминания, до сих пор не уплатил налога. А между тем деньги у него есть. Это совершенно очевидно.

— В прошлое воскресенье он был в баре «Ma chérie» и просто швырял деньгами, — сказал Зандиг, обращаясь к своему коллеге.

— А какая у него машина, черт бы его побрал! — добавил Кнебель, сидевший за письменным столом. — Только я не стал бы покупать огненно-красную. Уж очень режет глаз.

— Огненно-красную? — переспросил с удивлением Зандиг. — Она в жизни не была красной. У него зеленая машина, просто ядовито-зеленая.

— Ну, знаешь ли! Я умею еще отличить красное от зеленого, — заметил обиженно Кнебель.

— О чем, в сущности, вы говорите? — вмешался в разговор третий сослуживец, Юбершрайтер, искавший в шкафу какую-то папку. — У Ноймонда машина не красная и не зеленая, а серая. Просто грязно-серого цвета.

Два приятеля так и уставились друг на друга.

— Как? Что вы говорите? Неужели у него три автомобиля? Впрочем, вполне возможно!

— Ха-ха-ха! — расхохотался Юбершрейтер. — Вот именно! Один — чтобы торговать бриллиантами, один — для металлического лома, а один — специально для женщин! Вот именно!

Зандиг и Кнебель тоже захохотали, и мир был восстановлен.

— Что ж, посмотрим! — сказал Кнебель, кладя в папку несколько справок. — Я вызвал его на сегодня и предложил представить нам соответствующие документы. Это наше последнее предупреждение. Дома его ни разу не удалось застать.

Зандиг усмехнулся.

— А вы надеетесь, что он возьмет да и выложит деньги на стол?

— Посмотрим! Но на этот раз он от нас не уйдет, — твердо заявил Кнебель. — Уж этого парня я все-таки скручу.

Юбершрейтер повернулся спиной к шкафу и кашлянул.

— Мошенник проклятый! А еще бегает на свободе. Вот попробовал бы кто-нибудь из нас — сразу бы угодил за решетку!

— Еще бы, — подтвердил Зандиг. — А вам известен список его прегрешений? У вас глаза полезли бы на лоб.