Они были не одни

— Вы с отцом идите домой, а мне нужно нагрузить осла хворостом, — сказал им Гьика и отправился дальше.

Вскоре он подошел к пастушескому стану, где Бойко пас стада Шумара и еще нескольких крестьян.

Гьика отвел Бойко в сторону и долго говорил с ним о предстоящей перевозке зерна. Бойко, как всегда, был готов действовать, достаточно было ему только приказать. Однако в чем будут состоять их действия, Гьика не сказал. Велел только сегодня к полуночи оставить стадо, незаметно пробраться в село и ждать в кустах в условленном месте. Гьика подаст сигнал, бросив три камня. Тогда Бойко должен выйти из кустов. Но что они будут делать после, — этого Гьика так и не сказал.

Затем Гьика топором выкорчевал несколько пней, нагрузил их на осла и пустился в обратный путь. На душе у него было мрачно. Когда он добрался до села, уже стемнело. Приблизившись к башне бея, он увидел, что окна одной из нижних комнат освещены. Оставив осла с поклажей в стороне, он осторожно подкрался к окну и заглянул внутрь. Он увидел, как пятеро крестьян ссыпали в мешки зерно, в то время как Леший, Яшар и Рако Ферра с безменами в руках взвешивали мешки. Вдоль стены стояло около сорока мешков, полных зерна.

Все так же осторожно, на цыпочках, Гьика отошел от окна и отправился со своим ослом домой.

Кьяхи хорошо придумали: уже с вечера наполнить зерном мешки, чтобы утром они были готовы для отправки. Но Лешему пришла на ум еще одна счастливая мысль:

— Что ты скажешь, Рако, если мы взвесим мешки? Ведь, разумеется, кому-нибудь из этих мошенников вздумается дорогой отсыпать себе зерно, а потом в Корче они будут уверять: «Сколько нам дали, столько мы и доставили!» Ведь это же отъявленные плуты!..

— Отлично придумано, Мустафа эфенди! Против безмена они уже ничего не смогут поделать! — одобрил его мысль Рако.

Вооружившись двумя безменами, они принялись за дело и закончили его уже глубокой ночью. Всего было наполнено и взвешено сто тридцать мешков: семьдесят с пшеницей, двадцать с рожью и сорок с ячменем. Вику и двадцать пять мешков ржи кьяхи еще до этого продали в Дритасе и в соседних селах для покрытия своих личных мелких расходов. На эти же расходы предназначались и оставленные ими в закромах пятнадцать мешков пшеницы и около пяти мешков ячменя. Вторую комнату, где тоже хранилась пшеница, они даже и не открывали: для этого зерна не хватило мешков.

— Ох, и устал же я! — простонал Леший, закончив работу. — Но ради Каплан-бея стоит потрудиться. Какой человек! Всегда примет тебя, угостит, разговаривает с тобой так ласково, так хорошо! Ей-богу, за него и жизнь отдать не жалко!

— Да, другого такого господина не сыщешь! — согласился с ним Яшар.

— Я его помню еще совсем мальчиком, когда он гостил здесь по целым неделям, — сказал Рако Ферра. — На всем свете нет человека лучше его!

Все трое перешли в соседнюю комнату, служившую для кьяхи спальней.

— Право слово, мы так устали, что не грех выпить стаканчик раки! — проговорил Кара Мустафа и направился к шкафу. Достал полуторалитровую бутылищу раки, присланную ему в подарок беем из Корчи вместе с мешками для зерна. Поднес ее к губам и сразу опорожнил на целую четверть. — Хо-хо! Вот это раки! Дай бог здоровья бею!

— Смотри-ка, да ты ее почти всю выпил! — воскликнул Ферра, беря у него из рук бутылку. Поднес ее ко рту — и раки зажурчало у него в горле.

Яшар подошел к печке, открыл стоявший на ней противень и отрезал себе кусище пирога с начинкой.

— Масла маловато, но пирог свежий и вкусный! — проговорил он с набитым ртом. Затем подошел к Рако, взял у него бутылку — и не оторвать! Когда он наконец отнял бутылку ото рта, у него по бороде стекали капли раки, смешиваясь с крошками жирно намасленного пирога.

— Курочка немного остыла, но все равно вкусная, — заметил Леший, жуя куриную ножку. — Славно стряпает молодка Барули!

Пирог поставил Бойчо, — была его очередь. Курицу же дал Барули не в очередь, а в виде штрафа за то, что без позволения кьяхи срубил в лесу несколько стволов для постройки на зиму стойла.

Леший еще раз приложился к бутылке и пришел в веселое настроение. Правда, он здорово устал, но зато завтра отправится в Корчу! Когда бей увидит доставленный хлеб, он, можно в этом не сомневаться, обрадуется. Угостит великолепным обедом, напоит раки и даст баклавы^[24] на закуску. А вечером, может быть, возьмет с собой в домик кормилицы… Хо-хо-хо!.. И, может быть, там ему посчастливится еще раз увидеть украдкой ту, которую он встретил несколько месяцев тому назад! Гибкую, как змейка, с белоснежным телом, видным сквозь тонкие покровы, с такой грудью… Ах, довольно, довольно мечтать!..

Мустафа облизнулся, съел вторую куриную ножку, снова приложился к бутылке. Завтра, да, завтра он увидит эту красавицу. Зажмурил глаза и, отдавшись сладкой истоме, растянулся на деревянной кровати…

Со скрипом приоткрылась дверь, и в ней показалась голова Шоро.

— Мы еще нужны зачем-нибудь или можем идти?

— Вон отсюда, разбойники! — заорал Леший, как бешеный вскакивая с кровати и бросаясь к двери.

— Мы дожидались только твоего распоряжения, — оправдывался Шоро, и пятеро крестьян, согнувшись, один за другим вышли из башни.

— Невежи! Скоты! Испортили мне настроение! — еще раз выругался Леший и снова приложился к бутылке. Он так рассвирепел, что готов был стукнуть Шоро противнем по голове, если бы этот хам вовремя не убрался.

Рако Ферра расстался с приятелями очень поздно, после того как они распили еще бутылочку раки, принесенную им в подарок от крестьян.

Кьяхи хорошенько заперли двери, задвинули железные засовы и, усталые, пьяные, легли спать.

А Гьика еще бодрствовал: все мучился угрызениями совести из-за того, что не выполнил свой долг. Когда он вечером вернулся домой, его встретила повеселевшая жена — маленькому стало лучше.

— Он сейчас спит у дедушки на коленях. Едва ты ушел, как он заснул и до сих пор не просыпался, — рассказывала Рина, помогая мужу разгружать осла.

— Накорми осла хлебом. Он заслужил… Принеси, а я пока расседлаю его, — сказал Гьика жене.

Рина проворно сбегала домой и вернулась с несколькими кусками хлеба. Одной рукой она подавала ослу хлеб, другой держала его под уздцы. Гьика расседлал осла, схватил руку жены и сжал ее с таким пылом, словно они встретились после долгой разлуки.

— Иди домой, я сам с ним управлюсь, — сказал он и нежно погладил жену по щеке.

Рина почувствовала себя счастливой: после рождения ребенка сегодня муж впервые приласкал ее. Будто вернулась их первая любовь. Смеющаяся и радостная вошла Рина в дом.

Гьика поставил осла под навес, положил ему в кормушку кукурузы и прошелся по двору. Он и сам не понимал, что побудило его сжать жене руку, погладить ее по лицу… Сегодня он испытывал большую нежность к жене, ребенку, отцу и сестре — ко всем своим близким. Он посмотрел вдаль, где в ночном мраке еле виднелась башня бея. Его мысли, как и мысли всех его односельчан, были там. Завтра утром все они, бросив свои дела, как подъяремные волы, потащат на себе в Корчу урожай, отнятый у них беем.

— Леший, если ему заблагорассудится, может и жен наших обесчестить, а мы все равно будем сидеть сложа руки! — прошептал Гьика и топнул ногой.

— Гьика, иди ужинать, софра уже накрыта! — позвала его с порога сестра.

Он вошел в дом. Жену свою Гьика любил всей душой и, чтобы ее не огорчать, во время ужина старался казаться веселым. Взял на колени маленького и поиграл с ним. Перед тем как лечь спать — а спали они все в одной комнате, отделенной перегородкой от хлева, где находилась скотина, — Рина потрясла лампу: хотела убедиться, достаточно ли в ней керосина. Поставила ее у изголовья и рядом положила спички: среди ночи может проснуться ребенок, и придется сразу зажечь свет.

Гьика, как и всегда с тех пор, как родился ребенок, лег с краю у двери и завернулся в бурку. Погасла лампа, погасли головешки в печи. В комнате воцарились мрак и тишина. Все погрузилось в сон. Только Гьика, мучимый своими мыслями, не мог уснуть. Тишина и мрак угнетали его, казалось, что он на дне колодца и ему не хватает дыхания.