Они были не одни

Великий гнев вызвало это событие в Корче. Жандармский начальник скрежетал зубами, ругал своих подчиненных на чем свет стоит, обвинял их в том, что в их лице нанесено оскорбление власти. Через неделю он собрал всех жандармов, что были в Корче, и отправил их в Горину. Сколько их было, как ты думаешь?

— Ну, человек семьдесят?

— Вот и не угадал. Целых две сотни жандармов с ружьями, с пулеметами! Оцепили они село и начали неистовствовать. Избивали женщин, но и те не сидели сложа руки, а дрались с жандармами чем попало: камнями, поленьями, кастрюлями. Но что они могли поделать? Жандармы повыбрасывали все вещи, так что к вечеру дома оказались разгромленными, никому даже не позволили вернуться к себе. Какой тут поднялся плач, какие вопли! В окрестных селениях даже было слышно! Несколько дней подряд громили жандармы село, и вот до чего додумались, изверги! Горица далеко от озера, так что жители ее брали воду из колодцев. Так жандармы взяли и набросали в колодцы дохлых кошек, собак, всякого мусора — пусть горичане вместе со своими детьми погибают от жажды!

И пришлось горичанам уходить из родного села. Были они совсем как обезумевшие… Целовали пороги своих домов, стены, землю. В слезах последний раз глядели на холмы, поля, рощи — родные, дорогие места. И опять целовали стены домов и землю, и опять стонали и рыдали. А потом взвалили на спину все, что могли с собой захватить, остальное бросили — и навсегда ушли от родных очагов. С плачем вышли они на шоссейную дорогу, словно направлялись прямо в могилы, выкопанные для них правительством. Целых три месяца прожили они под открытым небом в придорожных канавах; поливал их дождь, дрожали они от холода; есть было нечего, многие заболели. Кончилось дело тем, что им кое-как удалось перебраться через границу.

— Подумать, подумать только, что сделало правительство с этими людьми! Но ради чего оно так поступило? — задал вопрос Али и уже сам собирался на него ответить, но старик перебил его:

— Ради чего? Ради удовольствия Малик-бея. Вот какое у нас замечательное правительство! Ради одного человека оно с корнем вырывает целое селение со всеми его жителями. Славно, славно! Даже во времена турецкого владычества не случалось такого! — проговорил старик и уселся на соломенной подстилке.

Али с большим вниманием прослушал рассказ о трагедии горичан, разыгравшейся в 1932 году. Чего только не писали тогда в их осуждение правительственные газеты! Парламент в течение часа принял новый закон, выгодный для Малик-бея. И вот теперь Али довелось услышать подробный рассказ об этой трагедии из уст старого крестьянина. «Вот как об этом событии думает народ!» — мелькнуло в уме Али. И он сказал:

— Не воображай, дядя Коровеш, что правительство все это сделало только в угоду Малик-бею.

— Как же не так? Разве об этом можно забыть? — удивленно возразил старик.

Али улыбнулся:

— Ты прав, правительство, чтобы угодить Малик-бею, не остановилось перед тем, чтобы сровнять целое село с землей. Однако ты не думай, будто это сделано только ради одного бея Горицы. Нет, в этом были заинтересованы все беи, все байрактары. Правительство понимало, что, если оно не расправится с горичанами, если они выиграют свою тяжбу с беем, завтра их примеру могут последовать крестьяне других сел: и они взбунтуются против беев, и они заявят о своих правах. И неизвестно, к каким последствиям, к каким бедам для правительства все это может привести!

— Верно ты сказал, гег! Именно так оно и было!

— Да, дядя Коровеш! Беи, байрактары, эфенди — все они друг за дружку держатся, они и в правительстве, и в парламенте, и в префектуре — всюду…

— Это верно. Между ними тесный союз.

— А для чего они составили этот союз? Чтобы жить в свое удовольствие! Накапливать богатства, приобретать имения, строить дворцы и средства для всего этого высасывать из крестьян и рабочих. И стоит одному из них в чем-нибудь потерпеть ущерб, как все остальные воспримут это словно кровную для себя обиду. Вот почему все они поднялись на защиту интересов Малик-бея в Горице, вот почему они поддерживают Каплан-бея здесь, в Дритасе, и всех остальных беев, где бы они ни находились.

— Именно так! Правильно говоришь, друг, правильно! — повторял старик, делая затяжку за затяжкой. Потом вдруг встрепенулся, словно вспомнил еще что-то. — А знаешь, кому досталась земля горичан? Тем, кто помог Малик-бею выиграть тяжбу: богатым торговцам, адвокатам и им подобным. Один получил большой участок на берегу озера, другой — хороший куш деньгами; всех отблагодарил бей по положению и чину.

Постепенно к собеседникам опять подошли Эфтим, Зарче, Калеш, Барули, Шоро и Зизел. К ним присоединились Шумар, Терпо и еще несколько крестьян, которым хотелось послушать гега. Круг расширился. Теперь дядя Коровеш говорил совершенно откровенно. В конце-то концов, подумал он, ничего особенно дурного про беев здесь не было сказано. Он всего-навсего поведал этому гегу печальную историю горичан. Кто ее здесь не знает и кто не оплакивал их горькой участи?

Покручивая редкие усы, рассказал несколько историй о возмутительной жадности ростовщиков дядя Терпо. Другие крестьяне подтвердили достоверность его слов.

Все это произвело на Али большое впечатление. «Когда соприкоснешься вплотную с крестьянами, какие страшные раны раскрываются перед тобой!» — подумал он.

— Но если бы все крестьяне, — заговорил Али, — тоже объединились и поклялись друг другу в верности, никаким беям ничего бы не удалось с ними сделать!

Он сказал это так просто и вместе с тем так убедительно, что никто из крестьян не усомнился в его правоте и никто не испугался, как это было утром. И только дядя Эфтим заметил:

— Вот, милый человек, горичане ведь были объединены, а чего они добились?

— Все-таки им удалось долго сопротивляться именно потому, что они были объединены. Но беда их состояла в том, что они остались одни. Если бы к ним примкнули крестьяне других сел, тогда бы вы увидели, как могут дрожать поджилки у беев и представителей власти!

— Опять верно сказал, друг, именно так! — снова отозвался дядя Коровеш. — Разве нашим мозгам до этого додуматься? Да можно ли зайцев объединить в стадо?

— Вы же не зайцы, а люди, дядя Коровеш! А люди должны быть едины, — возразил Али и с воодушевлением продолжал: — Есть на свете большая страна, очень большая… Она называется Россия…

— Да, да! Мы слышали, что русское государство очень могущественно! — перебило его сразу несколько голосов.

— Как же, как же! Мне племянник кое-что рассказывал про Россию, но продолжай, прошу тебя, — сказал Коровеш.

— В той стране крестьяне объединились с рабочими, свергли царя, свергли своих беев, ага, эфенди, ростовщиков и взяли власть в свои руки. Стали хозяевами над всеми фабриками, поместьями, богатствами. И теперь у тамошних крестьян есть своя собственная земля.

— Славно, славно! Молодцы!

— Ей-ей, великое дело совершили!

— Неужто так взяли и прогнали всех беев?

— И даже самого царя?

— И все взяли себе рабочие и бедняки крестьяне? Вот это народ!

— Однако среди этих бедняков, наверно, были очень умные люди, если им удалось совершить такое большое дело? — осторожно спросил дядя Коровеш.

— Верно, дедушка! Нашлись там очень умные люди, которые встали во главе крестьян и рабочих. Это были большевики…

— Эге! Именно большевики, я кое-что про них слышал. Большевики! — воскликнул Шумар, хотя представлял себе большевиков очень смутно.

Ему рассказывал о них молодой болгарин, бежавший из своей страны и добравшийся до Албании. Но то было давно. Позже беглец из Греции, македонец Ило Дигалов, которого вскоре, осенью 1922 года, греки все же убили, некоторое время скрывался в Дритасе, где его спрятали крестьяне. Он тоже рассказывал про большевиков.

— У меня ум простой, деревенский, — разве запомнишь все, что приходится слышать? Повстречаешься с человеком где-нибудь в пастушеском стане, покуришь, поболтаешь, а потом расстанешься и все забудешь, — объяснил дядя Шумар и затем добавил: — Но слово это — «большевик» мне приходилось слышать и от людей совсем другого рода: начальник общинного управления — как раз в то время, когда горичане судились с Малик-беем, — сказал мне, что их подстрекают и натравливают на бея большевики. Но что они из себя представляют, об этом он ничего не сказал.