Одинокий мужчина

Он засыпает, еще улыбаясь.

ЧАСТИЧНО он еще здесь, иногда чуть тревожит плоскую поверхность воды. Большая часть Джорджа погружена в сон.

Мозговое вещество внутри покоящегося на подушке черепа смутно функционирует; не так, как днем. Оно неспособно сейчас принимать решения. Но, может именно поэтому, в таком состоянии оно может знать, что отдельные решения не были приняты: то есть некие тайно подписанные и засвидетельствованные дополнения, сокрытые затем в потаенном месте в ожидании часа их исполнения.

При свете дня Джордж мог бы допросить автора тех решений; однако к утру эти ответы испарятся.

А если он отпугнул Кенни? А если он не вернется?

Пусть уходит. Джорджу он не нужен, ему ни один из этих парней не нужен. Ему не нужен сын.

А если Шарлотта вернется в Англию?

Тогда он обойдется без нее. Ему не нужна сестра.

Вернется ли в Англию Джордж?

Нет, он останется здесь.

Из-за Джима?

Нет, Джим уже в прошлом. Он ему теперь не нужен тоже.

Но Джордж так явственно помнит его.

Джордж заставляет себя помнить. Он боится забвения. Он говорит — Джим моя жизнь. Нет, надо забывать, чтобы жить. Джим это смерть.

Но зачем ему оставаться здесь?

Здесь он нашел Джима. И верит, что здесь найдет другого Джима. Еще не зная об этом, он уже ищет.

Почему Джордж верит, что найдет его?

Он лишь знает, что должен. И потому верит, что найдет.

Но Джордж стареет. Вдруг окажется, что уже слишком поздно?

Никогда не говори этого Джорджу. Он не станет слушать. Не посмеет. К черту будущее. Оно для молодых, для Кенни. А Чарли пусть живет прошлым. Джордж живет здесь и сейчас. Здесь и сейчас он должен найти другого Джима. Здесь и сейчас любить и жить…

МЕЖДУ ТЕМ спящее тело, это тело Джорджа, слишком громко храпит на кровати. Громче обычного, с отмокшими в море пазухами носа, громче обычного, с алкоголем в крови. Джим часто пинком будил тело, переворачивал на бок, иногда в ярости вылезал из кровати, перебираясь спать в гостиную.

Но весь ли Джордж здесь, во всей ли целостности?

На побережье, недалеко к северу отсюда, на образованном лавой рифе под скалами, есть множество мелких бассейнов воды. Туда можно попасть во время отлива. Они изолированы и индивидуальны, и, если вы способны, если вам хватит фантазии, наделите каждый собственным именем, скажем, Джордж, Шарлотта, Кенни, миссис Странк. Если Джордж и прочие — индивидуальности, тогда и каждый этот бассейн можно воспринимать так же; хотя конечно это не так. Мыслящие эти емкости — скажем так — бурлят скоплениями их тревог, ненасытных жадностей, мимолетных догадок, непробиваемых упорств, навеки сокрытых секретов; зловещие амебные организмы загадочным, опасным образом просачиваются к поверхности, на свет. Как вообще это великое множество может сосуществовать? Им некуда деться. Скалы не позволят им разбежаться. В период отлива у них нет выбора.

Но и самый долгий день заканчивается, сменяясь ночным приливом. Подобно тому, как темные воды океана объединяют эти бассейны, так Джордж и ему подобные сливаются во сне с водами океанов всеобщего сознания, объемлющих прошлое, настоящее и будущее, заполняющих пространство вплоть до отдаленных звездных миров. Конечно, легко предположить, что во мраке часть созданий водами прилива унесет в открытый океан. А способны ли они, вернувшись с отливом, рассказать хоть что-нибудь? Поделятся ли с нами своими приключениями? Будет ли им о чем поведать, за исключением того, что вода, в океане она или в луже, всего лишь вода?

ВНУТРИ тела на кровати безостановочно работает мощная помпа, не требующая передышки. Обслуживающая этот четко пульсирующий механизм бригада занимается своим делом. О том, что происходит вне, ее работники мало что знают, кроме сигналов опасности, ложных в основном: красные «опасность» из легко возбудимого ствола мозга отменяются зелеными «порядок» от более уравновешенной его коры. Но сейчас работа идет в автоматическом режиме. Кора мозга спокойно дремлет; ствол его регистрирует лишь обычные в ночи кошмары. Казалось бы, до утра предполагается лишь рутинная работа. Шансы происшествий ничтожны. Сам по себе механизм впечатляюще надежен.

И все же сделаем одно предположение…

Возьмем конкретный момент из давнего прошлого: Джордж входит в бар «Правый борт», впервые видит еще не демобилизованного Джима, неотразимого в своей форме морского офицера. Так вот, представим, что в тот самый миг внутри важнейшей коронарной артерии Джорджа начинается малоизученный процесс. Ни один врач точно не скажет, почему внутренний слой артерии грубеет. Но на огрубевшем слое эндотелия раз за разом начинают оседать ионы кальция… Вот так, медленно, невидимо, в полнейшей тайне, без малейшего намека вышеупомянутым паникерам в мозгу, закладывается поразительно душераздирающая ситуация: рост атеросклеротической бляшки.

И предположим следующее. (Тело на кровати продолжает храпеть). Нечто чудовищно маловероятно. Можете смело ставить десять тысяч долларов против того, что это случится в данную конкретную ночь. Тем не менее, это может, вполне может скоро случиться — в течение ближайших пяти минут.

Что ж, положим, сейчас и есть та ночь, тот час, та самая минута.

Тогда…

Тело на кровати слегка дернулось; безмолвно, не просыпаясь. Внешне оно не демонстрирует никаких признаков молниеносного смертельного удара. Кора и ствол мозга, теряя сознание, гаснут со стремительностью индейской удавки. Лишенное кислорода, сердце сжимается и останавливается. Легкие гибнут, не получая нервных сигналов. Артерии по всему телу сжимаются. Если бы эта блокада носила местный характер поражения в какой-либо из малых артерий, работники обслуживающей бригады могли бы с ней справиться; они способны творить чудеса. При наличии времени, обходные и боковые пути могли бы быть найдены и отлажены, поврежденные места зарубцованы. Но времени нет. Они беззвучно гибнут на своем посту.

Еще несколько минут жизнь теплится где-то в дальних частях тела. Но эти огоньки один за другим гаснут, наступает абсолютная темнота. И если некоторая частичка фикции, определенной нами как Джордж, действительно отсутствовала в момент смертельного удара, блуждая где-то в глубинах океана; она вернется сюда бездомной. Все потому, что с чуждым, не-храпящим нечто частичка воссоединиться не может. Это нечто только гниющему хламу в мусорном контейнере товарищ. То и другое надлежит вывезти и уничтожить, и довольно скоро.

Конец

Послесловие

Этот роман был написан принявшим американское гражданство Ишервудом. Американские критики восприняли его как британский. Можно поразмышлять, что же делает роман, действие которого происходит в Америке, собственно британским? Герой романа Джордж? Он англичанин по происхождению, но американизирован не в меньшей степени, чем сам автор романа (с которым весьма сходен). Вероятно, стиль — изысканный, уклончивый, иносказательный, в противоположность Мейлеру. Я не люблю делить литературу на английском языке по национальному признаку, потому скажу, что это немногословный роман в английских традициях, и понимайте это как хотите.

«Одинокого мужчину» считают романом гомосексуальной культуры. В жизни Джорджа был многолетний роман с впоследствии погибшим мужчиной. В романе описан один день его одиночества. Это 58-летний преподаватель Калифорнийского колледжа (примечателен момент обсуждения «Через много лет» Олдоса Хаксли). Обаятельный и либеральный, ненавязчиво отстаивающий права меньшинств. Проблемы собственной гомосексуальности он преподносит через примеры ущемления прав иных меньшинств. Разъясняя студентам, что они«…воспринимаются как меньшинство, только когда несут определенную угрозу большинству, реальную или воображаемую. Но угроза всегда реальна, потому что меньшинство — люди, а не ангелы». Но в нем не чувствуешь угрозы. Этот замкнутый, утонченный, снисходительный к американскому материализму и грубоватости человек, лишившийся смысла всей своей жизни. Он все еще принадлежит к большинству (или все же меньшинству?), именуемому ныне живущими, следовательно, ему предстоит как-то прожить и этот свой день. Читатель увлечен ходом описываемых событий, хотя особенного ничего не происходит. Одурманенный количеством выпитого за день, он мастурбирует в кровати; и под конец поразительное описание того, как его измученное сердце и изношенные артерии отказываются поддерживать в нем жизнь. День окончен; он засыпает. Джойс научил зачарованно следить за ничем не примечательными событиями повседневной жизни. Но здесь нет места гипертрофированным насмешкам Джойса над банальным. Это честное повествование, надолго остающееся в памяти.