Одинокий мужчина

— Она надеюсь в курсе, что вы с ним развелись?

— Конечно, пришлось сказать ей сразу после развода. Иначе, узнай она это каким-то чудом не от меня, вышло бы слишком унизительно. Так что я ей обо всем написала, она ответила самым подлым торжествующим письмом, дескать, теперь тебе придется вернуться в страну, которую ты бросила; именно в таком смысле. Конечно я страшно разозлилась — ты же меня знаешь! — и написала в ответ, что божественно счастлива здесь, и никогда, никогда больше ногой не ступлю на ее унылый островок. А потом, знаешь, нет, я никогда тебе этого не говорила, это так стыдно — но после того письма, из чувства вины я начала отсылать ей всякие вещи: деликатесы из шикарных магазинов на Беверли Хиллз, разные сорта сыра, бутылки, баночки. А ведь, живя в стране изобилия, я едва могла себе такое позволить! Но я такая идиотка — раз начав, уже не могла остановиться и подумать, насколько это бестактно! Так что Нэн это было только на руку. Она выжидала какое-то время, получая мои посылки и уплетая, полагаю, вкусности, а потом совершенно убила. Она спросила, разве в Америке не знают, что война давно кончилась, и подачки для британцев вышли из моды?

— Милое создание!

— Нет, Джо, под этой маской Нэн действительно меня любит. Такой, какой она хочет меня видеть. Она на два года старше, в детстве это много значит. Я привыкла, что она всегда ведет — и я следую за ней. Тогда я не потеряюсь… Понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет.

— Ладно, это неважно. Прошлое тоже связано с возвращением домой. И тоже связано с Нэн. Трудно вернуться в ту точку, где ты свернул с дороги, понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Как же, Джо — прошлое! Ты станешь притворяться, будто не понимаешь, о чем я?

— Прошлое есть то, что уже прошло.

— Слушай, не будь занудой!

— Нет, Чарли, я серьезно. Прошлое позади. Люди хотят убедить тебя, что оно не прошло, указывают на музейные экспонаты. Но это не есть прошлое. Ты не найдешь прошлого в Англии. Как и нигде, конечно.

— Нет, ты правда зануда!

— Слушай, ты же можешь съездить туда на время? Увидишься с Нэн, если захочешь. Только ради Бога, не связывай себя обещаниями.

— Нет, если я вернусь, то навсегда.

— Почему?

— Я больше не вынесу неопределенности. Теперь я обязана сжечь свои корабли. Я раньше думала, что сожгла, уезжая сюда с Бадди. Теперь мне точно нужно…

— Ох, ради Бога!

— Я знаю, что все изменилось, многое там ужасно, мне будет не хватать супермаркетов, бытовой техники и удобств. Возможно, там я буду постоянно простужаться, привыкнув к здешнему климату. Возможно, ты прав, и жизнь с Нэн окажется кошмаром. Ничего не поделаешь. Но по крайней мере, я буду знать, где я.

— Впервые в жизни терплю такой тоскливый мазохизм!

— Да, наверное, похоже на то. А может так и есть! Как думаешь, мазохизм и есть наш патриотизм? Или можно сказать, наоборот? Вот смех! Дорогой, может, еще по маленькой? Выпьем за старый добрый британский мазохизм!

— Думаю, хватит, душа моя. Пора в постельку.

— Джо — ты уходишь?

— Мне пора, Чарли.

— Но когда я тебя увижу?

— Очень скоро. Если конечно не отправишься в Англию прямо сейчас.

— А, не дразни меня! Сам прекрасно знаешь, что нет. Я буду сто лет собираться… А может никогда не соберусь. Как я вынесу все эти сборы, прощания, все усилия? Нет, боюсь, я не вынесу…

— Мы это еще обсудим. И не раз… Спокойной ночи, дорогая.

Она приподнимается навстречу, когда он склоняется поцеловать ее. Они неловко сталкиваются, и едва не валятся вместе на пол. Сам пошатываясь, Джордж поддерживает ее.

— Не представляю, как я смогу расстаться с тобой, Джо.

— Так не расставайся.

— Как ты так можешь? Тебе кажется все равно, уеду я или нет.

— Конечно, мне не все равно.

— Правда?

— Правда!

— Джо?

— Что, Чарли?

— Думаю, Джим не хотел бы, чтобы я оставила тебя одного.

— Тогда не оставляй.

— Нет, я серьезно! Помнишь, мы с тобой ездили в Сан-Франциско? Кажется, в сентябре прошлого года, когда вы вернулись из Англии…

— Да, помню.

— Джим не мог поехать с нами в тот день, не помню, почему. Поэтому он прилетел на следующий, и там присоединился к нам… Впрочем, неважно, но когда мы садились в машину, Джим сказал мне кое-что. Я это никогда не забуду… Я тебе рассказывала?

— Кажется, нет.

(Она ему как минимум шесть раз рассказывала; всегда под мухой.)

— Он сказал мне: вы оба должны заботиться друг о друге.

— Так и сказал?

— Да, так и сказал. Именно такими словами. И Джо, мне кажется, он говорил не о заботе. Он имел в виду нечто большее…

— Что он имел в виду?

— Это было меньше чем за два месяца до его отъезда в Огайо. Так что думаю, он велел заботиться, потому что знал…

Слегка покачиваясь, она глядит очень серьезно, но как-то смутно, словно пытается разглядеть его сквозь все выпитое ею сегодня.

— Ты веришь в это, Джо?

— Откуда нам знать, что он знал, Чарли? Но наверное он хотел бы, чтобы мы заботились друг о друге. — Джордж положил ей руки на плечи. — Так пожелаем друг другу спокойных снов, хорошо?

— Нет, подожди… — как ребенок, она отдаляет необходимость идти спать вопросами. — Как думаешь, тот паб еще продается?

— Полагаю, да. А это идея! Почему бы нам его не купить, Чарли? Что на это скажешь? Можно пьянствовать и делать деньги одновременно. Куда веселее, чем жить с Нэн!

— Ах, дорогой, как здорово! Ты думаешь, его правда можно купить? Нет… ты шутишь, да? Я вижу, что шутишь. Но ты не признавайся. Давай тоже строить планы насчет паба, как вы с Джимом. Он был бы рад продолжить, правда?

— Конечно, был бы… Спокойной ночи, Чарли.

— Спокойной ночи, Джо, любовь моя…

Они обнимаются, она целует его в губы. Вдруг он чувствует ее язык во рту. Она и раньше так целовалась. Вечные хмельные попытки, теоретически способные, на стотысячной по счету, сместить их отношения в желанную ей плоскость. Неужели женщины никогда не сдаются? Никогда. Но именно потому, что не сдаются, они умеют проигрывать. Когда после паузы он отстраняется, она не пытается его удержать. И не ищет повода оттянуть его уход. Он целует ее в лоб. Словно дитя, смиренно позволяющее уложить себя в колыбельку.

— Сладких снов.

Джордж отворачивается, открывает входную дверь, делает шаг, и — оп-па! Он едва-едва не летит головой вниз по всем ступенькам — нет, дальше, десять, пятьдесят, сто миллионов футов вниз, в бездонную черную ночь. Лишь судорожная хватка за ручку двери спасает его.

Он оборачивается, пошатываясь, с колотящимся сердцем улыбаясь Шарлотте, но к счастью, она уже удаляется прочь. И не видит его последнюю глупость. Воистину по милости провидения, иначе ему бы не удалось отбиться от ее усилий оставить его на ночь; а это, как минимум, означало бы очень поздний плотный завтрак, и разумеется с питьем; а следом дневной сон и ужин, и еще, и еще, и еще больше поводов выпить… Такое уже не раз случалось.

Но на этот раз пронесло. Так что он с осторожностью домушника закрывает за собой дверь, садится на верхнюю ступеньку, и переведя дух, делает себе наисерьезнейшее внушение. Ты пьян. Старый тупой дурак, как ты посмел так напиться? Так вот, теперь слушай: сейчас очень медленно спускаемся на самый низ по всем ступенькам, оттуда идем прямиком домой, потом вверх по лестнице и сразу в кровать, даже чистить зубы необязательно. Все ясно? Ну, так пошли…

ВОТ и прекрасно.

Только как тогда объяснить, что, поставив было ногу на мостик через пролив, Джордж, фыркнув себе под нос, вдруг разворачивается; и как школьник, удравший из-под опеки этих несносных маразматиков взрослых, рассмеявшись, бегом по дороге несется к океану?

Перебегая рысцой с Камфор-Три-Лейн на Лас-Ондас, он видит приветливое зеленое сияние круглых иллюминаторов бара „Правый борт“, что на углу автострады у океана, напротив пляжа.