Одинокий мужчина

— Ничего не отвечайте, — говорит Джордж Кенни, опасаясь узнать его мнение, и неважно какое оно, — я признаю, черт, конечно признаю, что я действительно грязный старикашка. Как девяносто девять процентов стариков. Это так и есть, если позволите продолжать в таком духе. Я не против терминов, которые вы на меня налепите, но я против подобного ко мне отношения — исходя из ваших же интересов.

— Послушайте, дела и так плохи — это катастрофа в прямом и любом переносном смысле, нам незачем забивать голову еще и дурацкими категориями. Зачем вообще мы живем? Сортировать своих ближних по каталогам, как туристы в художественных галереях? Или все же обрести способность чувствовать некие знаки, сигналы от себе подобных, пока не поздно? Ответьте мне!

— Как все это просто для вас, молодых: догнать человека в кампусе, обвинить в скрытности. Боже милостивый, в скрытности! И это все? Вы способны понять, каково мне, как бы я хотел говорить с вами?

— Вы спросили об опыте. Я объяснил. Опыт бесполезен. Но он мог бы быть полезен. Если бы мы не были такими идиотами, чинушами и трусами. Вы тоже, дитя мое. И не вздумайте отрицать! А шокировала вас постель в моем кабинете, потому что вам так проще. Вам не нужны мои резоны. Черт, вы не поняли? Постель эта и есть опыт.

— Ну, ладно, я вас не виню. Чудо, если бы вы действительно поняли. Это ерунда, забудьте об этом. Вот он я, а вот вы, в этом дурацком одеяле. Зачем оно вам, ради святого? Зачем я вообще это говорю? Может, вы и это поймете превратно? И ладно, если так, мне плевать. Главное, вот я, и вот вы, и нам некому здесь мешать. Такого может никогда более не случиться. Буквально! А время уходит безнадежно. Ладно, все карты на стол: зачем вы вообще здесь? Вы хотели узнать кое-что от меня! Это истинная причина вашего появления здесь, даже если вы правда верите, что хотели переспать с Лоис. Поверьте, я ничего не имею против нее. Она воистину ангел. Но грязного старикашку вам не обмануть — он знает цену сентиментальной влюбленности; это важная вещь, но не самая важная. Нет, Кеннет, сюда вы пришли ради меня, сознаете ли вы это, или нет. Частичка вашего сознания прекрасно знала, что Лоис в мотель не пойдет, поэтому она отправится домой, а вы — сюда. Думаю, сейчас бедняжка в отчаянии рыдает в подушку, так пожалейте ее, когда увидитесь…

— Но я отвлекаюсь. Суть в том, что вы пришли ко мне узнать нечто важное. Зачем отрицать, чего стыдиться? Поймите, я вас насквозь вижу. Я знаю, чего именно вы хотите. Узнать, что я есть…

Ах, Кеннет, я сам этого хочу больше всего на свете! Чертовски хочу! Но не могу. Буквально. Вы поймите, откуда мне знать, что я такое? Так что мне нечего сказать. Вам придется узнавать самому. Я есть книга, которую вам предстоит прочесть. Книга не может этого сделать без вас. Она даже не представляет, о чем она. Я не знаю, кто я есть…

Вы могли бы меня понять. Если бы постарались. Вы один в кампусе способны на это, я уверен. И это самое прискорбное и безнадежное. Вместо понимания вам проще записать меня грязным старикашкой, превратив этот вечер, который мог бы стать самым бесценным и незабываемым в вашей юной жизни, в пошлое кокетство! Вам не нравится это слово? Но именно так это называется. Трагедия в том, что оно везде: кокетство вместо честного секса, пардон за прямоту. Это сплошное кокетство — одеяло на одно плечо, якобы скверные мотели. Вы упустили единственный шанс, который мог бы — и это не пустые слова — перевернуть всю вашу жизнь…

Сначала улыбающееся лицо Кенни еще четкое, потом его улыбка распадается на мельчайшие ослепительные радуги; и Джордж закрывает глаза. Звон в ушах громче Ниагарского водопада.

ПОЛЧАСА прошло, или час — не больше, пожалуй — Джордж моргает, он просыпается. Еще ночь. Темень. Тепло. Постель. Он в постели! Резко поднимается, опираясь на локоть. Включает настольную лампу. Это его рука включает, на руке рукав, рукав пижамы. Я в пижаме!

Как? Почему?

Но где он?

Шатаясь, Джордж выбирается из кровати, чувствуя легкую тошноту, толком еще не проснувшись. Надо сходить в гостиную. Нет, стоп! Рядом с лампой он видит бумагу:

Я подумал, пожалуй, мне лучше уйти. Я люблю бродить по ночам. Если меня загребут копы, я не скажу, где я был — клянусь! Даже если мне будут выкручивать руки.

А вечер был грандиозный. Давайте повторим? Или вы не верите в возможность повторений?

Нигде не нашел использованную пижаму, поэтому взял чистую в шкафу. Может, вы спите нагишом? Я не стал рисковать, вдруг вы схватите воспаление легких, а?

Спасибо за все,

КЕННЕТ

Сидя в кровати, Джордж читает эти строки. Потом с легким раздражением, словно пробежавший глазами маловажную депешу генерал, выпускает из рук спланировавшую на пол бумагу, встает, идет в ванную, облегчает мочевой пузырь, не взглянув в зеркало, даже не включая света; вернувшись в постель, выключает настольную лампу.

Ничтожный соблазнитель, мысленно говорит он, без малейшего раздражения. И хорошо, что не остался.

Но пульсация нервов и крови в паху не дает уснуть растянувшемуся на спине во мраке ночи телу. Все спиртное скопилось там, внизу.

Лежа в темноте, он воображает себе Кенни и Лоис, оставляющих машину на Камфор-Три-Лейн — чуть дальше, на случай, если за ними следят соседи, незаметно пересекающих мост, открывающих дверь — стук двери, она хихикает — натыкается на мебель в гостиной — короткий японский испуганный возглас — вдвоем на цыпочках они взбираются вверх по лестнице, не включая света…

Нет, ничего не выходит. Джордж пытается несколько раз, но заставить Лоис подняться вверх по лестнице он не в состоянии. Всякий раз на лестнице она будто испаряется (теперь он точно знает, что Кенни не удастся даже затащить ее в этот дом).

Но, начав игру, Джордж не намерен останавливаться. Кенни нужен партнер, поэтому Лоис заменяет тот сексуальный золотистый кот, изящный мексиканский теннисист. Этому парню лестница не помеха! Оба в кабинете наверху. Джордж слышит, как падает на пол ремень… Они раздевают друг друга.

Кровь колотится у Джорджа в паху. Его разгоряченная интимная плоть твердеет и распухает. Пижама сорвана и летит прочь.

Джордж слышит, как Кенни шепчет мексиканцу, давай, малыш! Невидимкой он входит в комнату. Очевидно, что оба теперь почти готовы к любви…

Нет, так тоже не годится. Джордж совсем не чувствует настрой Кенни. Не верит в реальность его желания; кажется, он вот-вот рассмеется. Надо быстрее найти ему замену! Джордж поспешно превращает Кенни в крупного блондина с теннисного корта. Вот так-то лучше! Отлично! Теперь пусть обнимутся. И пойдет яростная плотская забава. Джордж парит над ними, наблюдает. Он на миг-другой сливается то тем, то с другим тяжко дышащим в конвульсиях страсти телом. Он — это они, оба сразу. Ах… как хорошо! А-а…!

Ты старый кретин, говорит ему разум. А мне не стыдно, с беззлобно снисходительной усмешкой говорит он обмякшему, вспотевшему телу; словно старому прожорливому псу, слопавшему неразумно большой кусок мяса. Ну что, может теперь поспим? Нащупав носовой платок под подушкой, он вытирает им живот.

КОГДА сон понемногу начинает дурманить сознание, он спрашивает себя, не стыдно ли ему будет завтра встречаться с Кенни взглядом?

Нет, ничуть. Даже если он доложит Лоис (что вряд ли): я его раздел, уложил в постель — он напился, как последний дурак. Придется тогда рассказать и о купании: Ты бы видела его в воде — прямо чокнутый пацан! Вас нельзя оставлять без присмотра, сказал я ему.

Джордж улыбается про себя, он совершенно с этим согласен. Конечно, я чокнутый, думает он, в том мой секрет, моя сила.

И собираюсь продолжать в том же духе, объявляет он. Вы еще не такое увидите, вы все! И знаете, что? Я лечу в Мехико на Рождество! Что, спорим? Утром сразу же забронирую рейс.