Одинокий мужчина

— Какой именно опыт?

— Ну, места, где был, встречи с людьми. Какие-то ситуации, которые потом могут повториться, и это поможет справиться. То, что с годами тебя делает умнее.

— Я вот что вам скажу, Кенни. За других не могу отвечать, но я лично ничуть умнее не стал. Конечно, много разного со мной было, но если ситуации и повторялись, даже если я думал, вот оно: опять — ничем мне мой опыт не помог. По-моему, я лично становлюсь только глупее и глупее. И это факт.

— Вы не шутите, Сэр? Этого не может быть! То есть, глупее, чем в молодости?

— Намного глупее.

— Будь я проклят… И весь опыт бесполезен? Вы хотите сказать, что с тем же успехом его могло не быть?

— Нет. Не совсем так. Вы не сумеете им воспользоваться, если и не пытаться — но если у вас есть опыт, который вы можете применить — это бесценно.

— Пошли купаться, — внезапно сказал Кенни, словно их болтовня ему надоела.

— Ладно.

Кенни от души расхохотался.

— О-о, это потрясающе!

— Что потрясающе?

— Это был тест. Я думал, вы заливаете насчет глупости. И сказал себе, предложу я ему что-нибудь совсем дикое, и если он откажется, или просто засомневается — значит, точно заливает… Ничего, что я так говорю, Сэр, а?

— Почему бы нет?

— Ну, здорово!

— Итак, я не заливаю, чего же мы ждем? Вы-то часом не заливаете?

— Черта с два!

Вскочив с мест и расплатившись, они бегут из бара через дорогу, Кенни одним махом перелетает через ограждение и прыгает с высоты шести футов вниз на песок. Джордж не слишком ловко пытается перелезть через перила. Кенни оборачивается, лицо его сияет в свете уличных фонарей:

— Вставайте мне на плечи, Сэр.

Джордж подчиняется с пьяной доверчивостью, и Кенни с мастерством балетного танцора, поддерживая за икры и лодыжки, перемещает его на песок. При таких манипуляциях их тела соприкасаются хоть и кратко, но жестко. Электрическое поле диалога нарушено. Их отношения сейчас трудно определить, но вряд ли они символические. Отвернувшись, они бегут к океану.

Фонари теперь так далеко, что их яркие пятна ничего не освещают; может, свет гасит слой верхового тумана. Океан едва виднеется густой холодной чернотой. Кенни с дикими криками срывает с себя одежду. Джордж остатками осторожности фиксирует наличие фонарей, шансы появления машин и полиции, но он уже не колеблется, не в состоянии; марш-бросок из бара должен завершиться в волнах океана. Он неловко раздевается, путаясь в штанинах. Кенни, теперь совершенно обнаженный, подобно отважному воинственному дикарю азартно атакует волны. Когда Джордж наконец избавляется от штанов и ощущает под ногами песок, ночные волны уже уносят морского дьявола Кенни прочь; не удостоив его взглядом и не оборачиваясь, чудовище всецело отдается стихии.

Для Джорджа волны слишком велики. Угрожающе набегая одна за одной из черноты, они нависают над ним, сверкая чудным блеском; ринувшись вниз с оглушающим грохотом, рассыпаются на песке фосфоресцирующим шипением прибоя. Джордж счастливо хохочет над своим телом, весь в бриллиантах-капельках. Слишком пьяный, чтобы пугаться, он смеется, ныряет, захлебываясь, глотает соленую, не хуже виски пьянящую воду. Иногда мельком замечает нагое тело Кенни, исчезающее в очередном водовороте. Всецело отдаваясь обряду самоочищения, он снова бросается вперед, раскинув руки, раз за разом повторяя крещение в волнах, полностью отрешившись от мыслей, слов и желаний, от себя в целом, от прошлой жизни; становясь все чище и чище, все свободней, безыскусней. Джордж совершенно счастлив одиночеством; довольно знать, что есть только он и Кенни, они вдвоем во всей стихии; лишь для них ночь, шум и волны. Пусть будет вдалеке свет фонарей, фары проносящихся машин, на склонах холмов свет окон высохших домов, где адепты всего сухого с сухим скрипом забираются в свои пересохшие постели. Здесь только беглецы от сухости Джордж и Кенни, они пересекли границу водной стихии, оставив на таможне всю одежду.

Но вдруг апокалипсис, чудовищно гигантская волна — и Джордж застывает, не чувствуя под собой дна; он гол и ничтожен перед ее величием, перед ее нависшим валом, перед сокрушительным ударом надвигающейся стихии. Джордж пытается поднырнуть под нее — даже сейчас не зная страха — но схвачен, прокручен раз, другой, и третий; хватая воду руками, он рвется к поверхности, хотя вверху она или снизу, сбоку или сзади — он уже не представляет.

А потом Кенни, пошатываясь, вытаскивает его из воды, подхватив под мышки, он смеется, приговаривая, как хорошая нянька:

— Хватит, на сегодня хватит!

А Джордж, все еще оглушенный избытком алкоголя и воды, глотая воздух, твердит:

— Я в порядке, — направляясь обратно в воду.

— Ну а я нет, я замерз, — говорит Кенни, заботливо натирая Джорджа своей, собственной рубашкой до тех пор, пока жжение кожи на спине не вынудило того умерить нянькин пыл.

Но вообще Джордж так впечатлен его заботой, что готов прямо сейчас свернуться калачиком и уснуть, сжавшись до размеров младенца у ног богатыря. Чудно, но едва они вышли из воды, как в глазах Джорджа все члены Кенни невероятно разрослись в пропорциях: громадные обнаженные в улыбке зубы, широченная выпуклость плечи, торс с внушительными причиндалами, длиннющие ноги, впрочем, от холода дрожащие.

— Можно к вам домой, Сэр? — спрашивает Кенни.

— Разумеется. Куда еще?

— Куда еще? — Повторяет Кенни, ему это кажется забавным.

Подхватив одежду, все еще голый, он направляется к шоссе, на свет.

— Вы в своем уме? — кричит Джордж ему вслед.

— А в чем дело? — Кенни ухмыляется, обернувшись.

— Вы так и пойдете? С ума сошли? Вас сдадут в полицию!

Кенни добродушно пожимает плечами.

— Нас никто не увидит. Мы же невидимки — вы не знаете?

Но конечно же, он одевается, Джордж тоже. Когда позже они шагают по пляжу, Кенни обнимает Джорджа за плечи.

— Знаете что, Сэр? Вас нельзя оставлять одного. Вы навлекаете на себя неприятности.

ПРОГУЛКА к дому достаточно отрезвила Джорджа. В дом посреди ночи входят уже не дикие чудища морские, а пожилой мокроволосый профессор с основательно мокрым студентом. Джордж, чувствуя себя не в своей тарелке, отрывисто командует:

— Ванная наверху. Я принесу полотенца…

Кенни тотчас же переходит на официальный тон, интересуясь почтительным и немного разочарованным тоном:

— Вы тоже примете душ, Сэр?

— Я могу и позже… Жаль, но у меня нет одежды вашего размера. Завернитесь в одеяло, пока одежду не высушим обогревателем. Боюсь, это процесс довольно долгий, но что делать…

— Послушайте, я не хочу вам надоедать. Может, я пойду?

— Не дурите. Схватите воспаление легких.

— Одежда на мне высохнет. Ничего страшного.

— Чепуха! Идемте наверх, покажу вам, где что лежит.

Нежелание Джорджа отпускать его, похоже, льстит Кенни. Во всяком случае, принимая душ, он громко горланит; пением это не назовешь. Наверное, разбудит соседей, но какая разница? Джордж снова на подъеме; он возбужден, счастлив и бодр. Поспешно раздевается в спальне, облачается в белый махровый халат, затем спускается вниз, ставит чайник и делает несколько бутербродов на ржаном хлебе, с тунцом и помидорами. Несет все это на подносе в гостиную, куда спускается и Кенни, небрежно завернувшись в одеяло: ни дать ни взять жертва кораблекрушения.

Кенни заявляет, что не хочет ни кофе, ни чая; ему лучше пива. Что же, Джордж приносит ему банку пива из холодильника, себе опрометчиво наливает приличную дозу скотча. Вернувшись, он находит Кенни зачарованно изучающим его жилище.

— Вы здесь живете один, Сэр?

— Да, — отвечает Джордж, добавив с ноткой иронии, — Это для вас сюрприз?

— Нет. Один из парней говорил об этом.

— Вообще-то прежде я жил вместе с другом.

Но этот друг не вызывает у Кенни интереса.

— И даже без кота, собаки, или еще кого-нибудь?

— Полагаете, стоило заиметь? — Джордж спрашивает чуть агрессивно. Бедный старик, ему некого любить — так, наверное, Кенни считает.