Курс практической психопатии (СИ)

— Да, я так и сделала, — грохнула она бутылку об стену, осколок прочертил мне плечо, я дернулся. — Только вот сердце у него остыло уже. Процесс обычный пошел, никакой романтики, — пробурчала она в сторону недовольно.

— Молодец, — кивнул я. Раскивался, дурак. Тут такое, а я киваю. Может, она и меня убьёт? Я поверил ей, что она реально расчленила своего любимого, а что бы и нет, с такими глазами. Я бы тоже терзал Арто, если б мог…

— Завидую, — вздохнул я.

— О, да, это было что надо! — сказала она, и хлопнула ладонью по столу. — Ну, я пошла, пора!

— Куда? — схватил ее за запястье инстинктивно я.

— Не хочешь, чтоб уходила? — усмехнулась она. — Ну хорошо, посижу, вроде могу еще.

— Так вот! — закурила она. — Мне двадцать восемь лет, я уважаемый профессионал, старший танатолог, старая наша паталогша умерла надысь, и милый мой вот тоже, я потому и заставила его ко мне на стол положить. Там молоденький практикант собирался пошариться, да я себе забрала, напоследок-то, да и воспользоваться не грех таким случаем, это ведь один раз возможно, если возможно вообще, что вот так… — она развела руками, и покачала головой. — А молоденький этот, за мной все бегал, ну я как управилась, так ему сказала — иди, убери как следует, дочисту! Побежаааал… вот этой штучкой и резала, — помахала она скальпелем. — Будто по живому. Как он орал во мне, что ж ты делаешь, стерва? Прям как живой, — усмехнулась она. — А горе-то какое, Ветер! Ой, горе-то, — всхлипнула она, но тут же улыбнулась, безнадежной улыбкой суицидника, человека с той стороны.

— Так о чем я? — спросила, помолчав.

— Тебе двадцать восемь лет, — спокойно напомнил я.

— Да, и моя самая страшная мечта, самая сладкая греза воплотилась… первый раз, когда я его встретила, второй раз, сегодня ночью самая долгая и пиздатая наша ночь! — она говорила и уже не замечала меня. Вдруг встала, и вышла. Я посидел как-то время, и прошел за ней. Нашел ее на балконе. Откуда-то тянуло горьким дымом. Кто-то что-то жег во дворе. Город просыпался, рассвет затоплял все разбавленной кровью. Ее кровью… сестры и лучшего друга Арто. Я вспомнил ее. Мы виделись мимоходом пару раз. Арто восхищался ей, с восторгом говоря — дура! Такая дура, и извращенка, паталог… ей бы детей рожать, возраст, но как девчонка все бегает. И вот — все, не родит она никого. Она истекает кровь, перерезанная вдоль скальпелем, тем самым, которым воплощала Мечту — пошарить в кишках любимого. Она прижимала к себе, как ребенка, кровавый пакет. Что там — хотел было спросить я, но не решился рот открыть. Я просто вышел, оставив ее умирать на балконе. Ей так надо. Я здесь не нужен. Пусть в Ад она уйдет спокойно, проскользнет на тот свет на своей крови.

Через полчала я решился заглянуть к ней снова. Она была уже мертва. Пакет выпал из ее рук, и лежал на коленях. Я поднял его, раскрыл, такой липкий и плотный, и заглянув туда, чуть не вскрикнул — там лежало сердце. Человеческое — я точно понял. Его сердце. Медленно и аккуратно, я извлек этот холодный гладкий кусок, повертел перед глазами, и положил обратно — вернул ей, сложив руки так, чтоб она и дальше обнимала его, унося с собой по скользкой от крови дороги в преисподнюю…

Мне не нужны его страдания. Я просто оделся, допил водку, выкинул сердце собакам, из окна спальни Арто, выходящее во двор. Вылил ведро воды, обмыв балкон, прихватил скальпель, чтоб бросить в мусорку по дороге, развернулся и ушел. Стрельнув у покойницы сигарету. Не хочу, не буду помогать Арто справляться с его мукой. Возможно, он сойдет с ума, когда увидит труп своей любимой сестры. Возможно, ему будет нужна помощь. Но меня не окажется рядом. А если он ебнется, то сам все постигнет. Как это больно, как скручивает живот, и завязывает узлом сосуды в мозгу, как плющит по кровати боль и тошнота, и озноб, и ломит суставы… и уже не скажет, что я больше выебываюсь, чем на самом деле псих. А мне похуй.

— Ты знал, ТЫ ЗНАААЛ!!!! — орал он, и бил руками в стену, брызгая кровью, и трясясь всем телом. Злоба и горе разрывали его на моих глазах, а я молчал. — Как ты мог, мразь, гнусная мразь оставить ее одну, вообще отпустить ее на балкон, о господи, как ты мог?

— Если она такая уж сумасшедшая, так почему не легла в больницу, — прищурившись, спросил я.

— Да ты че!! — резко приблизился любимый ко мне, и с такой ненавистью и злобой заглянул мне в глаза, что я едва не отшатнулся. Но удержался. Мне похуй.

— Ты просто мразь, Ветер, запомни это раз и навсегда, мразь и убогая тварь, нет, ты еще ниже, ты бросил ее, ты дал ей умереть.

— Ей некуда было жить, она осуществила запредельную мечту… — начал было я, но он размахнулся и ударил меня по лицу, так, что из разбитой губы потекла кровь. Я тронул языком — зуб шатался. Открыл рот, и двумя пальцами аккуратно вынул нижний зуб.

— На! — протянул ему, он брезгливо дернулся.

— Меня от тебя тошнит, гадина, — сплюнул милый мне под ноги.

— Как хочешь, — пожал я плечами, положил зуб в карман, и развернувшись, пошел прочь. Мелко дрожа изнутри…

Шел не оглядываясь (наверное, надо было сесть в троллик и уехать, но стоял в стороне за остановкой, и смотрел, как он уходит, все дальше, и тоже не оглядывается!) нащупал зуб в кармане и хмыкнул — отдам маме, пусть оправит в серебро, отправлю ему, на память о «любви», а мне больше от него ничего не надо. Отбрыкаюсь, и тогда уж расскажу маме эту историю — вместе посмеемся, что за бред? Мама, мама…

Потом — сильно потом, скукожившись и иссушив себе нутро стыдной болью, три раза кидал ему сообщения. «Привет! Как ты?… прости меня, я осознал, что не надо было… давай поговорим?»

Ответа не было. Я хватался за телефон каждые две минуты, чтоб посмотреть, не пропустил ли случайно смсочку. Пустота. Пустота в телефоне, пустота в душе.

«Я понимаю, что не достоин прощения, но все же — давай встретимся и поговорим, если ты захочешь расстаться — это справедливо, но скажи хотя бы об этом!»

Руки дрожали, я ходил туда-сюда, глядя в спящий телефон, и поминутно вздрагивая от напряженного ожидания. Боже-боже, я уже наказан, неужели мало, ну ответь же ты мне!

«Арто, я прошу тебя…» — написал и стер. Потом написал снова, отправил, и не в силах выносить эту муку, швырнул телефон на кровать, так торопливо, насколько только мог, зашнуровал гады, и выскочил из квартиры. Бродил везде, где можно было случайно его встретить… боялся, так боялся… надеялся. Иссох весь… Бил руки о стены. Рвал душу… со всей дури мчался домой — вдруг там смс от него?? Брать телефон с собой не решался. И не спрашивайте, почему — не знаю же я!!

Но он не отвечал…

— Да и пошел ты в пизду!! — зло прошипел я длинным гудкам в трубке. Лег зубами к стенке, и затих. Зашла мама… спросила, не надо ли чего. Попросил снотворного. Она принесла, я выпил. Попросил еще. Она отказала. Я кивнул. Она ушла, я вытащил из под матраса пару табов. Сжевал, проглотил — чуть не вырвало, ну и мерзость. Но надо. Спать, блядь!! — заорал я своему организму.

— Ганечка, к тебе девушка! — аккуратно потрясла за плечо мама. Как угадала — я тока пару секунд как вынырнул из мутного омута тяжелого сна. И дошло — какая нахуй девушка? — надо мной нарисовалась наглая рожа Жахни.

— Фу, блядь, а я думал, реально девушка, — проворчал я, садясь на постели.

— Спасибочки вам, мистер! — окрысилась она. Мама вздохнула и тихо вышла.

— Это как анекдот — где дама? — пихнула она меня в бок, садясь рядом. Что ж, вот так всегда — и никто не придет проведать, хоть ты скока дома валяйся, друзья, мать их, одна тока эта тупая шлюха!

— Че, выходит, одна ты мне и друг… — сказал я, развязно кладя Жахни руку на ляжку. И внутренне вздрогнул, подумав о нем. Где?..

— Ну, наверно, — пожала она плечами. — Без тебя бухать как-то не то, не побарагозишь толком, отстой какой-то, — вздохнула она. — Пойдёшь сегодня?