Золотой цветок - одолень

* * *

Меркульев, казаки, бабы и нищая сволочь гадали на Яике об исходе набега на Хиву.

— Заблудятся в пустыне, от голода почнуть жрать друг друга по жребию. Не дойдут они до сказочного города, пей мочу кобыл!

— Мабуть, и доберутся. Но как они таким малым числом, в пятьсот человек, возьмут крепость? У хана Араб-Мухаммеда окромя войска наборного восемьсот янычаров. Да на воротах стражи по сотне в доспехах, говорят...

— Кто говорит?

— Соломон. И купцы бают.

Гадали люди на Яике, а Нечай уже подошел к Сыр-Дарье, у самой горловины. И потеряли по дороге всего одного казака. За сомнения и смуту атаман повесил его. Казаки бросились в реку купаться. Нечай думу думал. Пригодились те челны, которые привезли на колесах. Ватага оставила пастись поредевший табун запасных коней и переправилась на другой берег. Место было благодатное. По берегам камыши, плавни, деревья. Прокоп Телегин, Ермил Бураков, Ермошка и Хорунжонок ушли на конях в разведку и к вечеру приволокли басурманина. Он показал, что до Хивы четыре дня пути.

— Сколько в крепости воев? — спросил через толмача Нечай.

— Охраны мало. Араб-Мухаммед увел недавно войско на войну. Семь тысяч булатных сабель ушло конно. И янычары ушли с ханом. Во дворце у хана одни жены и скопцы. Стража малая лишь на воротах.

И на огне не изменил показаний басурманин. Такой удачи не ожидал никто. Наверно, сам бог выпроводил хана с войском из города. Забесновались зеленые молнии в глазах атамана. Нечай распоряжался:

— Митяй Обжора, Гунайка Сударев и Вошка Белоносов... повелеваю вам остаться здесь, на переправе. На платане соорудите место для наблюдения, аки вышку сторожевую. Запасите хворосту и травы сухой для тревожного огня. Челны спрячьте в камышах. Пасите на том берегу стреноженных коней с полтабуна. На случай нашего убыстренного бегства. Пушечку установите на энтом берегу. Охраняйте тропу к переправе. Кибитки и телеги уведите подальше, укройте в овраге. Ждите нас дней десять-пятнадцать. Мы оставляем вам на сохран весь обоз!

Ватага Нечая села на коней и двинулась к Хиве. Федоска Меркульев хватался за саблю, пытался ехать впереди. Щеки его раскраснелись от ожидания радости, битвы. Казаки улыбались, поглядывая на Федоску и Хорунжонка:

— Детишки! Мальцы!

— Я выстрелю в первого же басурманина из пистоля! — не мог успокоиться Федоска.

— А я зарублю непременно саблей! — отвечал ему Хорунжонок.

Ермошка беспокоился за Дуню Меркульеву и Глашку. Девки должны были догнать в степи ватагу Нечая. Но они так и не появились. Мож быть, заплутались и погибли. А мож быть, сорвался у них побег... Прокоп Телегин осуждал Нечая:

— Зазря ты взял Федоску и Хорунжонка.

Нечай смеялся:

— Я для забавы им позволил пойти с нами. Не пустим мы отроков в бой. Всегда загородим от сабель и стрел.

— Дай бог!

...Оставшиеся на переправе Митяй, Гунайка и Вошка были довольны. Ежли в Хиве возьмут богатую добычу, то разделят на всех поровну. Им достанется не меньше. Митяй подстрелил из пищали сайгака. Вошка варил обед. Первый испуг пришел, когда Гунайка заметил в пустыне три кибитки. Они шли по следам ватаги к переправе со стороны Яика. Боялись чужаков стражи переправы. Все-таки их мало: три человека не войско. А в каждой кибитке может сидеть пять человек. Гунайка зарядил пушечку, развернул ее к реке.

— Ударим, когда начнут переправляться.

Вошка приготовил челны для бегства по реке. Кибитки подошли к воде.

— Надо бы и на этом берегу держать несколько коней, — предложил Гунайка.

И вдруг Митяй Обжора захохотал на вышке:

— Робяты! Кибитки-то привезли по нашим следам Дунька Меркульева и Глашка-ордынка.

— Чать, вино привезли? — начал шутить Вошка. Гунайка махнул рукой Митяю:

— Тише, слазь! Затаимся, поглядим, что девки станут делать. Они ить не видят нас!

Стражи переправы начали играть, спрятались. Дуня и Глаша надули воздухом кожаные мешки, привязали их под колеса одной кибитки.

— Ветер попутный, столкнем повозку в воду, — обратилась Дуня к подружке.

Глашка выпрягла коней, загнала их в реку. Но повозку с кибиткой они затащили в воду с трудом. Колеса увязали в прибрежном иле и песке. Наконец повозка поплыла сама, ее подгоняло ветром к берегу, где засели Митяй, Гунайка и Вошка. Девки ухватились за гривы коней, поплыли вслед по-казачьи. Переправились с одной кибиткой они довольно быстро.

— Те две повозки мы, Глаша, бросим, — отфыркивалась Дуня, разболокаясь.

Разделась до гола и Глашка.

— Пойдем купаться, поплаваем!

— Мне кажется, кто-то глядит на меня. Уж не попали ли мы в засаду? Прыгай, Глаш, в кибитку к пистолям, — прошептала Дуня.

Глашка была сообразительной.

— Я полотенце возьму, — нырнула она в кибитку.

Дуня повыгибалась еще немножко под солнцем, потом присела, схватила одежду и молниеносно прыгнула за войлочный полог кибитки. Сразу же прогремели два выстрела. Одной пулей порвало ухо Гунайке, другой пробило плечо Митяю Обжоре.

— Девки! Вы с ума сошли! Мы ить свои! Мы казаки! — заорал Митяй, поднимаясь из-за кустов. — Вы грудю мою изрешетили пулями!

Дуня оделась не торопясь, вышла сердито.

— Доигрались, болваны?

— Перевяжи, полечи, Дунь, — засопел Митяй.

— Как вы нас усекли? — допытывался Гунайка.

— По следам крались. Да уж больно ходко вы шли, не могли догнать. А где казаки? Ринулись брать Хиву? Вас оставили на переправе? — затараторила Глашка.

— Как мой братик, Федоска? — спросила Дуня.

— Не братиком болеешь, а Ермошкой, — съязвил Гунай.

— Подставляй свое порванное ухо. Лохмотья придется обрезать. Будешь говорить, поди, что в бою пострадал?

— Вы пойдете на Хиву? Али с нами станете ждать Нечая?

— Будем ждать здесь, с вами! — утвердила Дуня.

...Нечай взял Хиву одним броском, без потерь. Город сразу оцепенел от ужаса. Казаки грабили дворец Араб-Мухаммеда, лавки, хватали красавиц, рубили всех, кто сопротивлялся и не нравился. Ермошка захватил трех жен хана, посадил их на арбу и ездил по городу. Федоска Меркульев скакал на коне, размахивая саблей. Прокоп Телегин набрал три воза ковров. Ермилка Бураков поселился у богатого грека, женился на юной гречанке с полного согласия ее почтенных родителей. Ваня Душегуб, Афоня Коровин и Хорунжонок рыскали по городу, собирая в мешок золотую посуду. Тараска Мучагин и Андрюха Бугаенок охотились за булатными клинками, выворачивали в очагах богатеев медные котлы. Три дня и три ночи буйствовали, гуляли и терзали Хиву казаки.

Нечай маслился с полонянками в ханских покоях. В третий вечер к нему стала рваться хивинка в парандже.

— Не пустю! Мабуть, ты хошь зарезать атамана! — оттолкнул ее Прокоп Телегин.

— Пусти, Прокопушка, — сняла с лица покрывало молодица.

— Энто ты, Кланька! — оторопел Прокоп.

— Я, горемычная...

— А мы располагали, что ты в гареме турского салтана...

— Я и была в гареме. Здесь, у хана. Меня скопец укрыл от вас в подземной тюрьме. Да я и сама не хотела вам глядеть в глаза.

— А где другие девки наши?

— Мила Монахова и Василиса Душегубова в Персии. Малаша Оглодай и Оля Лапша в Стамбуле. Пашу Добрякову, говорят, увезли в Кабул... А что нового у нас на Яике? Меркульев и Хорунжий атаманствуют?

— Меркульев атаманит. Хорунжий погиб. Промежду прочим, Клань, сынок Меркульева Федоска здесь, с нами. И Хорунжонок с Нечаем.

— Видела я их, узнала. Пошто детей взяли в набег?

— Для забавы. Мы их заслоняем от боя.

Нечай встретил Кланьку холодно, будто она и не была никогда его невестой. Не поклонился во здравие как знакомой. Сразу стал спрашивать:

— Што тебе потребно? Хошь, чтобы мы взяли тебя на Яик? Я смилуюсь. Повелю кормить в обозе. Но дома у тебя никого нет в живых. Все померли.

— Я страдаю без тебя, Нечай. Мне жить так неможно.

— Не потребна ты мне, Кланька. Тебя басурманы обнюхали. Я гребую.

— Ты же нежишься, Нечай, с ханскими женами из гарема. Они тоже обнюханы. Почему же не брезгуешь?