Пером и шпагой

продолжая ужинать на рассветах, императрица, словно филин, зряче глядела из пыльной тьмы:

- Погодите, детушки, я еще обозлюсь... Лизать вам всем горячие сковородки. Да не на том, а на этом свете сподобитесь!

Порою же, почуяв облегчение от недугов, Елизавета молодела, и тогда окна дворцов сверкали огнями, вакханкою неслась она по залам, в гусарских рейтузах в обтяжку, полупьяная и восторженная. Именно в один из таких дней французский балетмейстер Ландэ торжественно заверил Европу:

- Клянусь музою Мельпомены, никто не танцует менуэт столь выразительно, как императрица России!

Вот и сегодня откружилась Елизавета в танце с молодым адъютантом Апраксина и, словно очнувшись, спросила его:

- А чего это ты тут со мной пляшешь?

- Фельдмаршал, ваше величество, прислал меня из Риги, чтобы я привез ему двенадцать кафтанов новых. И весь бал испортила Елизавета своим криком:

- Да в уме ли он? Или поход на рижских баб замыслил? Ему Фридриха терзать надобно... И ты, молодец, езжай обратно в чем стоишь. Эй, люди! Выведите его отсюда...

***

Поезд французского посольства уже был под Петербургом, но Бестужев приложил все старания, чтобы въезд Лопиталя в столицу обошелся без пышности. Двадцать три роскошных берлина и столько же карет катились по Невской першпективе, но торжества на улицах не предвиделось. Однако простой народ увязался именно за каретой маркиза Лопиталя, который имел неосторожность держать на коленях свою любимую обезьяну.

- Скоморохи едут! - кричал народ, дразня обезьяну. - Фокус-покус казать станут... Гляди, Мишутка, кудыть оне заворачивать будут?

Лопиталь раскланивался во все стороны, обезьяна торопливо щелкала блох на лысой шкуре.

Елизавета срочно оставила Царское Село и выехала в столицу, чтобы самолично загладить вину перед посольством, которого она так страстно добивалась. Канцлер не придумал ничего лучшего, как запихать всю блестящую свиту Лопиталя в пустующий дом Апраксина. Ели там французы на золоте (это верно), но зато спали под лестницами.

Гроза началась скоро - на первом же вечернем приеме, который Елизавета устроила для близких ко двору. Вильямс разлетелся к Елизавете - для целования руки. Но рука императрицы, сжатая в кулак, вдруг скрылась за фижмами.

Елизавета Петровна заговорила - тяжело и сурово:

- Господин посол Англии, разве Лондон желает иметь врагом себе всю Европу? Ваши каперы опять не уважили в море Северном флага кораблей российских...

Вильямс нарочно уронил платок, чтобы, поднимая его, опомниться от этих ударов. Но, когда выпрямился с готовым ответом, Елизавета не дала ему и рта раскрыть.

- Отныне, - говорила она, - моим министрам дел с вами не иметь! И прошу покинуть столицу. Срок - неделя... Да будет так! И более не домогайтесь аудиенции. Эта встреча и есть наша последняя. Прощайте ж навсегда, господин посол Англии!

Коллегия иностранных дел правильно подсказала Елизавете момент для нанесения этого удара. Срок англо-русских торговых трактатов подходил к концу,