Беруны. Из Гощи гость

видя ее, иногда прислушиваясь к чему-то, хотя кругом была невозмутимая тишина. И тогда

только захлопнул патер Андржей чернильницу и побрел к кровати, когда кончил письмо и

упрятал его снова в книгу, обтянутую зеленою кожею. И вот о чем извещал в своем письме

тщедушный иезуит дородного начальника своего, который в Польше, в городе Кракове, спал

в этот час безмятежным сном в просторной опочивальне, на лебяжьей перине, под пуховым

одеялом.

II. О МОСКОВСКИХ ДЕЛАХ И О РУССКИХ КРЕПОСТЯХ,

О ТАЙНЫХ ПРОИСКАХ ИЕЗУИТОВ

И СЛАДКИХ НАДЕЖДАХ ПОЛЯКОВ, О ХВОРОСТИНИНЕ,

О ЗАБЛОЦКОМ И О ПРОЧЕМ

«Донесение, писанное смиренным отцом Андржеем, Общества Иисуса коадъютором,

достопочтенному отцу Децию, святого богословия доктору, краковскому Общества Иисуса

провинциалу2. Из Москвы, сентября в одиннадцатый день, в год тысяча шестьсот пятый.

Первое. Ради вящей славы господней и непреложным Вашего преподобия повелением

присоединился я к войску великого князя Димитрия московского как исповедник и наставник

и с помощью бога-вседержителя, даровавшего нам победу, вступил в город Москву и в

именуемый Кремлем замок, краше которого невозможно себе представить. Из лютой

ненависти к царю Борису, и это теперь известно, первые патриции государства (бояре)

сначала тайно передались на сторону Димитрия, а затем и явно открыли ему дорогу. Но так

же, и еще больше, обязан великий князь святому нашему ордену и пресветлой короне

польской. Не отрицаясь этого, великий князь Димитрий ласкает меня по-прежнему, но много

еще тяжких трудов предстоит нам, воителям во имя господне, для укрощения и вразумления

упрямого московского народа: я разумею обращение народа сего от проклятой греческой

ереси к единственно правильной католической вере ради спасения души и обретения вечного

блаженства. Велик этот подвиг, но истинно писано у Квинтилиана в книге десятой, третья

глава: «Всякое прекрасное дело сопряжено с трудностями; сама природа не желает быстро

производить на свет ничего большого». И хотя так, но никогда доселе не приходилось жить

мне среди людей, питающих столь явный ужас перед всяким католиком и высказывающих

нам столь неприкрытое отвращение. И потому для уловления сих заблудших вынужден я,

смиренный рыбарь господень, искуснейше сплетать свою сеть и действовать с превеликою

осторожностью. Чтобы отвратить от себя предубеждение и даже обезопасить самое жизнь

свою, принужден был я сменить свой плащ на рясу и, отрастив себе бороду, принять образ

русского попа.

1 Когда возникает печальнейший образ той ночи... (Из книги римского поэта Овидия «Tristia»–«Песни печали».)

2 Орден иезуитов (Общество Иисуса) делился на провинции. Начальник провинции назывался провинциалом.

Теперь перейдем ко второму, касающемуся крепостей, и это Псков, который был и

остается первою крепостью в государстве. Это твердыня, вся окруженная каменными

стенами, и она может противостоять любому натиску и отражать удары, как случилось в

последнюю, несчастную для нас осаду, когда воевода князь Хворостинин не только отбился,

но погубил много знаменитых рыцарей польских и взял у нас множество знамен и пленных.

Кстати, я узнал об этом воеводе, что этот воевода, как мне сообщили, умер всего год тому

назад в летах весьма преклонных.

Каменные стены имеет, конечно, и Москва, защищенная даже тройною стеной из камня,

которые стены суть: Кремль, Китай-город и Белый город1. Креме того, есть еще передняя

деревянная стена в три копья вышиною, с башнями и пушками, называемая Скородом2. И

также следует указать на каменные стены, коими обладают другие крепости: Новгород

Великий, Новгород Нижний и Новгород-Северский; также и Смоленск, Можайск, Порхов,

Путивль, Тула, Коломна, Вологда, Астрахань и Казань. Все прочие города, как на границах

государства, так и сколько-нибудь отдаленные от них, камнем не ограждаются, имея обычно

лишь деревянные надолбы3 и земляные валы. И что до них, то буду писать, когда повидаюсь с

волохом4, который волох хотя и боится, но придет скоро и мне верен, ибо в каждый приход

получает по золотому.

И третье. За время пребывания нашего в Москве великий князь ни разу не выразил

желания принять из рук моих святое причастие, хотя бы и утаенно от взора людского, как

делалось это до того. К огорчению моему, он уклонился и от прямого ответа на

поставленный мною однажды в тайной беседе вопрос о соединении католической и русской

церквей и о даровании привилегий пастырям нашей истинной веры, о чем много говорилось

раньше и неоднократно. И однако: с тех пор как стоит Московская земля и солнце над нею

сияет, никогда раньше обстоятельства не были столь благоприятны; глупцом же наречется

тот, кто ныне не воспользуется ими. А посему, как в священном писании сказано: «Будем

мудры, как змии». Тем боле, что проявленное его величеством некоторое как бы охлаждение

и многое другое я как раз и приписываю разумной осторожности, знающей меру вещам и вес

обстоятельствам. Ибо народ московский хотя и доказал свою преданность сыну Иоанна и

Марфы Нагой, но, о чем уже писалось, питает трудно искоренимую ненависть к святой

римской вере и к польскому народу как к ее носителю и вековечному якобы своему недругу.

Тем тяжеле, скажу я, наш подвиг, но тем плодоносней будет перед господом конечная наша

победа, когда и эти северные страны вольются в великую и правоверную Польскую державу

и народ московский вместе со всеми признает власть Рима над своими душами,

осуществляемую ныне и присно5 и во веки веков его святейшеством папой, аминь! Уповая на

господа, надеюсь на помощь знаменитого ревнителя католической веры, на пана Юрия

Мнишка, подобного которому не было, и его благочестивой дочери, невесты великого князя.

Когда с божьей помощью прибудут они в Москву, его величество несомненно отдалится от

оруженосцев дьявола, еретиков Бучинских; увы, их содержит теперь великий князь в числе

своих секретарей, доверяясь им во всем. Еще приблизил к себе великий князь некоего

мудролюбивого юношу из древнего, хотя и обедневшего рода Хворостининых, о чем уже

писалось, который юноша мог бы также быть для нас орудием в нашем деле, если бы не

еретическое и злопагубное влияние известного Вашему преподобию разбойника и ядовитого

зверя Феликса из Заболотъя, к великому негодованию моему обнаруженного мною в этой

стране.

Не так давно имел я несчастье повстречаться с этим служителем сатаны в глухой

местности, именуемой Погаными прудами. И так как место было уединенное, то я старался

не перечить дикому вепрю, когда он, то есть вепрь, ухватив меня за рясу, стал выговаривать

1 Каменные стены Белого города в Москве проходили по черте нынешних бульваров и дальше – по берегу

Москвы-реки от Кропоткинских (Чертольских) ворот до Кремля.

2 Земляной вал и деревянные стены Скородома проходили по нынешним Садовым, захватывая дальше и

заречную часть Москвы.

3 Ряды стен, составленных из врытых в землю столбов.

4 Волохами тогда называли итальянцев.

5 Всегда.

мне про минувшее и что из-за меня он покинул отчизну, где народился на свет, и стал

скитальцем на многие годы в чужом краю. И хоть он теперь здесь, у москаля, обрел себе

новую родину, но мы, высокое братство Иисуса, и сюда, по его словам, простерли свои якобы

обагренные кровью руки, в этот богатый и юный край. И потом пустился на обычные свои

увертки, восхваляя Фавста Социна, отвергая святую троицу и изрыгая хулу на превысокий

наш орден. Когда же я, не стерпев, пытался ему возразить, то этот бешеный потащил меня к

пруду, выказав намерение утопить меня в смрадной жиже, куда москвичи имеют

обыкновение сбрасывать трупы павших животных. И я бежал от него, оставив в нечистых