Быть Руси под княгиней-христианкой

Ударом сапога Свенельд обрушил котелок в огонь, наполовину затушив его разлившимся варевом, и, широко расставив руки и покачиваясь из стороны в сторону, чтобы не запоздать схватить деву, вздумай она проскочить мимо него, прямо через костёр двинулся к Красе. Но та и не думала убегать, лишь сделала несколько коротких шажков назад, когда искры из разворошённого Свенельдом костра посыпались на её ноги. Подойдя к деве, Свенельд подхватил её, подбросил и, подставив левую руку ей под спину, а правую под колени, поймал и, словно малое дитя, прижал к себе. Припал губами к её устам и, дрожа от страсти и нетерпения, шагнул в сторону избушки.

Но что это? Тёплые, податливые уста девы вдруг стали холодными и твёрдыми, как у мраморных изваяний, которых Свенельд во время службы в Константинополе во множестве видел на его площадях. Груди Красы, которыми воевода прижимал её к себе и жар которых он только что ощущал даже сквозь рубаху, тоже похолодели, а их острые, набухшие соски больно уткнулись ему в тело, как наконечники копий. Что произошло с девой? Неужто умерла? Обеспокоенный Свенельд остановился, низко склонился над Красой. Та, словно ждала этого, весело рассмеялась и неуловимым для глаз движением, будто змея, опять выскользнула из его рук и оказалась на земле. Встала в шаге от Свенельда, набросила на обнажённые плечи разорванную спереди рубаху, державшуюся на теле девы только благодаря туго стягивавшему её талию пояску, поправила растрёпанные волосы. Воевода попытался шагнуть к ней и не смог — ноги словно приросли к земле, хотел протянуть к ней руки — они будто прилипли к туловищу. Он не мог сделать ни одного движения, он лишь видел и слышал.

   — Славный витязь, ты хотел взять меня силой? — прозвучал голос девы. — Зачем? Разве можно насладиться любовью, овладевая женщиной помимо её воли? Я не хотела тебя, и мои губы стали неподатливы тебе, а мои груди, утратив жар, отторгли тебя холодом. Славный витязь, я не отдам мужчине свою любовь, покуда не буду уверена, что я для него не минутная забава, а любима им по-настоящему. Ты желаешь, чтобы я стала твоей? Я согласна, ежели ты докажешь, что готов платить за мою любовь и право всецело обладать мной своей любовью. Готов доказать это?

   — Готов, — ответил Свенельд, с трудом ворочая во рту плохо повинующимся языком. — Но как?

   — Глупая женщина любит ушами, а умная требует зримого доказательства любви. Я не причисляю себя к глупышкам, а посему желала бы воочию убедиться в искренности твоего чувства ко мне. Славный витязь, ежели ты любишь меня, подари в подтверждение свои драгоценные украшения с яхонтами, что стали твоей добычей в Арране и которыми так часто любуешься.

   — Драгоценные украшения с яхонтами? — поразился Свенельд. — О чём ты говоришь?

   — О тех прекрасных золотых украшениях, усыпанных ярко-красными, словно сгустки крови, яхонтами, что прежде находились в резном из чёрного дерева ларце с двумя золочёными защёлками. Не забыл его? На дне ларца в левом углу был старинный знак рода Эль-мерзебана Мохаммеда — оплетённый розами круг, а внутри его гроза южных пустынь — ядовитый паук, вскинувший для смертельного удара свою лапу.

   — Откуда знаешь о ларце? — удивился Свенельд. — Кто рассказал тебе о нём и украшениях с яхонтами?

   — Разве тебе не сказали, что старик, удочеривший меня, — волхв-ведун? — улыбнулась дева. — А ведуны знают очень и очень много.

   — Тогда он и ты должны знать, что эти драгоценности я оставил себе, не отдав их жене и не принеся в дар великой княгине. Они для меня — память о походе в Арран и тех опасностях, которые пришлось преодолеть, чтобы эти драгоценности оказались в Киеве. Они очень дороги мне, и я не намерен расставаться сними. Проси у меня что угодно другое — золото, цветные каменья, скатный жемчуг, и получишь его столько, сколько пожелаешь.

   — Но разве может служить доказательством любви то, с чем легко расстаться? Нет, славный витязь, ты должен подарить то, что очень дорого для тебя, тогда я буду уверена, что дороже меня для тебя нет ничего. Говоришь, что драгоценности для тебя ещё и память о походе на Кавказ? В таком случае ты не слишком часто вспоминаешь о нём, поскольку можешь видеть драгоценности, лишь оставшись наедине с ними в укромном месте. Зато подарив их мне, ты сможешь любоваться ими всякий раз, находясь со мной или видя меня в людях. И разве для тебя всё равно, где видеть драгоценности — в своей руке или на мне? Что они на твоей ладони воина — кучка мёртвого металла и горсть холодных камней. А целуя на моей груди ожерелье, ты почувствуешь страсть моего сердца, сплетясь со мной в объятьях, ты ощутишь, какими тёплыми и нежными могут быть металл и камни на пальцах ласкающей тебя женщины. Разве ты не хотел бы обладать одновременно всем, что для тебя наиболее дорого, — желанной женщиной и любимыми драгоценностями?

Свенельд молчал, не зная, что ответить. Конечно, ему приходилось делать женщинам подарки за полученное от них наслаждение, однако они всегда получали то, что считал нужным дать им он сам. Краса же не только ставила ему свои условия, но и требовала от него то, с чем он не собирался расставаться, а тем более дарить. Для него, самолюбивого и гордого викинга-воеводы, уступить пожеланиям женщины было бы унижением, и он в ответ на подобное предложение без раздумий презрительно рассмеялся бы в лицо любой из них... кроме Красы. Но стоит ли даже её любовь тех прекрасных украшений, красивее которых он не видел за всю свою жизнь?

   — Славный витязь, ты слишком долго раздумываешь, — раздался голос девы. — Неужто несколько блестящих женских побрякушек, которые втайне от всех носишь в бархатном мешочке, для тебя, отважного воина и прославленного воеводы, дороже всего на свете, даже любви юной девы и собственных удовольствий? Коли так, обещаю, что ежели ты сочтёшь, что моя любовь слишком низкая цена за эти украшения, сразу получишь их обратно. Как видишь, я готова доказать тебе свою любовь первой, хотя ты, вдоволь насладившись мной, можешь ничего не дать мне взамен. Я возвращу их тебе и в том случае, если ты, полюбив меня, пожелаешь затем расстаться. Я не нуждаюсь в твоём золоте и красных камешках, украшения нужны мне как свидетельство нашей обоюдной любви. Или ты уже не хочешь обладать мной, забыв, как прекрасно и желанно для любого мужчины моё тело? Я могу напомнить об этом.

Краса сделала шаг к Свенельду, взяла его правую руку, стала ласкать его ладонью свои груди.

   — Чувствуешь, как упруги они и как шелковиста их кожа? Смотри, как жаждут они твоих прикосновений, а набухшие от переполнившей их любви соски сами тянутся к твоим губам. А разве не сладки мои уста и не пьянят мои поцелуи, словно вино?

Она встала на цыпочки, отпустила руку Свенельда, нагнула к себе голову воеводы и прильнула к губам. После долгого поцелуя оттолкнула его голову, сбросила с груди его ладонь, шагнула назад.

   — Но разве это всё, чем ты сможешь обладать и наслаждаться, славный витязь, если пообещаешь подарить мне украшения с яхонтами, если сочтёшь, что моя любовь достойна их? Отчего же ты раздумываешь, ежели проигравшей или обманутой стороной могу оказаться только я, но никак не ты? Решайся, покуда я не передумала.

   — Я согласен, но сейчас драгоценностей со мной нет.

Свенельд не обманывал — отправляясь на великокняжеское застолье, он оставил бархатный мешочек с украшениями дома. Он знал, каким бывает во хмелю, и опасался, что сможет потерять их или, хуже того, начнёт хвастать ими, что, вполне естественно, вызовет вопросы о происхождении драгоценностей. Доставшаяся ему в одном из походов добыча? Но такие редкостные вещи надолго запомнили бы и другие участники похода, кроме того, такая добыча должна была доставаться великому князю, а не воеводам. Купил жене или дочерям? Однако весь Киев знал, что Свенельд не баловал подарками своих домашних, да и с какой стати ему таскать с собой и похваляться женскими украшениями? Поэтому предусмотрительный воевода решил на время расстаться с ними, спрятав в укромном месте на подворье.