Быть Руси под княгиней-христианкой

Тоже стоя на коленях, он стал вытаскивать драгоценности одну за другой из мешочка и украшать ими шею, уши, пальцы Красы и в завершение припал к её устам. Прикосновения к обнажённому телу девы, поцелуй разожгли в нём притихшую было страсть, и, обняв Красу, он попытался опрокинуть её навзничь на медвежью шкуру. Однако ей удалось выскользнуть из его объятий, так до сих пор и не понятно каким образом, и, отпрыгнув к костру, дева лукаво блеснула глазами, тихо рассмеялась.

   — Любый, ты вдоволь насытился мной, и сейчас меня больше желают твои глаза, чем твоё тело. Отпочинь [110], наберись сил, а вечером я снова буду твоей, сколько ты захочешь. Возвращайся скорей...

Свенельд прискакал в Холодный овраг ещё до захода солнца и пробыл с Красой двое суток. На следующий после расставания день он опять был у неё и покинул на несколько часов лишь потому, что его обязательного присутствия требовали дела в дружине. Чем чаще он посещал деву, тем больше его тянуло к ней, и вскоре не воеводский терем в Киеве, а бревенчатая хижина в Холодном овраге стала его домом, из которого он отлучался в стольный град по княжеским и воеводским делам. Свенельд уже не мог обходиться без Красы, ставшей неотъемлемой частью его жизни. Мысль, что судьба может разлучить их, приводила его в ужас, и, однако, он предложил ей стать его второй женой.

   — Я никогда не любил свою Искру. И тогда, когда она была юной девой, и затем, когда стала моей женой и матерью наших детей. Я женился на ней потому, что того требовал закон продолжения рода, да и мне, приплывшему в Киев с князем Олегом викингу, решившему навсегда осесть на Руси, надобно было породниться с русичами, а отец Искры был Аскольдовым тысяцким. Сейчас я впервые в жизни полюбил и не хочу потерять тебя. Будь моей младшей женой, и, клянусь Небом, ты никогда не пожалеешь об этом.

   — Но разве я и так не твоя жена? — спросила Краса. — Разве мы не постоянно с тобой вместе? Разве станет наша любовь друг к другу больше, если мы сменим эту избушку в овраге на терем в стольном граде? — И она прильнула к груди Свенельда.

   — Я не желаю дальше таить нашу любовь, я хочу, чтобы весь Киев знал, что ты — моя. Ты должна быть рядом со мной днём и ночью, я устал волноваться, оставляя тебя одну в этом глухом овраге. Наконец, я хочу, чтобы наши будущие дети жили ничем не хуже, чем мои дочери от Искры.

   — Любый, я и сама всего этого хочу. Но на кого я оставлю старика волхва, который приютил и пригрел меня, сироту, на Черниговщине, взял с собой в Киев? Неужто брошу одного в диком лесу, отплатив злом за добро?

   — Возьми его с собой. В нашем тереме ему найдётся и тёплый угол, и кусок хлеба, и корчага медовухи.

   — Но волхву-ведуну не место в граде, его душа сроднилась с духами леса и воды, он не сможет жить без своих друзей, ручья, ветра, дождя. Он ни за что не согласится покинуть лес, а с ним останусь и я. Кроме этого, существует ещё одна причина, отчего я не могу стать твоей законной женой и жить в твоём тереме. Ты слышал, кем кличут меня в окрестных селениях, да и в самом Киеве?

   — Ведьмочкой, — спокойно ответил Свенельд. — Ну и чего в этом плохого? Даже я, викинг-чужестранец, знаю, что это название берёт начало от стародавних слов «ведь» и «ведать», что означает «знание» и «знать». Вы, ведуны и ведьмы, знаете больше других людей, поскольку передаёте ваши знания из поколения в поколение, ваша дерзкая мысль не знает покоя, ваш ум проникает везде и познает тайны, недоступные разуму обычного человека. И боги благоволят к вам, позволив понимать язык лесных и полевых тварей, открыв целебные и губительные силы деревьев и трав, даровав умение летать, как птицы, и плавать, как рыбы. Вы, ведуны и ведьмы, предсказываете людям будущее, лечите их от хвороб, помогаете услышать голоса и советы предков, отводите от родной земли несчастье и укрощаете гнев богов. Как видишь, я знаю, кто ты, и меня не страшит, что Небо выделило тебя из числа простых смертных, наделив особыми знаниями и способностью творить то, чего не дано другим людям.

   — Любый, ты рассуждаешь как язычник, а в Киеве не только они, но и христиане, мусульмане, иудеи. Особенно много в нём христиан, веру Иисуса приняла даже великая княгиня, не говоря о многих воеводах и боярах. А христиане относятся к ведунам и ведьмам совсем не так, как язычники. На Черниговщине нашли приют много племён язычников, которым не стало житья на Ляшской земле после прихода туда веры Христа, и я разговаривала с их ведьмами. Христианский Бог превыше всего ценит в человеке смирение, безропотное подчинение его жрецам-пастырям, слепую веру в провозглашённые им истины. Но ежели человек мыслит без чужой подсказки, имеет отличную от жреца-пастыря точку зрения, не проявляет требуемой от него покорности, его обвиняют в гордыне и нещадно травят. Но самыми опасными своими врагами христианские жрецы-пастыри считают людей, превзошедших их умом, знаниями или способностью творить то, что они именуют чудесами, и возможность коих приписывают лишь своим святым...

   — А кому это понравится? — со смехом перебил Красу Свенельд, твёрдо решивший жениться на деве и не воспринимавший всерьёз её возражений. — Тем паче христианским жрецам, этим лентяям, обжорам и пустословам, считающим свою паству Христовым человеческим стадом, которое во всём должно следовать их воле. Уж я на них насмотрелся и в Византии, и в Италии, и в Малой Азии — везде они одинаковы. Они провозглашают, что их святые свершают приписываемые им чудеса благодаря помощи Христа, а прихожане знают, что подобные «чудеса» по мере надобности легко творят языческие ведуны и ведьмы, никоим образом не связанные с Христом. И христианские жрецы придумали тому объяснение — языческим ведунам и ведьмам помогает не Иисус, а его злейший недруг Дьявол, и потому их надобно беспощадно уничтожать. Я слышал, как один христианский жрец уверял прихожан, что у ведунов и ведьм растут рога, хвост, крылья, а в их глазах изображение предметов перевёрнуто с ног на голову. Какая нелепица! Но этих жрецов легко понять: с какой стати они будут любить язычников, ежели ненавидят собственных братьев по вере — Римский Папа и Константинопольский патриарх обвиняют друг друга в ереси, а византийские христиане перевешали и утопили десятки тысяч малоазиатских христиан-павликиан [111]. Но Русь — хвала Небу! — имеет своих богов, поэтому ни одному русичу, в том числе ведунам и ведьмам, не страшны ненависть и досужие вымыслы христианских жрецов.

   — Да, сегодня Русь имеет своих богов, но кто знает, кому она будет поклоняться завтра? Что, как самый ценный дар, преподнёс ты великой княгине? Христианские иконы! Великий князь Игорь не вечен, после него стол киевских князей наследует княжич Святослав, вместо которого до его возмужания станет править его мать Ольга. Христианка, а не язычница! А ты сам только что рассказывал, как христиане живут между собой и как относятся к иноверцам. Великая княгиня уже сейчас окружила себя христианами, а что произойдёт, когда она окажется единственной владычицей Руси? Кто ведает, любый, возможно, чтобы и дальше оставаться воеводой, тебе придётся отречься от веры в Перуна и признать над собой власть Христа? Но будет ли к тебе милостива великая княгиня даже в этом случае, если одной из твоих жён буду я, ведьма, якобы служившая врагу Христа Дьяволу, я — злейший недруг христианских жрецов, привыкших уничтожать опасных для себя противников-иноверцев?

Лицо Свенельда стало хмурым, он задумался. Выждав некоторое время, Краса решила прийти ему на помощь.

   — Куда нам торопиться, любый? Мы любим друг друга, ты почти всегда со мной, детей у нас покуда нет, я никогда не жила в роскоши и прекрасно себя чувствую в избушке. Что заставляет нас свершить поступок, о котором, может быть, тебе придётся вскоре горько пожалеть? — Краса вплотную придвинулась к Свенельду, тихо прошептала на ухо: — От самых уважаемых волхвов и ведуний я уже несколько раз слышала, что дни жизни великого князя сочтены и весной хозяйкой Руси станет его жена. Почему не дождаться весны, и тогда само Небо подскажет, как нам поступить. Согласен, любый?