Над бездной

— Я это знаю.

— Она тебя ненавидит… чуть ты уйдешь, она начнет тебя бранить на все лады, даже жалко становится.

— Барилл, разве ты не знаешь, Катуальда тебе не говорила, что я…

— Что ты с ней поссорился?

— Мы не ссорились.

— Явно-то не ссорились, а… так… разлад вышел… я это знаю, господин. Ах, как мне тебя жаль!.. ты такой великодушный, а госпожа так тебя бранит!.. чего она только не говорила про тебя в Риме всем и каждому!

— И это правда!

— Клянусь тебе богами!

— Этого я не ожидал.

— Старым филином тебя называла… это она от Люциллы переняла, господин, борода у него, говорит, на помело похожа.

— Люцилла ее испортила, развратила! — воскликнул старый холостяк и ушел из кухни.

Кухарка с ее помощницей пристали к сирийцу с расспросами, как да что, он насказал им самых нелепых вещей об Аврелии и ушел с Клеонимом.

— Вызови непременно Амизу, старик, — шепнул он, уходя в сад.

Часа через два огонь в комнате Люциллы погас; в саду раздались осторожные шаги.

— Амиза! — тихо позвал сириец, стоявший под деревом.

— Барилл, ты опять пришел! — отозвалась молодая рабыня, — чего тебе надо, привязчивый?

— Ты одна жалеешь меня, любишь…

— А ты любишь Катуальду!

— Я ее любил, а теперь ненавижу за ее холодность.

— В самом деле?! — радостно вскричала Амиза.

— А ты любишь меня по-прежнему? ты прощаешь меня, Амиза?

— Барилл!

— Милая!

— Я люблю тебя так сильно, как Катуальде никогда бы не любить тебя… она — холодное существо, неблагодарное!

— Я в этом убежден, Амиза, у меня есть деньги… много…

— Откуда?

— Из сундуков моего господина.

— Да ведь ты был ему предан… неподкупен.

— Прежде — да, но он меня вывел из терпенья побоями; возьми… вот полный кошелек.

— Благодарю тебя. Я куплю себе новое платье, шелковое, какого ни у кого нет!.. Катуальда расплачется с досады.

— Ты скажи ей, что деньги дал мне тот богатый господин, который сегодня хотел меня купить.

— Отлично. Так и скажу.

— Еще одна просьба. Пришли или принеси мне завтра же теплый плащ; перешей женский на мужской фасон; только при всех-то не говори, что это куплено на мои деньги… вот тебе деньги за плащ… достань непременно или твой отдай.

— Мой, непременно мой… вот этот.

— Ты приди к нам, вызови меня в кухню и отдай, сказавши, что мне его дарит Катуальда.

Он пристально рассмотрел ее плащ, не отличавшийся ничем особенным.

— Так и сделаю.

— Прощай же, милая!

— Прощай, мой дорогой!

Влюбленные нежно расстались.

Глава XLI

Никто ничего не понимает

На другой день, когда еще утренняя заря только что показалась, а старая Эвноя, прачка и судомойка спали сладким сном, растянувшись на лавках кухни перед своим пробуждением, собаки залаяли и в наружную дверь раздался громкий стук.

— Кто там? кто притащился в такую рань? — спросила Эвноя с досадой, подняв голову со снопа соломы.

— Отоприте! — раздался голос снаружи.

— Мелисса, поднимись, пожалуйста!..отопри вместо меня… я так стала стара и больна!..

Судомойка нехотя поднялась с ворчаньем и впустила Амизу.

— Кто ты и чего тебе надо? — спросила она.

— Разве ты меня не узнала, Мелисса? — ответила рабыня ласково.

— Амиза, что ты так рано встала, уж вот нежданная-то гостья!.. вы привыкли спать чуть не до обеда.

— Мелисса, милая, вызови сюда Барилла.

— На что он тебе понадобился?;

— Катуальда прислала ему… вызови скорее!

— А если господин его не пустит?

— Я должна передать господину несколько слов от моей госпожи. Иди же!

Барилл был отпущен господином и пришел в кухню. Увидев Амизу, он сделал гримасу.

— Барилл. — сказала она, сладко улыбаясь, — ты желал иметь теплый плащ…

— Я желал! — вскричал он в недоумении, — разве за этими пустяками ты меня звала? говори скорее, что ваша вертушка-то прислала или поручила сказать, моему сычу, и пусти меня, не то он меня отколотит.

— Ты сам это придумаешь… она ничего не поручала мне. Катуальда…

— Катуальда… что Катуальда? ты опять хочешь затевать со мной ссору из-за нее?

— Она дарит тебе вот этот плащ… с капюшоном… какой ты просил… такой?

— Я никакого плаща не просил… однако, подай, от даримого не отказываются.

Он надел новую вещь на себя и стал весело повертываться.

— Вот, что значит попасть к хорошему господину! — говорил он, — меня вчера хотел купить молодой сенатор, ласковый, денег мне подарил при прощании, да не продали меня… ох, доля горькая!.. у Катуальды теперь всего будет вдоволь… добрая девушка, хоть и плутовка!.. не забыла отдарить за мои серьги.

— Она поручила мне сказать тебе наедине два слова.

— Некогда… прибьет старик… ну, пойдем в сад на минуту… за Катуальду и прибьют не беда!

Они вышли на террасу.

— Милый! — шепнула Амиза ласкаясь.

— Ты опять за прежние нежности! — вскричал Барилл, сбросив руку рабыни со своего плеча, — я тебе говорил, чтоб этого не — было!

— Здесь никто не видит.

— Убирайся прочь, постылая!

— Это твои вчерашние уверения!

— Вчерашние?

— Гнусный!.. вчера одно, сегодня другое!.. хорошо же!.. я докажу старику, что ты лапу запустил в его сундук.

— Я запустил лапу…

— Да, обе пятерни!.. четыреста сестерций, которые ты мне подарил, в одной пятерне не уместятся.

— Лгунья, клеветница, если ты скажешь еще одно такое слово, я на казнь пойду, а все-таки убью тебя на месте, расшибу об эту лестницу!

Его взгляд дико сверкнул яростью.

— Откуда же у тебя столько денег-то?

— Богатый господин подарил вчера целую сотню.

— Из которой вышло четыреста?

— О, ехидна, это, может быть, у тебя водятся такие деньги, а у меня откуда они будут!.. во всю мою жизнь я был самым честным слугой моего господина, несмотря на всю его жестокость… красть у него, все равно, что красть у моей доброй госпожи; ведь это ее будущее наследство!.. он много раз по забывчивости и по слабости зрения оставлял деньги на столе и запирал сундук мимо задвижки, а я всегда ему об этом докладывал… иди с твоей клеветой! господин знает, какова моя честность.

Он убежал без оглядки в дом. Амиза ушла домой в сильном смущении.

Не успела захлопнуться за ней дверь кухни, как, точно северный вихрь, влетела Катуальда в дом из сада через террасу и схватила Барилла за руку, догнав его почти у комнаты господина.

— Отвяжись, постылая! — вскричал он, принимая ее в порыве бешенства за Амизу.

— Не тебе меня ругать, дуралей!

— Катуальда, это ты!

— А то кто же?

— Я думал, что это она… змея…

— Какая змея? ты сам скорпион, дракон, трехголовый Цербер!

— От тебя, Катуальда, я слышу такие ругательства!

— Клеветник, убийца, сплетник!

— Прибавь еще — вор!

— Я не знала, что ты такой негодяй!.. ведь ты убил моего великодушного господина… убил, сразил его наповал!

— Этого недоставало!.. расскажи толково.

— Сам беду сделал, да еще прикидывается непонимающим!.. отвратительный, гадкий… после твоей клеветы…

— Клеветы, кого и перед кем…

— Полно притворяться, Барилл!.. что тебе сделала добрая госпожа, что ты так беспощадно очернил ее?

— Какая госпожа — твоя или моя?

— Конечно, Аврелия… низкий человек!.. Кай Сервилий целую ночь плакал, а теперь не пьет, не ест, лежит больной, даже, я слышала, обрек себя на голодную смерть после твоего вчерашнего угощения.

— Ничего не понимаю, хоть разорви меня!

— Есть пять свидетелей… не увернешься! ты не говорил ему, что госпожа зовет его филином с помелом вместо бороды? ты не говорил нашей кухарке Эвриклее, что у Аврелии был в Риме возлюбленный из плебеев, Флавий? ты не говорил нашей судомойке Претте, что Аврелия скоро с этим Флавием убежит? о, низкий!

— Когда же я мог успеть все это наговорить? я приходил только на минутку за оливками и греческим вином, когда к нам приехал гость… чу! господин в ладоши бьет.