Семья Берг

— Помню и это. Я очень удивлялся.

— Откровенно говоря, я был уверен, что больше мне наверх не подняться. Но, к моему удивлению, совсем недавно, в 1931 году, Сталин вдруг неожиданно вызвал меня, улыбался, был даже ласков и назначил заместителем наркома обороны, членом Революционного военного совета и начальником вооружений. Теперь в моих руках вся научная и техническая служба обороны. Для страны очень важно, чтобы армия была вооружена на современном техническом уровне и готова к войне. Теперь слушай: Сталин отдыхает здесь на своей даче. Знаешь, сколько у него дач? Одна здесь, другая за Сухуми, на озере Рица, третья еще где-то: вот что значит новая иерархия. Но дело не в этом. Я иногда бываю по вечерам у него то на одной даче, то на другой. Мы с ним жарим шашлыки на мангале, он большой мастер этого дела. Мы давно забыли наши споры тогда, в 1920-м, перед Варшавской операцией.

Павел вспомнил тот эпизод, подумал о коварстве Сталина и недоверчиво посмотрел на Тухачевского. Тот продолжал:

— Да, мы оба забыли, пьем армянский коньяк и много спорим. Я продолжаю уговаривать его оснащать армию новым автоматическим оружием, новыми танками и самолетами. Ведь наши громоздкие фанерные бомбовозы такие тихоходы, их ничего не стоит подстрелить даже из винтовки. И танки наши слишком слабы. А Сталин все продолжает верить в пулеметы и живую силу. У него своя концепция наступательной войны — воевать на чужой территории и малой кровью. А я доказываю, что будущая война может начаться как оборонительная, а потом, в случае успеха, перейти в наступательную. Для этого нужны танки, танки и самолеты. И не просто самолеты, а специального штурмового типа, такие, знаешь, мощные штурмовики с пушками. Я и авиаконструктора нашел, по фамилии Ильюшин. У него интересные проекты. Но не только самолеты нам нужны, но и ракеты. Знаешь, что это такое?

— Нет, не слышал.

— Это, брат, чудо будущей техники — ракета без пропеллера, а летит быстрей и дальше любого самолета. О такой еще старик Циолковский мечтал — запустить на Луну и на Марс. А теперь я нашел талантливого молодого инженера Сергея Королева, который горит этой идеей. Я помог ему создать Государственный институт реактивных двигателей, ГИРД. Вот увидишь, когда мы запустим первую ракету, весь мир содрогнется — кто от восторга, кто от ужаса.

— Да, планы у тебя большие.

— Я прямо горю этими планами. На моей стороне Серго Орджоникидзе, нарком тяжелой промышленности. Он очень мощная фигура, давний соратник Сталина, единственный, кого Сталин слушает. Орджоникидзе понимает, как важно перевооружать армию, в его власти перестроить для этого промышленность.

Павел много слышал об Орджоникидзе от Семена, и характеристики обоих мужчин сходились. Орджоникидзе был родом из Кутаиси, по профессии — медицинский фельдшер, рано примкнул к большевикам Закавказья. Теперь он занимал такой высокий пост, что фактически был вторым лицом в государстве. Павел и раньше думал — хорошо, что в окружении Сталина есть хотя бы один человек, с которым он считается и которого слушается. А Тухачевский продолжал:

— Меня поддерживают почти все главные военачальники — Блюхер, Егоров, Уборевич, Примаков. Понимаешь, Сталин никогда не был военным и мыслит прежними мерками, он не в состоянии оценить боевую силу техники в новой войне. А война будет, наши шпионы доносят, что немцы исподволь готовятся к войне, хотят отыграть свое поражение в Первой мировой. Помяни мое слово, будет жестокая война на выживание. Вот мне и приходится спорить и доказывать. Надеюсь все-таки переломить его.

Павел слушал и взвешивал возможности Тухачевского. Тухачевский — до мозга костей военный, он мыслит стратегически. Но он не политик. А в государственных делах кроме стратегии имеет значение тактика. Сталин, может быть, не военный стратег, но в политике он опытный тактик. Именно поэтому он сумел подчинить себе все силы, теперь все исполняют только его волю. Конечно, хорошо, что одинаково с Тухачевским думают и другие большие командиры, Блюхер например. Это поддержка. Но Павел хорошо знал по примерам из истории, что Робеспьерам внушить что-либо трудно, Робеспьеры не терпят чужих мнений и возражений.

Тухачевский продолжал, будто понял мысли Павла:

— Понимаешь, Блюхер командует самым большим Дальневосточным округом, он знает расстановку сил, он сам был в Китае, видел армию и агрессию японцев. Он со мной заодно, и это меня очень подбадривает. Но Сталин окружил себя преданными сатрапами, которые ему во всем поддакивают. Вокруг Сталина идет постоянное соперничество, к нему так и льнут бесталанные карьеристы. Ближе всего к нему — Ворошилов, но он ничего не стоит. А во мне нет обманутого честолюбия, вся моя жизнь — это Красная армия. Сделать Красную армию действительно непобедимой — в этом вся моя задача. Я доказываю ему одно, но знаю, что завтра Ворошилов станет поддакивать ему в другом. А он нарком обороны, его нелегко переспорить. Еще и Буденный, твой бывший командующий, заместитель Ворошилова: его страсть — только кавалерия, ему бы скакать в седле и махать шашкой. Да, конечно, оба они с Ворошиловым большие герои и заслуженно имеют много орденов. Но время не стоит на месте, а они оба в прошлом, в прошлом. Что же мы до сих пор выставляем на военных парадах на Красной площади тачанки с пулеметами, на каких мы с тобой воевали больше десяти лет назад?! Ведь это же смешно! На парадах присутствуют военные атташе посольств западных стран — Англии, Франции, Германии. Что ж, они не понимают, что ли, что мы будем воевать с ними на тачанках? Нет, брат, теперь Красной армии нужны танки, танки и самолеты.

Он так разгорячился, говорил так громко, что Павел невольно оглядывался: не подслушивает ли кто? Вокруг никого не было. А Тухачевский вдруг сменил тему разговора:

— Ну, теперь давай о другом. Сегодня вечером в здешнем театре будет концерт московских артистов. Я, брат, большой театрал. Приглашаю тебя с женой в театр, а потом закатимся в ресторан.

В Тухачевском оставались барские манеры прошлого, он любил общество, веселье, музыку, красивых женщин. Поехали на его большой открытой машине «Линкольн» с шофером- красноармейцем. Двенадцатицилиндровая машина с никелированной борзой собакой на длинном радиаторе плавно проезжала по улицам, время от времени ее боковые клаксоны издавали мелодический сигнал: «Ауэу, ауэу!» Люди оглядывались, восторгались, некоторые узнавали Тухачевского. Он был в белой форме с четырьмя ромбами на красных петлицах и тремя орденами Красного Знамени на груди.

Выступали звезды московского Большого театра — знаменитая сопрано Валерия Барсова, знаменитый бас Степан Пирогов и первая танцевальная пара — Суламифь и Асаф Мессерер, сестра и брат. Тухачевский хорошо знал их по выступлениям в Москве, он любил и знал оперу, балет, музыку и часто ходил на представления. В сочинском театре у него была своя ложа. Он весело и со знанием дела комментировал гостям искусство певцов, был внимателен к Марии, говорил ей комплименты и обворожил ее полностью. После оперы он повел их за кулисы, там расцеловался с очень полной Барсовой, с маленькой Суламифью, обнимался с Пироговым и Асафом, познакомил с ними своих гостей и пригласил всех в лучший ресторан города на берегу моря.

Перед красивым старинным входом висел большой плакат. «Чаевые — это пережиток прошлого, у нас чаевые не дают и не принимают». Для Тухачевского был приготовлен стол на балконе, прямо над морем. Метрдотель и официанты улыбались ему как завсегдатаю. Проходя мимо одного из официантов, судя по всему, ветерана своего дела, Павел полушутя тихо спросил:

— Что, правда у вас чаевые не дают?

— Которые сознательные, те дают, — был дан тихий ответ.

Тухачевский сам рассадил гостей, сам пододвигал стулья женщинам, улыбался.

— Хочу спросить всех — против грузинской кухни возражений нет?

— Нет, нет, нет.

Тогда он с большим знанием дела, так же, как комментировал выступления артистов, заказал сначала вина, потом закуски:

— Принесите две бутылки водки, три бутылки столового вина «Цинандали», две бутылки коньяка, армянского, выдержанного, шесть бутылок «Боржоми». Под конец будем пить шампанское, заморозьте две бутылки. Теперь так: на закуску лобио, чахохбили, сациви, чтоб на всех хватило, хлеб — лаваш, чтобы теплый был. Да, под водку, конечно, селедку, нарежьте и покройте белым луком под постным маслом — так, по-еврейски.