Форпост в степи

— Ты почему мне раньше обо всем не рассказал, Ларион? — спросил граф.

— Не смог, прости, Ляксандр Прокофьевич! — угрюмо ответил казак. — Это язык мой поганый выболтал ненароком. Не хотел тебя огорчать! У тебя с дочуркой вон беда…

— Спасибо твоему языку, — мрачно буркнул граф, — а то бы я так и не узнал, что у меня есть, что у меня был сын.

— Теперь у меня двойная беда, — тяжело вздохнул граф. — Как тяжело узнать, что у тебя был сын, когда он уже мертв!

В течение нескольких минут он ходил по избе, после чего присел на стул напротив казака и, глядя ему в глаза, спросил:

— А какой он был из себя, сынок мой, Архип?

— Видный был из себя и на казака мало схож. У него и повадки–то были благородные, — ответил Ларион. — Он даже в кузне–то работал не как все, а как–то необычно и красиво. Будто в перчатках белых тросточкой зараз помахивал, а не кувалдой у горна железо плющил. Лицом тоже на вас был похож. И ростом, как вы.

— Тогда почему он тебя, а не меня за отца считал?

Санков задумался. Он долго молчал, глядя на пол. Наконец, когда граф начал терять терпение, Ларион пошевелился, скрипнув табуретом, после чего заговорил:

— Ваш братец покойный, Михаило Прокофьевич, ему об том поведал, когда отпускную грамотку отдавал. Эдак мне сам Архипушка сказывал. Видать, братец ваш, царствие ему небесное, тожа эдак считал.

— Да, не мудрено ему было ошибиться, — вздохнул граф. — Каким–то чудом или насмешкой природы мы с тобой и в самом деле удивительно похожи друг на друга.

— Ежели мне бородищу–то соскоблить да чуток башку обкорнать, — буркнул Ларион.

— А погиб–то он как, скажи мне? — спросил Александр Прокофьевич, которому очень хотелось выжать из малоразговорчивого казака о сыне все, что только можно.

— Я ж уже сболтнул, что сгорел он, — ответил казак.

— А почему сгорел? — наседал граф. — Как это было?

— Никто об том не ведат, — пожал плечами Ларион. — Его изба и кузня ночью враз запылали. Огонь–то сообща загасили, а когда пепелища разгребали, его в самый раз и сыскали… Б–р–р… Все тело–то до костей сгорело. Вот эдак вот было, барин.

— А почему ты утверждаешь, что изба и кузня враз загорелись? — насторожился Александр Прокофьевич. — Может, его специально кто поджег?

— Кто его знает, — вздохнул трагически казак. — Что вперед загорелось, тоже никто не ведает. Может, изба, а может, и кузня. А может, и то и другое зараз. А вражин у него здесь не было. Все сакмарцы

зараз любили и чтили Архипушку–то. Хотя постой… — Он вдруг осекся и вытаращил глаза, оборвав себя на полуслове. — Стреляли в него, до кончины еще, в лесу, — сказал Ларион. — В спину стреляли, подло, значится.

— А ты говоришь, что врагов у него не было? — закричал, вдруг разозлившись, граф. — И кто же посмел сделать это?

— Цыган приблудный, — ответил нехотя казак. — Девку они не поделили. Цыганскую, — морщась, ответил Ларион. — Девка та из табора утекла — и к Мариуле. Цыгане за ней в городок пожаловали. Вот Архипушка за девку–то встрял и с ееным жанихом разлаялся!

— Вот как… — Граф на минуту задумался. Затем он сжал кулаки и, глядя поверх головы казака, спросил: — А цыган этот где сейчас?

— Пес его знает, — пожал плечами Ларион. — Убег из–под караула и как в воду канул.

— А цыганка?

— Тож утекла.

— А колдунья ваша, Мариула?

— Она дома, — ухмыльнулся казак. — Ежели бы не она, то Архипушка и до пожара не дожил. От пули цыганской еще тогда бы представился сыночек ваш.

В эту минуту в комнату вошел Демьян и поклонился. Граф осмотрел его с головы до ног и недовольно нахмурился:

— Обожди на улице, Демьян. Не до тебя сейчас.

Он вышел, а граф вскочил с места и заметался по избе.

— Ларион, вставай, вставай! — выкрикнул он. — Сейчас идем к дому Архипа, а оттуда на кладбище.

— Могилку поглядеть желаете? — догадался казак.

— Очень! — Александр Прокофьевич остановился и посмотрел на Лариона полными слез глазами. — Хочу пообщаться с ним хотя бы мертвым, если Господь не позволил мне встретиться с ним живым!

* * *

Печаль может довести человека до изнеможения. Что же говорить про Мариулу, от которой Архип ушел навсегда. А ведь она любила его как сына. Ее сердце почему–то отказывалось верить в его ужасную смерть. И карты… Они тоже выпадали таким образом, словно говорили о кузнеце как о живом.

Мариула сильно переживала утрату. Она тосковала об Архипе как о близком родственнике. И могилу велела выкопать возле холмика на кладбище, под которым покоился муж ее, Степан. И слез уже не стало, высохли глаза, словно источник в степи жарким летом. С лица сошел румянец, который украшал ее лицо долгие годы, погас, подобно вечерней заре.

И Мариула поблекла, все ее существо словно застыло от холода.

Она с нежностью погладила могильный холмик мужа и утерла набежавшую слезу. А вот земли с могилы Архипа она не коснулась. Душа противилась такому кощунству — оплакивать человека, которого не коснулась коса смерти…

Вдруг, отворяясь, скрипнули двери крепостных ворот. Сторожевой казак впустил во двор двух человек. Мариула тем временем отошла подальше от могил и собирала у частокола богородскую травку. Она увидела вошедших, но предпочла понаблюдать за ними издали, чтобы убедиться, есть ли необходимость для личной встречи.

Она видела, как Ларион Санков уверенно пошагал вперед, а тот, кто пришел с ним, двинулся следом размеренной походкой знающего себе цену человека.

— Вот она, могилка–то, — указал Ларион на холмик, под которым, как он был уверен, покоилось тело кузнеца Архипа.

Пришедший с ним человек не ответил казаку. Какая–то глубокая обида за себя поднималась в нем при виде этого могильного холмика, под которым, как он был глубоко убежден, похоронен его сын. Он мрачно, исподлобья смотрел на могилу горящими глазами.

Ларион склонился над холмиком, погладил его и посмотрел на графа:

— Ляксандр Прокофьевич, здеся Архипушка твой. Может, мне отойти, чтоб не мешать вам?

Граф не сказал ни «да», ни «нет», только заметил:

— Грешно так говорить, но меня почему–то не тянет разговаривать с этой могилой!

Мариула украдкой наблюдала за его лицом. Она слышала оброненную незнакомцем фразу. «Нет, не в могиле дело, — подумала она. — Какие–то другие, противоречивые чувства терзают этого важного барина».

Отошедший Ларион тоже взирал на спину графа с немым удивлением. После сегодняшней откровенной беседы на кладбище он

чуждается, молчит, настороженно глядит на могилу, словно обидели его.

Неожиданно Александр Прокофьевич присел у холмика, левой рукой коснулся креста и опустил голову.

— Да вы всплакните, ваша милость, — неуверенно предложил Ларион. — Враз полегчат!

— Не мысли даже делать этого, — вдруг вмешалась Мариула, сама не ожидавшая от себя такой невыдержанности.

— Кто это? — хмуро посмотрел на нее граф.

— Это и есть Мариула, об которой я вам сказывал, — ответил казак, удивленно глядя на ведунью.

— Прогони ее, — раздраженно бросил Александр Прокофьевич. — Пусть не мешает мне побыть одному у могилы сына.

— Нет, такой грех я не возьму на душу! — испугался Ларион. — И вы не берите, Ляксандр Прокофьевич. Я ее знаю! Честная, богобоязненная старушка и Архипушке как мать была…

— Как мать? Это еще что? — возмутился граф.

Видя, что незнакомый господин не желает ее общества, Мариула обиженно поджала губы и не спеша пошагала к выходу.

Но охватившее душу ожесточение вдруг слетело, как от дуновения ветра. Граф посмотрел вслед уходящей женщине и, словно оправдываясь, тихо спросил:

— Ларион, а что она тут делала? Не нас ли поджидала?

— А вы ее об том сами пообспрошайте, — ответил тот. — Она не сбрешит. Я кликну ее, ежели хотите.

— Будь по–твоему, — согласился граф.

Ларион позвал Мариулу.

— Кто кличет? — спросила она, остановившись и обернувшись.

— Я это. Подойди–ка, Мариула, Ляксандр Прокофьевич хотит поболтать с тобой об Архипе, — ответил Санков.