Форпост в степи

— Если ты думаешь, что там, где ты говоришь, сплошь и рядом одни только богатые красавцы, то глубоко ошибаешься.

— Тогда я не выйду ни за кого, — сказала Ания, сердясь все больше и больше.

— Я сожалею, Ания, что ты так решительно настроена против замужества; но вспомни все–таки, что это воля хана Нурали. Я не прошу тебя уважать и слушаться меня, хотя я, к несчастью, на много лет тебя старше, но, право же, в подобном деле ты могла бы хотя бы послушать мои советы. Мы все хотим, чтобы ты вышла замуж за достойного человека.

— Ты хочешь сказать, что все, кого ты мне предлагала, — достойные меня люди? И с одним из таких уродов я должна идти под венец? Нет, этого не будет никогда!

— В таком случае, Ания, мой долг сказать тебе, — тут Жаклин заговорила с глубокой серьезностью, — что по воле хана ты должна до весны выйти замуж!

Глаза Ании метнули пламя, и она вскочила с кресла.

— Можете не рассчитывать на это! Я выйду замуж только за того, кого полюблю всем сердцем! — В дверях она добавила: — Если захотите меня выдать насильно, я убегу в степь или наложу на себя руки! — И удалилась в свою половину этажа, хлопнув демонстративно дверью.

В своей спальне она бросилась на кровать не раздеваясь, все еще пылая гневом. «Как смеет навязывать мне женихов эта мерзкая француженка! — повторяла она мысленно. — Как мне мириться с ее высокомерием? Я больше не сяду за стол с ней рядом, если она не прекратит подсовывать мне для замужества каких–то олухов и уродов!»

И тут она вдруг подумала, что до весны ей все–таки придется сделать свой выбор, и стала пунцовой от раздражения.

Вскоре девушка заснула. И сон ее был так глубок, что она проспала до утра в одной позе, даже ни разу не повернувшись.

* * *

Встреча с Анией произошла как раз в то время, когда Нага считал, что пора подумать об уходе от Жаклин. Он быстро оценил девушку: она была очень красивой, веселой, деловитой, разумной. Но он влюбился в нее сильнее, чем хотел. Ания, не подозревая сама, выбила его из колеи спокойно–размеренной жизни.

Нага стал раздражителен, разочарован и обижен. Он знал, что ханская дочь никогда не будет его. Нагу пугали бесчисленные поклонники, которыми окружила девушку Жаклин. Пока еще Ания

отвергала одного за другим. А вдруг все же найдется мерзавец, который сумеет заинтересовать восточную принцессу? Будет ли она по–прежнему непреклонна? Строгое воспитание, конечно, могло сыграть свою роль, но…

Hare нездоровилось. Он заболел от безответной любви к Ание. Его не заботили исчезновение Калыка и бегство разбойников. Нагу разбирало раздражение на самого себя — жалкого слуги женщины- негодяйки, раздражение на покойного отца, оставившего его без средств к существованию и без положения в обществе, которое он должен был занимать по праву рождения. Обладай он сейчас всем тем, Ания принадлежала бы ему.

Пока Нага размышлял о превратностях судьбы, ноги сами привели его к дверям кабака. Приказчик был угодлив и осторожен с новичком.

— Не крути, любезный, — огрызнулся Нага. — Опий есть?

Приказчик развел руками. Разве он не знает, что курение опия и гашиша в городе запрещено? И откуда у него опий? Он законопослушный человек. Водки, пива, вина — сколько угодно, а вот опий…

Потом он все же завел Нагу в какую–то полутемную комнату и усадил в мягкое кресло. Приказчик тут же ушел, а вместо него появился слуга, который поставил на стоявший у кресла столик чилим .

Нага сидел в кресле и безучастным взглядом смотрел на похожий на пузатую куклу с маленькой головкой чилим. Он нет–нет да и протягивал к нему руку, и впрямь забавляясь чилимом, как уродливой куклой. Давно уже он не наслаждался курением опия…

Слуга раскрыл мешочек, не спеша заложил в головку чилима опий и, нагнувшись, дрожащей рукой зажег спичку. Зашипела, потом загорелась спичечная головка, и вот вспыхнуло синеватое пламя.

Нага поднес ко рту длинный мундштук. Когда в чилиме заклокотала вода, он затянулся три–четыре раза, да так сильно, что опий вспыхнул, и из головки чилима вылетело пламя.

Нага, казалось, накурился, отодвинул в сторону чилим, но сильно закашлялся и сплюнул вязкую слюну на пол.

— Господин, вы так легкие себе надорвете, — прошептал кто–то участливо.

Отвалившись на спинку кресла, Нага не отвечал. Его землистое, словно у мертвеца, лицо было неподвижно, глаза под нахмуренными бровями прикрыты.

Несколько минут он сидел молча, потом буркнул, не открывая глаз:

— Что ты сказал?

— Я говорю: вы так легкие себе надорвете, господин, — повторил все тот же участливый голос.

Нага открыл глаза. Пожевывая кончик мундштука, он посмотрел на обладателя вкрадчивого голоса и брезгливо подернулся.

— Пошел вон, цыганская морда, — сказал он. — Убью, если ты не исчезнешь!

Нага заерзал в кресле и трясущимися руками ухватился за чилим. Смахнув пепел, он опустил в стекло лампы узкую полоску бумаги, зажег и раздул чилим заново. Затянулся, покурил…

Голова наполнилась туманом, а телом овладела сладкая нега. Казалось, что он где–то в раю, далеко от мира суетного и от всех тех забот, которые преследовали его повсюду. Нага не помнил, сколько времени провел в мире грез. На грешную землю он вернулся от ощущения того, что кто–то осторожно вытягивал из кармана наполненный золотыми монетами кошель.

Hare не раз приходилось бывать в подобных ситуациях. И он научился выходить из них победителем. Приобретенный опыт тут же пришел на помощь и подсказал единственно верное решение.

С ловкостью кошки он выбросил вперед левую руку и схватил за горло пытавшегося его обчистить негодяя. Другой рукой он выхватил из–за пояса кинжал, острие которого приставил к груди вора.

— Ты поступаешь плохо, цыган, — процедил он сквозь зубы, грозно посмотрев в лицо вора. — Обкрадывать спящего грешно и… — Он слегка нажал кинжалом на грудь злоумышленника. — …Смертельно опасно!

— Прости, господин, — пробормотал испуганно цыган. — Мне есть нечего, — захныкал он жалобно. — Не со зла я, а от безысходности.

Нага ослабил хватку. Но как только цыган пошевелился, быстро поднес лезвие кинжала к его горлу.

— Ты не из тех цыган, что встали табором у Менового двора? — Да.

— Откуда пожаловали?

— Из Сакмарска.

— Колдуньи в таборе есть?

Цыган замялся, но как только острие кинжала укололо горло, тут же ответил:

— Да. Две.

— Настоящие?

— Да.

— Не врешь?

— Нет.

Нага медленно убрал кинжал обратно в ножны и вытянул из кармана кошель. Он поднес его к заблестевшим алчным огнем глазам цыгана:

— В нем пятьдесят золотых монет. Для тебя, пес, это целое состояние!

— О да, господин, — выдохнул тот, будучи не в силах отвести взгляд от кошелька.

— Так ты хочешь, чтобы эти деньги достались тебе? — спросил Нага.

— Хочу, господин, — срывающимся голосом ответил цыган.

— Завтра в полдень приведешь колдунью в шляпный салон — и десять золотых твои.

— А если я приведу обеих?

— Заработаешь двадцать золотых.

— А чтобы заработать все монеты? — с трудом проглотив застрявший ком в горле, прошептал цыган.

— Все будет зависеть от того, как постараются твои колдуньи, — с усмешкой ответил Нага.

— Уж они постараются, поверь мне, барин! — заверил цыган.

— Вот тогда и поговорим обо всем остальном, — пообещал Нага, снова потянувшись к стоявшему на столике чилиму. — А теперь пошел вон.

3

Много дней Пугачев скитался по родственникам и друзьям, а то и по чужим домам. Приходилось ночевать у друзей своих друзей, называясь разными именами, придумывать про себя разные истории. Отловили и арестовали его сестру и зятя. Они так и не дошли до Терека. А зять постарался очернить его, Емельяна. И он вынужден

был удариться в бега и теперь скитался по степи, как неприкаянный. Долго ли будет помогать ему провидение? Кто скажет?!

По ночам, прислушиваясь к тишине незнакомых изб, он думал, думал… Созревали одни планы и тут же уступали место другим. Большие желания сменялись маленькими: где найти надежное укрытие?