Музыка души

Тут же начались обсуждения предстоящего спектакля, и, в конце концов, остановились на комедии «Лакомый кусочек», немедленно принявшись за переписку ролей и их распределение.

В августе к сестре приехал бодрый и веселый Анатолий. Он совершенно освоился, ни капли не скучал по Петербургу и с большим удовольствием взирал на свою будущую жизнь в Москве. Неутешительные новости привез он о Германе Лароше, с каждым годом все больше погружавшемся в пучину лени и ничегонеделания.

– Помнишь героиню его последнего романа Катерину Ивановну? Он долго колебался между ней и свободной жизнью. Наконец, получивши от матери Катерины Ивановны пять тысяч серебром, уехал с ней в Париж на пароходе. Кажется, навсегда.

– Может, хоть она заставит его вернуться к работе и занять свое место между музыкантами и особенно рецензентами? – сам себе не веря, произнес Петр Ильич.

Анатолий пожал плечами — он тоже не слишком верил в возрождение Лароша. А ведь какой был талант! Нет, определенно, лень — худший из пороков. Вдохновение никогда не посещает ленивых.

Влюбчивый Толя успел найти в Москве новый предмет страсти и теперь восторгался некоей Мазуриной. Надолго ли его хватит на этот раз? Но хорошо хотя бы то, что он забыл про Панаеву.

Вернувшегося в Москву Анатолия сменил Модест, не дав Петру Ильичу заскучать. Он взялся писать комедию «Благодетель» и читал брату подробный сценарий. Петр Ильич остался в совершеннейшем восхищении и убеждении, что комедия выйдет превосходной.

В Каменке начался ряд именин и дней рождений, так что невозможно было сосредоточиться на работе — привычный распорядок дня пришлось временно оставить.

Спустившись однажды к обеду, Петр Ильич обнаружил Василия Андреевича Трубецкого, которого давно ждали. Он как раз разговаривал с невестой и ее родителями:

– Маменька с папенькой согласны на мой брак с Таней. Но есть одна трудность: они не могут ничего добавить к тому, что давали мне до сих пор. А это очень мало. Мне кажется неразумным жениться сейчас, когда я, в сущности, не могу обеспечить свою жену. Думаю, стоит подождать, пока определится мое служебное положение. А, кроме того, у меня есть надежды на богатых тетушек, – Василий Андреевич прервался на мгновение и, с робкой надеждой посмотрев на Таню, заключил: – Если вы согласны подождать...

Таня серьезно кивнула:

– Конечно. Я все понимаю. Я согласна.

Петр Ильич не мог не улыбнуться ее серьезности. Таня вела себя необычайно благоразумно и ответственно в сложившейся ситуации.

Петр Ильич все-таки взялся писать музыку для выставки, о которой просил его Юргенсон, хотя ему и не слишком нравилась эта идея. А ведь собирался весь год посвятить правке уже изданных произведений, не берясь ни за что новое. Но, видно, такова его натура, что сидеть без работы он не мог. Едва закончив заказ для выставки, он принялся за Серенаду для струнного оркестра.

Направник писал, что «Орлеанская дева» пойдет в Петербурге в январе. Однако постановке препятствовали серьезные затруднения. Цензор требовал превращения Архиепископа в Странника. Возмутившись произволом, Петр Ильич просил Юргенсона похлопотать, чтобы позволили назвать это действующее лицо Кардиналом. В конце концов, в «Жидовке» Галеви был кардинал, почему же в «Орлеанской деве» нельзя?

Но главная проблема заключалась в том, что для партии Иоанны требовалась певица с сильным голосом, драматическим талантом и опытностью. Где же взять сочетание всех требований в одном лице? К тому же в Мариинском театре не нашлось драматического сопрано, для которого была написана партия. Пришлось значительно ее изменить, согласно с возможностями меццо-сопрано. Но Петр Ильич поставил условие, что это только для первого представления — впоследствии, когда найдется певица с нужными данными, опера будет исполняться в первоначальном виде. Три исполнительницы — Рааб, Макарова и Каменская — учили роль, и Направник обещал выбрать лучшую.

***

Дело со сватовством повисло в воздухе — новоиспеченный жених таинственным образом исчез, и Таня уехала в Ялту. То ли отъезд любимой дочери так подействовал на Александру, то ли финансовые потери и неудачи, перенесенные Давыдовами в последнее время, но она стала день ото дня худеть, бледнеть и терять силы.

В Покров, придя домой со службы, Саша вдруг рухнула на руки мужа и потеряла сознание, до смерти всех перепугав. Лев Васильевич отнес ее в постель и немедленно послал за врачом. Саша скоро очнулась, но в ясное сознание не приходила – металась, бредила и страдала от страшнейших болей в голове и во всем теле. Только когда врач впрыснул ей морфина, она затихла и заснула. Это все больше беспокоило Петра Ильича: ведь морфин – страшное по своим последствиям средство. А Саша уже несколько лет злоупотребляет им, и может, расстройство ее нервной системы есть следствие именно морфина. Но и терпеть страшные боли она была не в состоянии.

Несколько дней спустя Александре стало гораздо лучше, все вздохнули с облегчением. Она свободно говорила, не впадала больше в забытье и всех узнавала. Доктор подтвердил опасения Петра Ильича.

– Ваша теперешняя болезнь есть прямой результат отравления морфином, - сурово сказал он. – Вам следует отвыкать от него, пока еще не поздно. Будет тяжело, но надо приложить все силы.

– Обещаю, что постараюсь, – согласно кивнула Александра.

Немного подбодрили ее хорошие новости от Тани: девочка увлеклась светской жизнью, веселилась, ходила на балы и даже была представлена цесаревне Марии Федоровне, которая обошлась с ней очень ласково.

Блестяще сдав экзамены, Алеша уехал нести воинскую повинность. Разлука с ним нелегко давалась Петру Ильичу. Тяжело лишиться много лет прослужившего слуги, знавшего все малейшие привычки и предпочтения, умевшего идеально устроить быт хозяина в соответствии с его вкусами. Да и мальчика было жаль – ему придется привыкать к суровым условиям жизни.

У сестры Петр Ильич на этот раз провел почти всю осень, лишь в ноябре уехав в Москву.

Глава 14. Пора испытаний

Полупустой поезд остановился на темной наружной платформе. Утро выдалось морозным и ветреным, и Петр Ильич поднял воротник пальто, пробираясь среди галдевших извозчиков, штурмовавших богатых пассажиров. Модест с Анатолием уже поджидали его, и сразу же завязался спор, у кого Петр Ильич должен остановиться. Он высказался за «Славянский базар», где поселился Модест. Толя обиженно надулся. Впрочем, он быстро повеселел, добившись от брата обещания непременно быть у него.

Странное ощущение Петр Ильич испытал в Москве. Его любовь к этому старому, милому, несмотря на все недостатки, городу, нисколько не уменьшилась, напротив – сделалась острее и сильнее, но приняла какой-то болезненный характер. Ему казалось, будто он давно умер и все то, что было прежде, кануло в бездну забвения, а он совсем другой человек, из другого мира и другого времени. Крайне мучительное ощущение.

Петр Ильич провел у Анатолия несколько часов, выслушивая сетования брата по поводу его последней влюбленности. Мазурина окончательно завоевала его сердце, и он даже сделал ей на днях предложение. Но…

– Она отказала, – убито сообщил Анатолий. – Говорит, что испытывает ко мне только дружеское расположение. Я самый несчастный человек на свете!

Хотя Петр Ильич по опыту знал, что эта страсть не так глубока, как кажется на первый взгляд, и пару месяцев спустя пройдет, смотреть теперь на огорченного Толю и слушать его жалобы на судьбу было невыносимо.

– Но я не сдамся, и когда-нибудь она изменит свое отношение! – упрямо заявил Анатолий и неожиданно заключил: – Я познакомлю тебя с ней.

Те несколько дней, что Петр Ильич провел в Москве, роман бурно развивался. Девушка начала постепенно уступать настойчивому воздыхателю. Петр Ильич нашел ее довольно симпатичной, но не был уверен, что она – та, кто подходит его брату.