Морская сила(Гангутское сражение)

Прочитав письмо царя, Апраксин встревожился:

—   Коим часом моровое поветрие занесло на эскадру?

—   Толком никто не ведает, — рассказал пору­чик, — доказывают — с провиантского судна, на ко­тором крыс развелось множество. Но государь враз всех служителей на берег свез. Почитай, не одну ты­сячу. На судах дымом все прожигали скрозь. Кажись, утихомиривается лихоманка.

Расспрашивал генерал-адмирал о переходе эскад­ры к Ревелю, встречались ли шведы на пути, как об­стоят дела в Ревеле.

—    Семь штук новых посудин обрелись там в гава­ни, — доложил поручик.

—    О том я понял из весточки государя, — отве­тил Апраксин. — Пять судов покупных аглицких да два из Архангельского. А ты сам-то на тех посудинах бывал?

—    Нет, ваше сиятельство, не приходилось по службе, — покраснел поручик, — к тому же все люди нынче на берегу в палатках.

Апраксин понял, что от Лаврова ничего путного о новых судах не услышишь.

— Ладно, ступай. Бригантину покуда приведи в порядок, задержись. Днями прибудет генерал Голи­цын, с ним двое языков-пленников. Выспросим у них о шведах, я государю все отпишу.

Генерал-адмирала в Гельсингфорсе ожидал курье­ра от генерала Голицына. За десяток лет Апраксин постепенно, с годами приучил себя действовать дву­мя руками, как выражался царь, флотом и армией на пути к поставленной цели. Всегда, со времен изгна­ния Либекера от Петербурга, держал в уме заботу, каким образом отвадить неприятеля на суше, отбить атаки с моря. Покуда все получалось удачно. Прогна­ли шведа по суше до самого Ботникуса. Следом галер­ный флот под его же командой обороняет берег на­дежно. Опять же пехота и кавалерия без подмоги флота изойдут силой. Без провианта, боевых припа­сов, подвозимых морем, выжить армии невозможно. На севере шведы до сих пор держат в своих руках все дороги. Чтобы пробиться к гарнизону Або на берегу Ботники, надо устранить преграду на море, у Гангу-та. Конечно, душа у Апраксина, как и у государя, еще с давней поры, с колыбельки первых судов Пле­щеева озера, сроднилась с морским делом. Поначалу присматривался с молодым царем к парусу ботика на Яузе, потом на фрегате бороздили волны Плещеева озера. Дальше — больше. В Архангельске строил су­да, выходил на морские просторы. Начинал великое дело в Воронеже, когда государь решил-таки: «Мор­ским судам быть». Сотню судов больших и малых, от фрегатов до 58-пушечной «Предистинации», спус­тил Апраксин со стапелей Воронежа. Наладил кора­бельное строение здесь, на Балтике. Теперь верхово­дит галерным флотом. На берегу опять же под его ру­кой войско, четыре генерала. От них идут донесения, ждут приказа, совета…

Генерал Голицын пять дней добирался до Гель­сингфорса. Отдуваясь подал рапорт, доложил Апрак­сину. Был издавна с ним накоротке.

— Так что, Федор Матвеевич, в Або провианта скудно. Неделю-другую протерпят. Шведы покуда да­лече, мы их отвадили на край земли. Только часто на дорогах шастают. Они тоже голодают. Отсекли мы их от матки.

Слушая и читая рапорт, Апраксин думал о другом:

—    Языков-то привез?

—    Здесь они, куда денутся. Дезертиры оба, пер­вый датчанин, другой саксонец. Говорят, сбежали, к нам переметнуться желают. Так я понял, что у Ватранга, адмирала ихнего, тоже не сладко с харчами. Откормили мы обоих. Довольны, к нам просятся.

Апраксин прервал тираду генерала:

— Тащи сюда первого, датчанина, за толмача по­ручик Вебер станет, земляк оного. Порознь учиним допрос.

Голицын распорядился адъютанту:

— Призови дезертиров из караула. Поначалу тол­стого капрала приведи.

Минуту-другую Апраксин молчал, рассматривая пленника в довольно потрепанном мундире, но бодро­го на вид. Начал издалека:

— Звать как, где служил?

Пока толмач переговаривался с пленным, Апрак­син спросил Голицына:

—    Михал Михалыч, а пошто нанимались к супро­ тивнику? Не молвят?

—    Знамо, — усмехнулся Голицын, — денежный интерес. Холостяки оба.

—    Капрал Юнас Фалк, — доложил толмач, — слу­жил пушкарем на адмиральском корабле «Бремен».

Допрос пошел бодрее:

—    Когда прибыли, где стоят?

—    В последнюю неделю апреля. Якоря отдали у деревни Твермине, спустя десять дней эскадра пере­шла к мысу Гангут.

—    Кого из флагманов знает?

—    Старший флагман адмирал Ватранг, второй флагман вице-адмирал Лилье, третий шаутбенахт Таубе. Еще два шаутбенахта Эреншильд и Анкерштерн.

—    Откуда сие знает?

—    Сам не раз видел их у адмирала Ватранга.

— Сколь кораблей и каких? Знает ли что о пушках?

Юнас отвечал бойко, без запинки:

—    Кораблей шестнадцать, пушек шестьдесят-семьдесят, фрегат-пушек два десятка, галер шесть.

—    Еще есть весельные суда?

—    Шхерботы четыре или пять, с пушками.

Апраксин помедлил и лукаво усмехнулся:

—    Коим образом сбежал?

—    Давно задумали сбежать с камрадом. Попроси­лись в команду на берег, дрова готовить. Там и утекли в Твермине, потом по дороге к Або. Искали ваших русских.

—    Отколь знаешь про наших?

—    На «Бремене» про то офицеры рассуждали еще на пути.

—    Что еще слыхал про нас?

. — Говорят, что у вас галер много, но моряки вы не­важные. Все равно вас побьют. — Капрал почему-то по­веселел и добавил, — мне думается, они вас не одолеют. Апраксин переглянулся с Голицыным:

—    Что еще добавишь?

—    Адмирал Ватранг послал на Аланды шхерботы и галеры под командой шаутбенахта Таубе. — Капрал шмыгнул носом. — С едой там плохо. Один горох да пшено, и те кончаются.

Апраксин с довольной миной на лице потер подбо­родок, — этот датчанин поднял настроение. Но все ли сказанное правда?

— Гляди, ежели соврал, шелапугой тебя отдела­ем. Ступай. Получишь бумагу, обозначь расположе­ние судов швецких.

Апраксин кивнул сидевшему в углу Змаевичу:

— Приставь к нему, Матвей Христофорович, по­ручика, нехай намалюет эскадру швецкую подле Гангута.

Второй дезертир, медлительный толстяк, солдат Яран Эрик, саксонец, на вопросы отвечал неспешно. Видимо, по натуре был менее сообразительным, чем его товарищ. Ничего путного от него не добились, кро­ме одного: шведы кормят плохо, денег не платят, здесь, у русских, ему нравится.

— Ты хвалишься, у пушек прислугою был, — спросил Апраксин и продолжал с ехидцей, — каковы они, пушкари швецкие, проворные или, как ты, увальни?

У Ярана зарумянились щеки:

— Они добрые канониры, стреляют метко, капи­тан Фришен им спуску не дает.

— Ну, добро, ступай.

Апраксин посмотрел на Голицына:

— Пойдем отобедаем, Михал Михалыч, погово­рим о деле. А первого датчанина сего же дня отправлю к государю. Важное молвил, такой язык добрая на­ходка. Спасибо тебе.

Вечером бригантина ушла в Ревель. Генерал-адми­рал передал Лаврову пакет для царя и сам проверил караул.

— Гляди, — предупредил он поручика, — сего пленника сторожи крепко, — ежели шторм, штоб в воду не свалился. Государю он потребен весьма.

В Гельсингфорсе на лужайках зазеленела трава. Солдаты с галер жили на берегу в палатках. В свобод­ное время нежились на солнцепеке. По сравнению с Котлином, где тянуло сыростью, здесь лето уже вступило в свои права. Природа располагала к отдох­новению, однако ратный труд не имел права на пере­дышку. Об этом свидетельствовали и записи основ­ных событий в журнале генерал-адмирала.

«В 17-й день имели консилиум с генералом княземГолицыным, чтоб ему с полками, которые вАбове, бытьв Поекирке и тамо посадить на скампавеи, а на сухомпути иметь команду генерал-лейтенанту Брюсу.

Выгруженные ластовые суда и лишние русскиебригантины с поручиком Росом отправить в Петер­бург, а при Гельсингфорсе для посылок с письмамив Ревель оставлены три бригантины под командой поручика Витстока.

Того же числа прибыл генерал-майор Чекин.

В 18-й день карбасы, выгруженные, с полковником Толбухиным отправлены в Петербург, только из оных 15 карбасов меньших оставлено.