Морская сила(Гангутское сражение)

— Корабль што диковинка. Излажен примерно. У нас таких еще не бывало. Поглядим, как он в море под парусами.

Когда уселись в шлюпке, царь пригласил Наума:

— Поедем ко мне, Наум. Чаю, Катеринушка за­ждалась.

В самом деле, Екатерина Алексеевна с утра то и де­ло выбегала на балкон, поглядывала в сторону выхода из бухты и все же прозевала, прилегла отдохнуть, и ее разбудили салютные залпы.

Около дома с вечера стояла толпа жителей. Каждо­му хотелось взглянуть на русского царя. Петр при­ехал поздно, на открытой бричке, когда все разо­шлись. Обнял улыбающуюся, с раскрасневшимися глазами жену. За десять лет совместной жизни твердо уяснила Екатерина Алексеевна нрав супруга и научи­лась никогда не расспрашивать его о причинах позд­них возвращений и не высказывала недовольства по этому поводу. Тем паче прятала бабьи слезы.

Петр никогда не пил из рюмок. Считал это зазор­ным для мужика. Первый фужер опорожнили за уда­чу на море. Хрустели огурцами. Петр распоряжался обильными закусками сам. Екатерину отправил от­дыхать. Наум рассказывал о нежелании английских офицеров, которые привели корабли, остаться на рус­ской службе.

—    Чудится мне, брезгуют они нами, государь, — не то с сожалением, не то с досадой проговорил Сенявин.

—    Верно подметил, — согласился царь, — вона, мастеров ихних, умельцев, самолично уговаривал, об­ломались за хорошую деньгу, а теперь тот же Козенц, да Най мало-помалу приелись. Бок о бок с Федосеем да Гаврилкой усердствуют.

Разговор перешел на качество купленных кораб­лей. Сенявин подробно давал оценку каждому «при­емышу».

На следующий день Петр смотрел пришельцев из Архангельска «Рандольфа» и «Гавриила». Хвалил Скляева за добротную помощь Саломбальской верфи в Архангельске. Потом царь занялся кораблями, куп­ленными в Англии, но пришлось прерваться. Неожи­данно появился Гослер. Тревожный вид капитана не предвещал ничего хорошего.

— Господин шаутбенахт, — вполголоса доклады­вал он Петру, — на корабле беда, моровая язва про­явилась у людей.

Лицо царя исказилось в судороге. Он схватил Гослера за воротник:

— Врешь, сукин сын.

Гослер побледнел:

— Таким не шутят, господин шаутбенахт.

Оттолкнув Гослера, Петр прыжком побежал к трапу.

Гослер говорил правду. Вчера поздно вечером к ле­карю пришли несколько матросов. Жаловались на не­домогание, тело покрылось темными пятнами.

— Моровое поветрие, — сразу предупредил капи­тана лекарь. — Надобно этих людей немедленно уда­лить на берег в палатку.

Как оказалось, эти матросы накануне перегружа­ли провизию с транспорта.

— Лекарь определил — вероятно, в продуктах за­велись крысы, — объяснил царю Гослер.

Не прошло и часа, как весь экипаж «Святой Екате­рины» стоял на палубе с баулами и пожитками. Петр приказал оставить на борту только вахту — 30-40 че­ловек. Остальных на берег, в палатки. Корабль сей же час окурить дымом, задраить все люки.

К вечеру восточный берег бухты, вдоль древнего полуразрушенного монастыря Святой Бригитты, за­полнился сотнями палаток.

По приказу царя экипажи всех судов съехали на берег.

— Моровое поветрие нам страшнее шведов, — объявил Петр на военном совете, — сия зараза косит, не разбирая чинов и званий.

На море установился штиль. Над всеми судами за­курились дымы. Жгли капустные листья, солому. Вытравливали всю поганую живность из кубриков и кладовых.

У входа в гавань дежурили дозорные шлюпки.

— Дай Бог, чтоб штиль задержался, — с тревогой бросал взгляды Петр на горизонт. — Нам сие на руку. Штой-то от адмирал-генерала весточки нет…

В тот же день на бригантине к Апраксину, на фин­ский берег, ушел Астраханского полка поручик Лав­ров. Отдавая ему пакет с письмом, царь предупредил:

— Остерегайся шведа. Завидишь паруса, не раз­глядывай чьи, отворачивай в сторону. Пробирайся вдоль берега к Вари-Валдаю, там бери к норду, акку­рат к Гельсингфорсу выйдешь. Там в шхерах Апрак­сина и сыщешь.

Долгим взглядом провожал генерал-адмирал уда­лявшуюся в вечерних сумерках к горизонту корабель­ную эскадру. Стоявшему рядом Змаевичу распоря­дился:

— Нынче обойди всех бригадиров. Экипажам пе­редохнуть надобно. Путь долгий. Утром по сигналу сниматься с якорей.

В каюте на столе, среди прибывшей из Петербурга почты, увидел знакомый почерк Салтыкова.

«Доношу вашему графскому превосходительствупо присланному Его Царского Величества именномууказу, за подписанием Его Монаршеской властнойруки, — пробежал первые строчки Апраксин, — веле­но мне набрать здесь, в Англии, служителей разных чинов от капитанов даже и до последних правите­лей корабельных. И ныне при сей оказии вышеупомя­нутых набранных офицеров да двух навигаторов для переводу и с ними и полононика отправил до Санкт Питер Бурха на английском дагере, имянуемом «Ди Энн», с капитаном Джордж Малер. А по принятии их в службу по свидетельству ежели достойны, пове­лите их привести к вере, чтоб служили верно, как своему Государю, понеже и здесь, в Англии, такой чин есть, что у начальных людей берут веру, и о сем как ваше графское превосходительство повелит против моего предложения.

Государь мой, вашего высокоблагородия нижай­ший слуга Федор Салтыков».

Кончив читать, Апраксин потянулся, крикнул денщика:

— Пора ужинать.

«Вишь, Петр Лексеич сколь забот навесил на Фе­дора, не токмо суда, а и людишек к ним сыскивать. Сие не так просто. Кто на край света поедет, неведомо куда? Разве нужда заставит. Мало того, так он по сво­ей совести вдобавок и пленников наших вызволяет от шведа. И печется о присяге тех наймитов».

Апраксин принялся за ужин. Была одна слабость у генерал-адмирала — страсть хорошо покушать, за деньгами не стоял, стол у него был всегда отмен­ный, несмотря на трудности походной жизни. Трапе­зу он всегда разделял с кем-нибудь. Раньше обычно приглашал Боциса, теперь зазывал Змаевича. Сего­дня он занят по горло. Досужий, шныряет по галерам, эскадрам. В таких случаях Апраксин не гнушался приглашать к трапезе своего секретаря.

После первой рюмки напомнил ему:

— Читал я вчерашний журнал, ты запамятовал упомянуть о салютации государю. Допиши. Завтра почнем великое плаванье к Гангуту. Журнал мне до­кладывай ежевечерне…

В первый летний день, только-только показался на востоке край солнца, бабахнула пушка. Поход начался. День за днем, ровными строчками, ложились повсед­невные будни в походный журнал генерал-адмирала.

«Июнь. В первый день, поутру, наступила тиши­на… Учинен сигнал, и шли по эскадрам и ночевалив последних Березовых островах…

В 4-й день во 2-м часу пополудни… шли до шхеровна гребле и на парусах, куда прибыли в 6-м часу попо­лудни… Ночевали, вшед в шхеры с милю. Когда подня­лись до Березовых островов, отпущен к генералу кня­зю Голицыну с письмами присланный от него пору­чик Селъчиской.

В 5-й день для ожидания провиантских судовумедлили до полудни. Пополудни в 2 часа пошли и ночевали, отошед с милю, при острове Стамно, кото­рый называется Черный, где обретается с командою своей лейб-гвардии майор Мамонов.

О полудни… видели с палубы в море верстах в 15три корабля, да с мачты видели пять кораблейи слышали с оных кораблей пушечную стрельбу; вы­стрелов 9, один после одного, а чьи корабли, при­знать не мочно.

В 11-й день, после полудни в 5-м часу, прибылик Гельсингфорсу. По прибытии получена ведомостьот генерала князя Голицына, что оный намерен изАбова ехать 10-го числа июня.

Того же числа все нагруженные с провиантом судаприведены к пристани и начали выгружать.

В тот же день поутру прибыла долгожданная вес­точка от государя. Дозорные скампавеи на входе в шхеры пушечным выстрелом остановили бриганти­ну, шедшую без флага.

— Так государь повелел, — пояснил бригадиру Волкову поручик Лавров, — опасаться следует шве­дов. Сам зрел вдали три паруса. За мной увязались. Хорошо, ветерок стих, так они отстали.