Иван Сусанин

На другой день Полинка сидела в горнице и сбивчиво раздумывала:

«Демьян Фролович повелел ждать воеводу. Что у него на уме, пресвятая Богородица? До сих пор не забыть его пылкого поцелуя. А прикосновение его мягкой, шелковистой бородки?.. Почему-то сердце трепетно бьется. Отчего оно так волнуется? Никогда такого не бывало. Отчего предстоящая встреча с воеводой так будоражит ее сердце?»

Полинка не могла найти ответа.

А вот в дверях и воевода. Красивый, нарядный, улыбающийся. Лицо так и светится. Как идет к его глазам лазоревый кафтан, шитый золотыми травами. В руках — небольшой ларец, расписанный серебряными узорами.

— Здравствуй, Полинушка.

Голос душевный, ласковый. «Полинушка». Никто в жизни ее так нежно не называл.

— Здравствуй, воевода, — с поклоном, несмело и тихо молвила девушка.

— Да ты не робей, Полинушка. Не пугайся меня. Я к тебе с самыми добрыми чувствами пришел. Хочу поговорить с тобой. Давай-ка присядем на лавку. Поведай мне о себе.

— Не знаю, что и рассказывать, воевода.

— О жизни своей, Полинушка. Когда родилась, в какой семье росла, чем занимались твои бывшие родители. Вот о том, не спеша, и поведай.

И Полинка, набравшись смелости, принялась за рассказ. Третьяк участливо слушал, неотрывно любовался девушкой, и в то же время сердобольно (что с ним никогда не бывало) думал:

«Лихая же доля выпала Полинке. Сиротой осталась. Но беда ее, кажись, не надломила. Нрав у нее, знать, добрый и отзывчивый. Такая красна-девица была бы не только отменной рукодельницей, но и славной женой».

А на языке вертелся назойливый вопрос, и, после рассказа девушки, Третьяк не удержался и спросил:

— А лада у тебя есть?

— Нет, — смущенно потупила очи Полинка. — Тятенька, когда был жив, намеревался подобрать мне суженого из ремесленников слободы, да так и не успел.

— Выходит, ты ни с одним парнем не знакома, — с внутренним облечением произнес Третьяк. — Это же прекрасно, Полинушка.

— Не знаю… не знаю, воевода.

Третьяк поднялся, и вытянул из ларца колты [165] из драгоценных каменьев.

— Это тебе, Полинушка. Носи на здоровье.

— Мне?! — ахнула девушка и вовсе засмущалась. А затем подняла на воеводу свои чудесные глаза и молвила:

— Я не могу взять такой дорогой подарок. Что хозяева мои скажут, да и девушки из светелки? Нет, нет, воевода. Ты уж не серчай.

«А она не прижимистая, — с ублаготворением подумал Третьяк. — Другая бы с жадностью за колты вцепилась. И до чего ж славная девушка!»

— И впрямь не возьмешь?

— Не возьму, воевода, — твердым голосом произнесла Полинка.

— Нельзя отказываться, — улыбнулся Третьяк. — Это тебе моя мамка прислала. Помнишь, к тебе приходила?

— Мамка Никитишна прислала? — удивилась девушка. — Добрая старушка.

— От сердца чистого, Полинушка. За твои золотые руки и искусные изделья, кои поступили в мои хоромы. Так что, принимай подарок с легким сердцем.

— Благодарствую, — с низким поклоном тепло изронила Полинка и приняла колты. — Лепота-то какая, — любуясь ожерельем, добавила она.

— С мамкой выбирали. Всех именитых купцов объездили.

— Спасибо тебе, воевода, за выбор. Наглядеться не могу. Мне и во сне такое не могло погрезиться.

— Зело рад, Полинушка, что по нраву пришлись тебе колты. Зело рад!

Робость девушки заметно улетучилась, хотя присутствие воеводы ее по-прежнему волновало.

— Надень колты, Полинушка.

— А можно?

— Чудная же ты. Они ж теперь твои. Прикинь.

Полинка просунула через голову драгоценные подвески и украдкой вздохнула: жаль, что в горнице нет зеркальца, оно имеется только в светелке. Но Третьяк тотчас восхищенно произнес:

— Чудесно, Полинушка. Теперь от тебя глаз не оторвешь! Да такой красной девицы во всей Руси не сыскать.

Лицо Полинки вспыхнуло, она вновь жутко засмущалась.

А воеводе опять нестерпимо захотелось обнять девушку и поцеловать ее в уста. Но он с трудом сдержал себя. Не вспугнуть бы! Полинка хоть из простолюдинок, но цену себе знает. Пусть привыкнет к его посещением. А там, глядишь…

И Третьяк решил попрощаться:

— Пора мне, Полинушка. Может быть, я еще когда-нибудь к тебе наведаюсь. Не будешь меня пугаться?

— Теперь… теперь не буду, воевода, — ласково отозвалась Полинка.

И ее слова всего больше обрадовали Третьяка.

«Она будет моей! Будет!» — вихрем пронеслось у него в голове.

С того дня воевода дважды за неделю навещал Полинку и с каждым разом ощущал, что девушка всё больше привязывается к нему. И вот настал тот час, когда он нежно обнял свою ладушку, и та не отстранилась.

Полинка, не изведавшая первой любви, обрела ее в дальнейших встречах с воеводой. Она была счастлива. А Третьяк и вовсе потерял голову: ничего нет сладостней первой любви.

Полинка легко согласилась перейти в терем воеводы, только спросила:

— А как же Демьян Фролович? Я ж на него порядную подписала.

— С Курепой все улажено. Он в накладе не остался. Ныне у меня жить будешь, Полинушка.

— Златошвейкой?.. Я буду очень стараться, Третьяк Федорович.

С некоторых пор, привыкнув к воеводе, Полинка стала величать его по имени-отчеству.

— Почему ж златошвейкой? В жены тебя беру, Полинушка, в жены!

Девушка ушам своим не поверила. Зело полюбила она воеводу, но и в думках не держала, что ее, простолюдинку, Третьяк Федорович в жены возьмет. На Руси эдакое в диковинку. Когда это было, чтобы добрый молодец из господ в супруги себе дочь ремесленника взял? Не ведала о подобном Полинка.

— Ничего не в диковинку, Полинушка. Издревле господа на простолюдинках женились. Не простые господа, а даже великие князья. Князь Святослав Игоревич взял себе в супруги ключницу Малушу. Она принесла ему Владимира Крестителя, коего еще в народе называли Владимиром Красное Солнышко, а также князей Ярополка и Олега. А первый ростовский князь Ярослав Мудрый, кой двадцать два года правил Ростовом Великим? Ты даже представить себе не можешь. Женой его стала дочь беглого смерда. Беглого! А ты говоришь в диковинку.

Конечно, Третьяк Федорович всей правды о супруге Ярослава Мудрого не поведал. Согласно легенде, великий князь Владимир Святославич, задумав обвенчать своего сына на сестре византийского императора, приказал отравить дочь смерда. Но случившееся не вина Ярослава. Он воистину намеревался всю свою жизнь прожить с любимым человеком.

— Ключница Малуша разрешилась Владимиром Крестителем? — удивилась Полинка.

— Истинно, лебедушка. Вот и ты мне доброго сына принесешь. На Троицу и свадебку сыграем. Покрова ждать не будем.

В счастье купалась Полинка.

А на Еремея запрягальника [166] прибыл в Ростов Великий пожилой боярин Пафнутий Сицкий. Шел к терему, прихрамывая, опираясь на клюку. Имя Сицкого Третьяк Федорович, конечно же, ведал. Когда Иван Грозный поделил всю Русь на опричнину и земщину, то отец Пафнутия в «избранной тысяче» не оказался и вскоре был казнен за «крамолу». Пафнутия пощадили, ибо он лихо воевал с ливонцами. Получив несколько ран, Пафнутий оказался в Москве, а когда ратные недуги его гораздо исцелились, Иван Грозный повелел ему отбыть на воеводство в Ростов Великий. Пафнутий Глебович прибыл в город на Неро со своими дьяком и тремя подьячими.

В Ростове — переполох, суетня приказных людей, пересуды на всех крестцах. Каков-то будет новый воевода?!

Сеитов отнесся к приезду Сицкого двояко: он и так чувствовал себя не в своей тарелке, ведая, что многие дворяне отправлены на Ливонскую войну. Не гоже ему, молодому здоровяку, отсиживаться в далеком от войны городе. Давно приспела пора оказаться на поле брани, и он отправится в Ливонию без раздумий, отправится незамедлительно, как приказал государь.

Одно худо. Полинка! С собой ее к лютому ворогу не возьмешь. Да и на сносях она. Жаль, что не успели обвенчаться. Человек предполагает, а Бог располагает. Кто мог подумать, что уже завтра Третьяк Сеитов покинет Ростов.