Старший брат царя. Книга 2

— Ладно, Юрий Васильич, время покажет, кто прав. Пойду прикажу готовить коней. До пустыни верст семьдесят. На рассвете выезжаем...

Примерно за версту от монастыря Юрша спешился. Спешились и провожающие его. На прощание обнял он всех. Фокей прослезился, Гурьян казался сердитее, чем обычно. Юрша к обители пошел не оглядываясь. Уже начали сгущаться сумерки. Легкая метелица заметала малозаметные следы. Но заблудиться было невозможно — вдоль дороги часто стояли вешки, а навстречу ему неслись серебристые звоны колоколов, призывающие его, блуждавшего странника, в лоно покоя и радости.

Однако пришлось долго стучать в ворота, пока появился привратник. Он сам не решился впустить постороннего. Пришли еще два монаха. Юрша объяснил им, что он великий грешник, что пришел в их обитель, чтобы остаться здесь и служить Богу. Посовещавшись, монахи проводили его к настоятелю, которого тоже пришлось ждать — был он в церкви.

Настоятелем монастыря оказался человек средних лет, невысокого роста, изрядно упитанный. Маленькие глазки на широком розовом лице внимательно осмотрели Юршу, который, сложив руки, подошел под благословение. Поцеловав крест и руку настоятеля, сказал:

— Отче! Долог и труден был мой путь сюда. Множество тяжких грехов совершил, прежде чем решился служить Господу Богу нашему, взалкати мира и праведной жизни! Отче, не откажи, прими меня в вашу обитель! Аз готов сейчас исповедоваться тебе, хоть немного освободиться от греховной тяжести непомерной! С радостью приму любое испытание, которое назначишь мне по грехам моим. Приму схиму, если на то будет воля твоя. Но умоляю, не отвернись от меня, прими меня в монашеский чин, не дай мне сгореть в геенне огненной, дозволь отмолить грехи мои тяжкие! А вот это, — он протянул игумену кису, — все, что я имею. Покорно жду твоего решения.

Склонив голову, он стоял перед игуменом. Молчание затянулось. Юрша, недоумевая, слегка поднял глаза — настоятель никак не мог развязать узелок кисы. Наконец он справился с ним, увидел золотые и серебряные монеты, крякнув, сказал:

— Сын мой, раз хочешь исповедоваться, пойдем в мою молельню.

После исповеди игумен вместе с Юршей долго молился, вознеся благодарственную молитву Богу за то, что заблудшая овца вернулась к своему пастырю.

Эту ночь Юрша ночевал в гостевой, потом ему была предоставлена отдельная келья. Все дальнейшие дни он проводил в посте и молитвах, готовился к принятию ангельского чина. Игумен часто наведывался к нему, они подолгу беседовали. Юрше было разрешено пользоваться священными книгами из игуменской библиотеки. Настоятель охотно благословил его на переписывание книг.

Рядом с игуменскими покоями находилась коморка, где с утра до ночи трудился монах-писец. Теперь там поставили еще один аналой.

В Великий пост Юрша стал умерщвлять свою плоть. Ел только три раза в день по кусочку хлеба и пил холодную воду. На пятый или шестой день такого поста он почувствовал себя худо, но, полагая, что это бесовские происки, преодолел головокружение и продолжал изнурять себя работой, молитвами и голодовкой. Однако его бледность заметил игумен. Узнав, в чем дело, приказал прекратить самоистязание.

Внимание со стороны игумена, полная свобода души, тишина, нарушаемая только колокольным звоном и пением хора в церкви, несказанно радовали Юршу. Он наслаждался такой жизнью. Не было и в помине страхов, которые пугали его раньше, что одолеет скука, единообразие. Он входил в монастырский режим с радостью и благоговением.

Со временем начал присматриваться к окружающим. Монахи выполняли свои обязанности тихо, без суеты. Во всем чувствовалась привычная дисциплина. Братии было немного, человек двадцать пять. Ежедневно приходило десятка два трудников, которые жили на постоялом дворе возле монастыря. Всеми делами игумену помогали управлять келарь, худой высокий монах, и три старца аскетического склада. За две недели пребывания в монастыре Юрша не слышал, чтобы кто-либо здесь крикнул или громко заговорил.

Алексина пустынь — древний монастырь, говорят, воздвиг его преподобный Алексий без малого три столетия назад, бежав с братией в эти глухие места от татарского нашествия. Все постройки монастыря были деревянными, в большинстве своем рубленные много лет назад. Особенно ветхой была церковь. Сейчас трудники и монахи рубили новую, просторную, не в пример старой.От внешнего мира монастырь отгородился высоким частоколом из заостренных бревен, рвом и насыпью. Так что издали он походил на небольшой острог, способный выдержать длительную осаду.

Кругом шумел густой бор, обеспечивающий монастырь ягодами, грибами и дичью. Рядом протекающая полноводная река Нокса была богата рыбой, пойменные луга давали хороший сенокос.

Юрша искренне благодарил Всевышнего, что именно в этот райский уголок привела его судьба, и готовился до конца дней прожить здесь и славить имя Господа.

В том 1554 году Прощеное воскресенье пришлось на начало февраля. Бушевали метели, стояли морозы, тем не менее в Суздаль понаехало много верующих, еще больше стеклось нищей братии — все монастыри устраивали для них праздничные обеды. Ризоположенский девичий монастырь поставил столы в трактире, что напротив его ворот. Таисии не впервые приходилось услуживать нищим и юродивым: в Тонинке барыня Мария каждый праздник устраивала для них кормежку. Поэтому она вызвалась помогать келарее. Но та вдруг занемогла, и вся забота пала на Таисию. И тут она показала свои способности. Заготовка продуктов, раскладка, приготовление блюд — все это требовало немалой смекалки. Таисия справилась с этим не хуже самой келарей, и ее распоряжения принимались как должное не только монашками, но и старицами, поставленными наблюдать за приготовлением пищи.

И вот пустили жаждущих к столам. Сколько же горя и несчастья должно быть на Руси, чтобы выбросить на улицу столько обездоленных уродов, инвалидов, изъязвленных больных! Многие из них до того, как попасть сюда, провели долгие часы на морозе, на паперти Божьих храмов. Теперь они наслаждались теплом и запахом приготовленной пищи. Все они хрипели в натужном кашле, громко сморкались, перешептывались.

Кормили их гороховой похлебкой с рыбой и гречневой кашей, поили квасом. Таисия хотела угостить братию блинами, но игуменья не разрешила. Оказалось, она относилась к той части священнослужителей, которые считали, что печь блины зазорно, это языческий обычай, значит, на радость бесам!

Да и без блинов обед получился на славу. Нищие спешили. При артельной еде это понятно и необходимо, так как вокруг одной миски сидело восемь-десять человек, и выигрывал тот, кто быстрее ел и у кого больше ложка. Но сейчас около столов ходили монашки, уговаривали убогих не спешить, обещая тому, кто не наестся, добавку.

Таисия для слепцов поставила отдельный стол. У двоих из них были гусли. Одни из слепцов-гусляров, тот, что постарше, лысенький, седенький, показался ей знакомым. Очень похожего старичка она в Тонинском привечала. А его поводырь с нее глаз не сводил. Когда она кашу раздавала, гусляр негромко спросил ее:

— Скажи, сестрица, тебя вот боярышней называли. Видать, ты недавно тут?

— Недавно, дедушка, — ответила Таисия. — А ты чего спросить хочешь? Говори.

— Поводыренок мой узнал тебя. В царском дворце в Тонинском тебя видел, тоже кормила нас. «Боярышня, — говорит, — Таисией кличут». Правда ли?

— Правда, дедушка, правда. И я тебя узнала. Сказки ты нам свои сказывал и песни пел.

— О Господи! — запричитал старик. — Встреча-то какая! Белица ты еще? Вот оно как оборачивается-то...

Таисия не поняла, почему он пожалел ее, да и времени не было, нужно кашу подавать на столы да квас разносить.

Слепцы ели степенно, не торопясь. После обеда знакомый старичок предложил:

— Сестрички, дозвольте спеть вам за хороший обед?

— Рады тебя послушать, дедушка.

Белицы пододвинули скамейку, уселись вокруг. Гусляр некоторое время перебирал струны:

— Нет худа без добра, девоньки, а добра без худа. Каждый человек что-нибудь да значит, девоньки. О малом человеке что скажешь? А о большом слава впереди него бежит. И опять же, кто кого славит. Мы же будем славить Кудеяра Юрия Васильича. Одни его разбойником называют, другие — атаманом обездоленных. Ох, много их, обездоленных, на Руси святой! А Юрий Васильич самый из них обездоленный и обиженный! Собирает их всех Кудеяр в Кудеярово братство и без обиды каждому отводит свое место. Трудится каждый для себя и для братства, каждый должен владеть и мечом и оралом. Приближает к себе Кудеяр справедливых, достойных, и берегут они то братство...