С любовью, верой и отвагой

   — От меня всему взводу передайте, что службу гусар я всегда ценить буду...

Уходя от корнета Александрова, унтер-офицеры рассуждали между собой, что начало неплохое, да соблазнов у молодого человека много: и охота, и карты, и балы у окрестного дворянства, и, конечно, женщины. Достанет ли времени их командиру на солдатские нужды при таком раскладе — надо ещё посмотреть.

Первые пять дней Надежда просидела в Свидниках безвылазно. С рассветом уходила в поле на прогулку и купалась в озере за лесом. К концу утренней чистки возвращалась и обходила все дворы, где стояли её солдаты, белым платочком проверяла чистоту лошадиных крупов и спин. После кормления через час выводила свой взвод в поле и там ездила с гусарами рысью и галопом на всех перестроениях, наблюдая за учением людей и строевых коней. В полдень они возвращались в деревню, и тут всех ждал обед, приготовленный артельщиками. Надежде Зануденко тоже приносил порцию борща и каши из солдатского котла, и её гусары знали об этом, иной раз она благодарила поваров на вечерней поверке за вкусную еду.

На шестой день майор Павлищев прислал ординарца с приказом: четвёртому взводу прибыть на общие эскадронные учения в среду к десяти часам утра. Надежда взяла с собой в Голобы давно приготовленные книги для старших детей Ивана Васильевича, разрезные картинки и коробку леденцов для младших и после учений, получив приглашение, осталась на обед у эскадронного командира. Увидав её с подарками, Луизия Матвеевна только покачала головой:

   — Ах, зачем вы так тратитесь, Александр Андреевич!

   — Пустяки, ваше высокоблагородие, — ответила Надежда. — Я очень люблю детей и рад доставить им маленькое удовольствие...

Подарки Павлищевым-младшим понравились. После обеда дети решили устроить для нового офицера концерт. Они все были очень музыкальными, пели и играли на разных инструментах: Павел — на скрипке, Елизавета — на гитаре, Софья — на флейте, а Николай бил в бубен, помогая выдерживать ритм. Они вместе исполнили несколько народных украинских песен, а Елизавета — ещё и французский романс. Попутно выяснилось, что скоро год, как у Лизы нет учителя французского языка, и это плохо сказывается на произношении. Надежда вызвалась помогать девочке, благо книги, учебники и словари, нужные для этого, имелись.

Домашние посиделки с приятными разговорами, музыкой и пением нарушило появление нового гостя — ротмистра Станковича. С поручением он ехал из штаба полка в город Ковель и завернул в Голобы, чтобы повидаться со своим старинным приятелем майором Павлищевым да заодно и переночевать у него. Ротмистр привёз новые приказы из полка и свежую почту. Один пакет был для корнета Александрова. Передавая его Надежде, Станкович сказал:

   — Никогда не думал, что наши командиры взводов состоят в переписке с военным министром.

   — Да, так случилось, — пробормотала Надежда, в волнении прижимая к груди пакет, который ждала чуть ли не с зимы.

   — Где это вы, корнет, познакомились с графом Аракчеевым? — не отставал ротмистр.

   — Я был знаком не с ним, а с графом Ливеном, его предшественником.

Он по поручению государя... — Надежда замолчала, чувствуя, что этот разговор может завести далеко, а она им управлять не в силах, потому что в пакете — она не сомневалась в этом — есть письмо из дома, от отца, и значит — о Ване.

   — Вы встречались с государем? — недоверчиво спросил ротмистр.

   — Да, доводилось! — Надежде не понравилось его недоверие, она ответила слишком громко, хотя в комнате и так все смотрели только на неё. — Прошу прощения! — Она взяла себя в руки и отвесила общий поклон. — Я долго ждал этого письма и теперь должен ехать домой. Благодарю за чудесный вечер, за музыку, за пение. Честь имею, господин майор, господин ротмистр, господа офицеры...

Пакет она засунула глубоко в правую ольстру, между пистолетом и кожаной стенкой её, сверху прикрыла вальтрапом и покрепче затянула обводной ремень. Выехав на деревенскую улицу, пять минут вела Алмаза шагом, а потом пустила в галоп и прискакала в Свидники через полчаса. У себя в комнате защёлкнула задвижку и лишь тогда сломала сургучные печати.

Там действительно были письма. Одно — от отца, Надежда сразу узнала его почерк. Жестоко бранил Андрей Васильевич свою старшую дочь за побег из дома, за безумную её идею служить в армии. Он писал, что она пошла против законов Божеских и человеческих и за это когда-нибудь понесёт суровое наказание. А сейчас, требовал Дуров-старший, она должна немедленно вернуться в Сарапул, чтобы стать хозяйкой в их осиротевшем доме, потому что мать её Анастасия Ивановна летом прошлого, 1807-го года умерла в имении своих родителей на Украине...

   — Царствие вам Небесное, матушка! — Надежда подняла глаза на икону в углу комнаты и истово перекрестилась. — Пухом вам земля! Отмучились вы, хотя и других помучили немало.

Она стала читать письмо дальше. Отец почему-то ничего не писал о Чернове, но подробно рассказал о Ванечке: здоров, весел, начал с учителем проходить буквы и счёт. Прошение на высочайшее имя, как она о том писала из Вильно, он отправит в Петербург на днях и будет ждать ответа в надежде устроить сразу всех детей: Васю, Евгению и Ваню. В конце письма Андрей Васильевич сделал важную приписку. Если она не вернётся в дом, то он женится, и невеста у него уже есть — дворовая их девушка Евгения Васильева.

   — О Господи! — Надежда в гневе бросила письмо на стол. — Чего выдумал! И все для того, чтоб припугнуть...

Она не верила, что батюшка решится на такой шаг. Евгению она помнила: ей сейчас было лет шестнадцать — семнадцать. С девяти лет в доме Дуровых её определили пасти кур и гусей, затем — присматривать за барчуками: пелёнки и подгузники стирать, горшки выносить. Даже грамоте она никогда не училась. Хороша невеста для коллежского советника!..

Второе письмо было написано чётким писарским почерком и на верху листа имело гриф: «Копия». Копию эту сняли с послания её отца, направленного на имя графа Ливена в феврале 1808 года. В нём городничий Дуров просил войти в его положение и вернуть домой несчастную дочь его Надежду, служащую где-то в армии под именем Александра Соколова, дабы она «усладила его старость». На полях сей копии красовался кудрявый росчерк: «От государя императора. Оставить без внимания».

Не ждала Надежда от любезного и доброго батюшки ни поощрения за свой поступок, ни поздравлений по случаю производства в офицерский чин, как ему когда-то этого хотелось. Но рассчитывала она на прощение, на понимание. Ведь любил он её больше всех своих детей, сам выучил кавалерийским приёмам, знал её отношения с Василием Черновым, приютил их с сыном после бегства из Ирбита, как мог, защищал перед матерью. А теперь выходит, что не муж её злейший враг, но родной отец. Письма жалостливые пишет военному министру, не понимая, что её жизнь и судьба давно не в его отцовской власти, а в руках самодержца всероссийского.

Надежда ещё раз перечитала оба письма, расправила листы и сложила их вместе. Незачем корнету Александрову хранить такие разоблачения в своём походном сундуке. Не для того он слово давал царю Александру Благословенному и честью дворянина перед ним клялся. Медленно поднесла она письма к свече. Потом задумчиво смотрела, как огонь пожирает бумагу и пепел её осыпается на стол. Скоро в руках у Надежды остался клочок с чёрными буквами «От государя императора. Оставить без внимания». Она погасила пламя и осторожно спрятала эту обгорелую бумагу между страниц своей офицерской записной книжки.

5. «КАМПАМЕНТЫ»