С любовью, верой и отвагой

   — Войдёмте, корнет. — Любомирская указала на беседку.

Надежда окинула взглядом красивое сооружение, поставленное в саду конечно же для тайных свиданий. Заходить туда вместе с очаровательной полькой ей было опасно. Княгиня Любомирская — не девушка Аннет с улицы Роз в городе Вильно. При нескромном поведении её, схватив за шиворот, отсюда не выкинешь. А в том, что поведение будет нескромным, она не сомневалась. О связи Любомирской с генералом Суворовым, а до него с другими офицерами тут болтали все, кому не лень. Суть этой женщины Надежда для себя давно определила.

«Шлюха, — зло думала она про Любомирскую, — но не по образу действий, а по образу мыслей. Не деньги ей нужны от мужчин, но другое. Вера в свою неотразимость, вечная жажда успеха, приступы сладострастия. Этакая царица Клеопатра, которая решила присоединить к своей коллекции ещё одного беззаботного мотылька — корнета Александрова...»

   — Позвольте, княгиня, мне остаться здесь. — Надежда учтиво поклонилась прекрасной даме.

   — Но я этого желаю! — капризно надула губы Любомирская.

   — Нет, ваше сиятельство.

   — Отчего так строго, мой мальчик? Разве вы не хотите побыть со мной наедине? — Она поставила ногу сразу на вторую ступеньку лестницы, ведущей в беседку, и платье, соскользнув с ноги, обнажило бальную туфельку и ленты от неё, туго обхватывающие икру в бежевом чулке из шёлка.

Надежда склонилась перед своей собеседницей ещё ниже, желая скрыть насмешливый блеск глаз:

   — Tous ont droit au l’amour... Si, je le sais. Mais je ne veux servir de jouet a personne. Tout est la [45].

   — A vrai dire, mon garcon. — Любомирская ласково ей улыбнулась. — Il c’у a pas шоуеп d’y eshapper. Pour le moment je vous propose prend part a mon jeu préfé. Je voudrais bien [46]...

   — Non. Ca ne me convient pas, — перебила Надежда. — J’ai une fiancée. C’est une jolie fille de seize ans. Et je suis un fiance tres fidele [47].

   — C’est bien dommage [48], — вздохнула княгиня.

   — Pourquoi [49]? — спросила Надежда.

   — Vous etes trop jeune pour vous marier. Vous n’avez pas d’experience [50].

   — Je ne suis pas tout a fair d’accord avec vous sur ce point. Mais ne vous offensez pas. Vous etes belle et ne voulais pas vous vexer [51].

Любомирская всё ещё стояла на ступеньках у входа в беседку и смотрела сверху на молодого офицера. Непонятная ей гордость была в его поступке. Но ей всегда нравились такие люди: независимые, внешне очень сдержанные и как бы закрытые для окружающих. Своими пальцами, унизанными перстнями, княгиня взяла корнета за подбородок и повернула его лицо к себе:

   — А вы — странный.

   — Увы! — Надежда пожала плечами и протянула ей руку, предлагая таким образом сойти вниз.

Любомирская оперлась на неё и шагнула на садовую дорожку, но руку корнета не отпустила, наоборот — крепко взяла его за локоть.

Так они вернулись в танцевальный зал. Здесь их увидел Суворов. Исподтишка он подмигнул Надежде и показал большой палец. Но это не порадовало её. Церемонно раскланявшись с княгиней, она покинула дом Мазовецкого и уехала в свой трактир.

Стеклянные двери, ведущие прямо с улицы в зал, ей открыла дочь трактирщика, молодая панна Добровольская.

   — Я давно жду вас ужинать, — сказала она. — У нас сегодня никого нет. Пойдёмте ко мне в горницу...

Надежда увидела, что слуга несёт за ними поднос с тарелками. Там был белый хлеб, жареные рябчики, яблоки, варенье, полбутылки малаги. В комнате она, как галантный кавалер, подставила Добровольской стул, разлила по бокалам вино.

   — За вас, господин корнет, — сказала девушка, улыбаясь.

«С ума они, что ли, посходили? — про себя удивилась Надежда. — О женщины, кто вас разберёт...»

Надежда выполнила все просьбы генерала Суворова. Она танцевала на его балу. Она объяснилась с его любовницей, одержимой страстью к мужчинам. Она была два дня на его охоте и скакала вместе с ним и другими его гостями вслед за гончими по кочкам и буеракам, чтоб подстрелить несчастного зайца. Она присутствовала на торжественном обеде, данном по инициативе князя Италийского офицерами штаба 9-й дивизии в честь генерала Дохтурова. Хотя губернатор Комбурлей, как и другие часто замечавший юного корнета рядом с Аркадием Александровичем, давно выписал ей подорожную до Санкт-Петербурга и выдал деньги на прогоны. Теперь она пришла проститься со своим любимым командиром.

Князь Италийский, граф Рымникский был весел, как всегда.

— Корнет, я хочу сделать вам одно предложение, — сказал он.

   — Какое, ваше сиятельство?

   — Переходите ко мне в штаб дивизии.

   — Нет, ваше сиятельство. Я люблю строевую службу.

   — Подумайте, Александров. Сидеть корнетом во взводных вы будете битых пять лет, служа без протекции. А у меня через год-два станете поручиком. Ну и далее — без промедлений...

Одним из своих больших недостатков Надежда считала чрезмерное честолюбие. Получив из рук императора первый офицерский чин, она теперь мечтала о втором. Но говорила себе, что мало имеет опыта и знаний и надо ей ещё послужить года три, не менее, чтоб стать поручиком. Аркадий Александрович задел живую струнку, нарисовав перспективу притягательную, и она верила ему: так все и будет.

Но ей никак нельзя было оставаться у Суворова. В череде пышных увеселений в городе Дубно Надежда чувствовала, что её отношения с молодым генералом стремительно приближаются к роковой черте. Знаток женской красоты и женщин, он уже не раз смотрел на неё слишком пристально, и в этих его взглядах ей чудился немой вопрос. Ответ на лестное приглашение был предопределён. Только от этого ей почему-то стало очень грустно.

   — Не хочу притворяться, ваше сиятельство, — ответила она. — Ваши слова верны. Однако посудите, что ждёт меня у вас в штабе. По малости чина моего и по молодости лет буду я у всех на побегушках. А во взводе я сам себе голова и знаю, за что отвечать.

   — Значит, в штаб не пойдёте?

   — Нет.

Суворов подошёл к ней, и на лице его она увидела неподдельное сожаление.

   — Как знаете, корнет. Но вы мне приглянулись. Хотя о ваших странностях тут говорят немало.

   — Что делать, ваше сиятельство, — спокойно ответила она. — Пусть говорят...

   — Мой великий отец также подбирал себе людей неординарных, и все смеялись над ним, — вдруг сказал молодой генерал. — Взять хотя бы того же Ставракова. Сейчас, говорят, он вышел в полковники. Или адъютанта моего отца капитана Тищенко. Они ему служили верой и правдой, он мог на них положиться... Как мало, в сущности, осталось в наше время по-настоящему преданных людей...

   — Да, ваше сиятельство, — подтвердила она.

   — Ладно. — Он согнал с лица печальную усмешку. — Езжайте в отпуск. Может, потом и передумаете. А пока вот мой подарок...

Суворов шагнул к подставке, где стояли его чубуки, выбрал из них самый дорогой и красивый — с янтарём — и протянул ей.

Надежда сказала, что не курит. Молодой генерал лишь потрепал её по плечу: «Зато теперь научитесь. Что за офицер без трубки!» — и так, с чубуком в руках, проводил юного гусара до дверей кабинета.

Потом она действительно научилась курить, ибо замечание князя Италийского, графа Рымникского было совершенно справедливым, в эскадроне майора Павлищева курили все. Но его трубку она никогда не трогала, хранила как память. В её офицерской коллекции было несколько трубок: из пенки, корня вереска, вишни, груши, можжевельника, потому что одну трубку нельзя курить чаще двух раз в день. Табак для курения Надежда покупала наиболее мягкий и душистый.