С любовью, верой и отвагой

Этот стиль, этот образ жизни и службы настолько совпадал с чаяниями Надежды, с её представлениями о благополучии и достоинстве офицера, что ей иногда казалось, будто её августейший покровитель придумал Мариупольский полк специально для неё. Его космическому влиянию она приписывала и то, что пока все её желания тем или другим способом, но исполнялись. Не хотелось ей оставаться у Дымчевича, потому что его супруга оказалась слишком хитрой и проницательной и, можно сказать, разгадала тайну корнета Александрова. Не нравился ей штабс-ротмистр Мальченко, жадность и стяжательство которого тут давно стали притчей во языцех. И вот пожалуйста — Надежда переведена в другой эскадрон, к великодушному Павлищеву, живой легенде Мариупольского полка, где он служил со дня его возникновения, то есть с 1783 года, прошёл все чины, от рядового до майора, побывал во всех походах и сражениях и ещё ни разу не брал отпуска.

Все знают, что его жена Луизия Матвеевна, простая и добрая женщина, славится своим хлебосольством и ласковым обхождением с подчинёнными мужа. Уж она, наверное, не станет терзать юного корнета каверзными вопросами и делиться своими наблюдениями о его манерах и особенностях фигуры...

Предаваясь таким размышлениям, Надежда не заметила, как двадцать вёрст остались за спиной и перед ней в живописной долине раскинулась деревня Голобы на сто крестьянских дворов. Она лежала чуть в стороне от большой дороги, как раз на полпути от села Рожище к городу Ковелю. Отделённый от деревни садом, на взгорке стоял белый господский дом, двухэтажный, с колоннадой и балконом над ней. Деревня и дом принадлежали графине Вильге. Половину этого строения она отдала под постой русской армии. В доме свободно разместился штаб эскадрона майора Павлищева и его довольно большая семья.

Приехав в Голобы, Надежда попала прямо на обед. Денщик майора привёл её в столовую, где за овальным столом сидели участники трапезы — офицеры эскадрона Ивана Васильевича Павлищева и члены его семьи, всего двенадцать человек. Для нового офицера сейчас же поставили столовый прибор, принесли из другой комнаты стул. Луизия Матвеевна, по праву хозяйки дома разливавшая первое, улыбнулась Надежде, взяла половник, открыла фаянсовую супницу и спросила, какой борщ любит Александр Андреевич Александров: погуще или пожиже?

С офицерами — штабс-ротмистром Мервиным, поручиками Подъямпольским и Текутевым, корнетами Араповым и Вонтробкой — Надежда была немного знакома. Но семейство майора видела впервые. Кудрявые, темноволосые, с карими глазами, больше похожие на майоршу, сидели здесь его сыновья Павел четырнадцати лет и Николай пяти лет. Почти напротив Надежды очутилась его старшая дочь Елизавета, десяти с половиной лет, красивая и не по годам развитая девочка. Рядом с ней была её семилетняя сестра Софья, копия отца. На дальнем краю стола на руках у няни находилась самая младшая дочь — трёхлетняя Анна.

С первых минут Надежда почувствовала здесь ту особую атмосферу, которой отличаются большие и дружные семьи. На сердце у неё стало тепло. Она вспомнила лучшие годы в собственной семье, когда Андрей Васильевич и Анастасия Ивановна были молоды и любили друг друга. Весёлые детские голоса, звеневшие в столовой, как будто перенесли её в далёкий Сарапул. Она сделала усилие над собой и отогнала обычное своё видение — Ванечка, спящий в кроватке с красно-жёлтой глиняной игрушкой в руках. Надежда уже поняла, что отныне счастливые лица чужих детей будут тянуть её на квартиру эскадронного командира сильнее магнита. Будет она ездить сюда, обязательно будет, уходя от любимой своей военной службы, от лошадей, от одиноких прогулок по лугам и лесам, от размышлений, от премудрых книг...

Обед закончился появлением десерта — клубники со сливками, — и офицеры встали из-за стола. Теперь Надежда вместе с корнетом Араповым должна была ехать дальше — в сельцо Свидники на тридцать семь крестьянских дворов и за пять вёрст от деревни Голобы. Там стоял четвёртый взвод эскадрона майора Павлищева, который надлежало ей принять в своё командование.

Вместе с Араповым она быстро уладила формальности: передачу военного имущества, денежных средств и фуража по ведомости. Здесь все сходилось, Арапов вёл хозяйство аккуратно. Затем офицеры осмотрели строевых лошадей. Их было двадцать восемь. Из них один мерин хромал на левую переднюю ногу, второй стоял больной коликами. Напоследок офицеры построили личный состав на площади перед деревенским храмом и провели перекличку. Надежда несколько раз прошла вдоль строя, вглядываясь в лица своих солдат. Запомнить сразу фамилии всех было невозможно, но она хотела получить общее впечатление: не худы ли они от дурной пищи, не запуганы ли жестокими наказаниями.

Однако взвод выглядел неплохо: все рядовые в добром теле, с хорошей выправкой, одеты чисто и опрятно в конюшенные мундиры, походные рейтузы и фуражные шапки, смотрят на начальство без излишнего подобострастия, отвечают громко и уверенно. Этот человеческий материал ей уже был знаком по службе в эскадроне майора Дымчевича: среднего солдатского роста в два аршина и семь вершков или чуть ниже, что в лёгкой кавалерии допускалось, смуглолицые, темноглазые, черноволосые. По большей части — вольные люди, сыновья бывших слободских казаков, а также потомки сербов и хорватов, ещё при императрице Елизавете Петровне переселившихся в Россию и получивших земли между притоками Днепра Каварлыком и Хмельником, у рек Бахмут и Лугань. Из поколения в поколение мужчины в их семьях служили в коннице, сражались с вечными врагами России на юге — крымскими татарами и турками. Были это замечательные солдаты: храбрые, выносливые, исполнительные.

Подписав все бумаги, Надежда рассталась с корнетом Араповым. Он был весел, потому что переходил в другой полк — кирасирский, на сослужение со старшим братом, получившим там должность полкового командира. С чистым сердцем они пожелали друг другу успехов на новом поприще и попрощались у деревенской околицы Свидников.

На другой день Надежда пригласила к себе на квартиру своих унтер-офицеров: старшего взводного Михаила Белоконя, Трофима Зеленцова и Антона Пересаденко. Надев строевые мундиры первого срока, унтера явились к новому взводному командиру не без опаски. Они не ведали, что заявит им, поседевшим на царской службе, сей безусый юнец.

Пройдя школу рядового у Батовского и Гачевского в Польском конном полку, Надежда знала, каковы обязанности унтер-офицеров во взводе, и не собиралась подменять их на этой многотрудной должности. Не становиться между унтером и рядовым, а быть над ними, знать все и все контролировать, исправлять по мере необходимости и являть своим поведением пример отношения к службе — такой виделась ей настоящая офицерская служба. Свои принципы она хотела теперь объяснить подчинённым.

   — Да будет вам известно, что я сам в службе с весны тысяча восемьсот седьмого года, сначала в рядовых, потом в унтер-офицерах. За поход в Пруссию имею награду. Но меньше всего хотел бы жить прошлыми заслугами, а желаю довести ныне вверенный мне взвод до блестящего состояния — и в том надеюсь на вас...

   — Рады стараться, ваше благородие! — степенно ответили ей унтера.

   — Не сомневаюсь, что каждый из вас будет должность свою исправлять достойно. Но обо всём, что случилось во взводе, приказываю докладывать мне тотчас!

   — Всенепременно, ваше благородие, — ответил Белоконь, как самый старший в чине.

   — Назар! — крикнула в открытую дверь Надежда, и её денщик Зануденко вошёл в комнату с подносом в руках, на котором стояли три чарки водки и тарелка с малосольными огурцами.

   — Добрую службу замечать и поощрять буду, — продолжала она и жестом пригласила их взять угощение. — Ежели случатся какие в ней неисправности, то устранять их. А за нерадение — наказывать...

Надежда посмотрела на них со значением. Унтеры стояли с чарками в руках и ждали продолжения этой речи. Видя, что взводный закончил своё поучение, они щёлкнули каблуками и подняли чарки.

   — Ваше здоровье, господин корнет! — Унтер-офицеры дружно опрокинули выпивку в рот и захрустели огурцами.