С любовью, верой и отвагой

Путь от села Голобы к Дубно по почтовой дороге занял день. В Дубно Надежда приехала вечером и остановилась в трактире пана Добровольского. Утром, по своему обычаю, она отправилась осматривать город. Это было старинное поселение, основанное в XI веке. Больше всего ей понравился замок, высокие стены которого как бы с трёх сторон обтекала река Иква. С запада он был отделён от городских улиц сухим рвом. В XVI — XVII веках его осаждали и крымские татары, и запорожские казаки, но взять ни разу не смогли. С 1792-го по 1793 год здесь пребывала «Тарговицкая конфедерация», временно управлявшая Польшей. Затем он был передан во владение князей Любомирских.

От замка Надежда дошла до большого двухэтажного дома пана Мазовецкого, второго по богатству и знатности здешнего землевладельца после Любомирских. Во дворе теснились экипажи и коляски, сновали военные и чиновники, у парадного входа стоял караул при унтер-офицере и восьми рядовых с ружьями у ноги. Здесь была квартира генерала Суворова и штаб 9-й дивизии, пехотные и кавалерийские полки которой стояли по городам и сёлам на Волыни.

Памятуя о приглашении Аркадия Александровича приезжать к нему в гости, Надежда решила зайти в дом, готовая, впрочем, и к холодному приёму. Мало ли корнетов служит в дивизии, всех их генерал помнить не может. Однако этого не случилось. Камердинер князя Италийского вышел к ней с любезной улыбкой: «Его сиятельство просит вас пожаловать к нему в кабинет».

Взяв шляпу под левую подмышку, она вошла, вытянулась по стойке «смирно», щёлкнула каблуками и отрапортовала:

   — Ваше превосходительство! Честь имею явиться. Корнет Александров из Мариупольского гусарского полка по случаю увольнения в отпуск на два месяца...

   — Рад видеть вас, корнет! — Суворов, одетый в сюртук и походные рейтузы, поднялся ей навстречу из-за стола. — Что это вы так официально? Мы ведь не на плацу. Можно стоять вольно и говорить спокойно... Как ваши дела? Расскажите мне.

Суворов по-свойски положил юному корнету руку на плечо и повёл его к камину, где стояли два кресла. Голос его звучал ласково, интерес был искренним. Заглянув в лучезарные глаза молодого генерала, Надежда действительно вдруг захотела рассказать ему о перипетиях своей службы, точно он был её старым знакомым. Но рассказать занимательно, чтобы это понравилось.

Она умела рассказывать живо, с иронией и начала с превращения упрямца Адониса из благородной строевой лошади в простую вьючную. Затем коротко и в лучшем свете обрисовала свой взвод, свой эскадрон, майора Павлищева и его семейство. А закончила смешным эпизодом на манёврах после «кампаментов». Тогда второй батальон мариупольцев взаимодействовал с пехотой своей родной дивизии, то есть с Крымским мушкетёрским полком, против первого батальона гусар и Галицкого мушкетёрского полка [44].

Слушая рассказ корнета об обходном ночном марше-манёвре эскадрона Павлищева, Суворов улыбался. Хохотать он начал при описании геройской атаки павлищевцев на лагерь Галицкого полка с тыла, когда гусары обратили пехоту в паническое бегство и, войдя в раж, ворвались в лагерь, доскакали до кухонь и перевернули там в костры шесть котлов с кашей, сваренной для обеда.

   — Признайтесь, корнет, что вы в числе первых ворвались к пехотинцам и нападение на кухни произошло при вашем участии. — Генерал вытер платком слёзы, выступившие от смеха.

   — Было дело, ваше сиятельство. — Надежда застенчиво улыбнулась. — Но котлы — это они сами. Мы, офицеры, не сумели удержать рядовых...

   — Молодцы гусары! — похвалил Аркадий Александрович. — Пехота просто обмишурилась... Однако, мой юный друг, вы ничего не рассказали мне о княгине Любомирской. Был ли штурм этой крепости?

   — Конечно, не было. — Надежда нахмурилась. — Я уехал в Рожище, не попрощавшись с ней.

   — А жаль. Она спрашивала о вас. Вы ей понравились.

   — Я? — Надежда безмерно удивилась. — Этого не может быть!

   — Вы себя недооцениваете. Княгиня сказала мне, что вы отменно танцуете и она хотела бы танцевать с вами снова.

   — Боюсь, что это невозможно, ваше сиятельство. Мне пора в дорогу. Я еду в Петербург и только должен у господина Комбурлея взять свою подорожную...

   — Нет, мой юный друг, — сказал генерал и позвонил в колокольчик, чтобы камердинер подал им две рюмки шартреза. — Вы никуда не поедете. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

   — Но... Почему? — Надежда даже вскочила с кресла, чуть не выбив поднос с рюмками из рук слуги.

   — Потому, дорогой Александров, — князь Италийский выпил ликёр и посмотрел на неё с тёплой, дружеской улыбкой, — что я желаю видеть вас на своём балу, который состоится завтра, на своей охоте послепослезавтра, потом на торжественном обеде офицеров нашей дивизии в честь генерал-лейтенанта Дохтурова в субботу...

   — Увольте, ваше сиятельство, — взмолилась Надежда. — Мне надо ехать. В столице у меня важное дело...

   — Глупости, корнет. Какие могут быть дела у молоденьких офицеров. Так, ерунда всякая. Наверное, какая-нибудь кузина посулила вам встречу на катке в отсутствие своей матушки. Или красавица в театре уронила для вас свой платок, и вы уже вообразили...

   — Мои дела не связаны с женщинами! — перебила она.

   — А с кем же тогда?

Генерал Суворов, встав рядом, заглянул ей в глаза. Она вспыхнула как маков цвет и отвернулась. Нет, не могла Надежда выдержать пристального взгляда этого человека. Во-первых, он был сыном её кумира, плоть от плоти его. Во-вторых, он ей нравился как мужчина. В-третьих, она видела, что князь расположен к ней, но сказать ему правду о себе и сыне ей запрещал договор с государем, солгать же язык не поворачивался. Однако князь Италийский, опытный донжуан, истолковал смущение юного гусара по-своему. Он решил, что угадал и у мальчишки есть зазноба в столице, о которой тот не хочет говорить. Но это правильно. Это по-рыцарски, это по-мужски.

   — Хорошо, Александров! — Молодой генерал хлопнул её по плечу. — Не будем теперь рассуждать о столь тонких материях. Пойдёмте лучше на псарню и посмотрим гончих, ведь охота — через три дня. Мне привезли наконец Догоняя, кобеля, которого ещё зимой я выкупил у князя Юсупова...

Бал у Суворова открыли полонезом. В первой паре шёл хозяин дома Мазовецкий с княгиней Любомирской, во второй паре — князь Италийский, граф Рымникский с женой Мазовецкого, в третьей паре — житомирский губернатор Комбурлей с дочерью Мазовецкого. За ними следовали по чинам офицеры 9-й дивизии, местные дворяне и чиновники. Играл оркестр Орловского мушкетёрского полка, стоявшего в Дубно. В буфете кавалерам предлагали вино, дамам — прохладительные напитки, свежие и засахаренные фрукты, орехи, марципановые конфеты и пирожные.

Как велел ей генерал, Надежда много танцевала. В общем и шумном движении к ней никто не присматривался, и она чувствовала себя уверенно. Княгиня Любомирская отдала ей четыре танца. Это было на грани приличий, потому что пять — шесть танцев с одним и тем же партнёром вызывали интерес здешнего общества и служили поводом для пересудов. Во время медленного гавота, чтобы хоть немного занять себя и свою партнёршу, Надежда по-польски сказала Любомирской какой-то комплимент.

Княгиня была приятно удивлена этим, и юный гусар удостоился лёгкого и никому не видимого пожатия изящной ручки. После бурной мазурки Любомирская, обмахиваясь веером, удержала корнета около себя и спросила, не может ли он проводить её в зимний сад, потому что в зале стало очень душно.

Зимний сад пана Мазовецкого был великолепен. По решёткам тут вились лозы винограда, на клумбах цвели георгины и астры. Розовые кусты, усыпанные белыми, жёлтыми, алыми бутонами, стояли вдоль дорожек. Настоящим украшением сада являлась беседка — с куполом, окрашенным в нежный палевый цвет, и резными деревянными стенами, хорошо скрывавшими, однако, её внутреннее убранство. По стенам вверх ползли зелёные стебли вьюнка, и голубые его цветы оживляли узор, выточенный на досках. Надежда подпрыгнула, сорвала один цветок и подала его княгине.